Юлия Волкова - Алиби на одну ночь
На Литейном мосту царило всеобщее ликование. Из многочисленных автомобильных динамиков неслась музыка, тут и там хлопали пробки шампанского.
— Я хочу увидеть моего сына! — требовал Феликс, стуча в стекло джипа. — Покажите мне его!
— Сейчас твой сынок покушает, тогда и увидишь! — Открыв дверцу, тетка в спортивном костюме выбралась из машины. Ее появление вызвало новый взрыв аплодисментов. — Да тише вы! — испуганно замахала она руками. А потом, взглянув на «дары волхвов», лукаво прищурилась: — Ох, что-то я устала…
— Вот и я о том же! — Из выстроенной на капоте батареи бутылок водитель «Волги» уверенно выбрал литровый «Русский стандарт». — Чует мое сердце: пока с места сдвинемся, еще сто раз протрезветь успеем…
Он начал решительно отвинчивать пробку. Пластмассовые стаканы и стаканчики потянулись к нему со всех сторон.
— Папашке налей! — распорядилась тетка. — Ну, с сыночком тебя! — коснулась она стаканом металлической кружки, оказавшейся в руках Феликса. Залпом выпив нагревшуюся на солнце водку, тетка вытерла губы и сказала: — Жалко, до машины нашей далеко! У меня там закуска отличная. Грибочки и огурчики на дачу везла, собирались с мужиком моим открытие дачного сезона отпраздновать!
— Так за чем дело стало? — удивился водитель «Волги». — Послушай, — повернулся он к хозяину «десятки», — объяви, чтоб ее муж сюда с закусью шел.
— Как зовут мужа? — деловито поинтересовался долговязый.
— Трофимовы мы, — сообщила тетка. — Он — Семен Михайлович, а я — Прасковья Ивановна.
— Параскева, значит! — рассмеялся водитель «Волги». — Видишь, какое счастье тебе привалило? — сказал он Феликсу. — Сама Параскева-повитуха[7] сына твоего приняла.
Дверца джипа распахнулась, и рыжий врач Службы Спасения позвал Калязина «на смотрины». Сделав несколько шагов на негнущихся ногах, Феликс скрылся внутри.
Хозяин «Волги» снова наполнил стаканы.
— За тебя, Параскева Ивановна!
Глава 4
ВСЕ ТОЛЬКО НАЧИНАЕТСЯ!
Четырехкилограммовый младенец, только что завершивший первую в жизни трапезу, безмятежно спал. Лежавшая на заднем сиденье Алена, приподняв уголок кружевной пеленки, с нежностью рассматривала красное личико и нараспев ворковала:
— Вот мы какие красивые, вот мы какие толстые!..
Феликс, никогда не слышавший подобных интонаций в голосе жены, взглянул на нее с изумлением.
— Посмотри, какой у нас маленький носик, — продолжала счастливая мать, — какие гладкие щечки… Точь-в-точь как у папочки!
Калязин в растерянности провел рукой по своей щеке с модной «трехдневной» щетиной… Этот жест внезапно отрезвил его.
— Аленушка! — воскликнул он неожиданно тонким голосом, припадая губами к руке жены. — Неужели весь кошмар кончился?..
— Почему кошмар? — недовольно спросила Алена. — И почему кончился? Все только начинается…
— Как? — с отчаянием пробормотал новоиспеченный отец, и из его груди вырвался звук, похожий на рыдание.
— Да успокойтесь же, наконец! — профессор Спирин положил руку на плечо Феликса. — Мужчинам всегда требуется время, чтобы осознать свое отцовство, — сказал он Алене и повернулся к рыжему спасателю: — Дай ему успокоительного.
— Может, лучше этого? — Спасатель достал из-под сиденья бутылку виски.
— А как он машину поведет? — засомневался Валерий Юлианович. — Впрочем, ему все равно нельзя в таком состоянии. Ладно, я сам за руль сяду…
Дверца джипа осторожно приоткрылась, и в проеме показалось бледное лицо ассистентки профессора.
— Ой! — воскликнула Аллочка, взглянув на спящего младенца. — Поздравляю вас, Алена Ивановна!.. Вы бы видели, что на мосту творится! Народ ликует, прямо как раньше во время демонстрации.
— Слава Богу! — с трудом улыбнулась Алена. — Наконец-то нашелся человек, который догадался меня поздравить. А я уж думала, не дождусь… Феликс, — строго спросила она, — я надеюсь, ты не забыл поблагодарить мою спасительницу?
— Сейчас, солнышко, — виновато пробормотал Калязин, — сейчас…
Нащупывая во внутреннем кармане пиджака бумажник, он тяжело вывалился из джипа. Аллочка едва успела его поддержать.
— Ну как сын? — спросил Феликса парень в шортах, чья рука лежала на плече девушки в сарафане.
Не в силах говорить, Калязин помотал головой и промычал что-то нечленораздельное.
— А нам нельзя его посмотреть? — поинтересовалась девушка.
— Нельзя! — отрезала Прасковья Ивановна, продолжая деловито раскладывать на махровом полотенце свои «грибочки и огурчики». — Хочешь, чтоб дитя бензином надышалось? Да и сглазить могут, народу-то вон сколько!.. — Прищурившись, она посмотрела в сторону забитого машинами Литейного проспекта и вдруг воскликнула: — Ой, глядите! Цветы!..
* * *Над крышами машин медленно плыл букет разноцветных тюльпанов. Тюльпаны весело кивали яркими головками на длинных стеблях.
— А вон еще! — закричала девушка в желтом сарафане. — И еще!..
Гвоздики, ирисы, фрезии, бережно передаваемые из рук в руки, двигались с обеих сторон к середине моста. Появление большого, завернутого в нарядную фольгу букета темно-красных роз было встречено общими аплодисментами.
— У меня же в машине шарики надувные есть! — хлопнул себя по лбу долговязый. — Сейчас надуем и к багажнику джипа привяжем…
Закачавшиеся на ветру голубые воздушные шары вызвали новый прилив восторга. Водители бросились отвязывать игрушки-талисманы, висевшие перед ветровыми стеклами машин, и передавать их в качестве подарков новорожденному. Взрыв хохота сопровождал перемещения огромного надувного бегемота — бегемот был очень похож на Феликса Калязина. Защелкали несколько фотоаппаратов.
— Машина-то у него большая, но не резиновая… — задумчиво сказал водитель черной «Волги». — Ладно, — махнул он рукой, — что не поместится, ко мне грузите! Я джип сопровождать буду. А то развелось тут этих, которые с кортежем ездят… Чем парень новорожденный хуже?
— «Сопровождать»!.. — усмехнулся любитель автомобильной акустики и внезапно помрачнел. — Для этого еще поехать надо. У меня мать одна на даче больная, а телефона нет…
— Может, и поедем, — почтенный супруг «Параскевы-повитухи» внимательно смотрел на правый берег Невы. — Ишь, гаишники-то на той стороне засуетились… Прасковья, собирайся, наш конь в первых рядах копытом бьет.
— Конь-то у вас какой масти? — поинтересовался хозяин «Волги».
— Какой, спрашиваешь? — засмеялся Семен Михайлович Трофимов. — Донской жеребец, других не держим!
— «Запорожец», что ли? — хозяин «десятки» с удивлением глядел на высокого худого Трофимова. — Как же вы в нем помещаетесь?
— Да привык уже за тридцать-то лет…
— Вашему «запору» тридцать лет? — изумленно переспросил водитель «Волги». — И до сих пор ездит? Да быть такого не может!
— Может, когда у мужика с руками все в порядке! — бойко ответила подвыпившая Прасковья Ивановна. — Как и у меня, между прочим.
— Ну, в этом-то никто не сомневается, — довольно пробормотал ее муж. — Руки у тебя точно золотые!
— Прасковья Ивановна, подождите, пожалуйста! — увидев, что супруги собираются уходить, Феликс вытащил бумажник.
— Это еще зачем? — нахмурился хозяин «донского жеребца».
— Так полагается, не спорьте, — сказала ему девушка в сарафане. — За ребеночка отец всегда должен выкуп платить.
— И вот это возьмите! — парень в шортах сунул в руки Трофимову несколько нераспечатанных бутылок водки. — А то мы тут все сопьемся.
— Вот только жаль, что на память не сфотографировались! — проворчала Прасковья Ивановна. — Ведь рассказать кому, так не поверят.
— Минуточку! — элегантная дама лет сорока из серебристой «мазды» направила на нее объектив «Олимпуса». — Поближе к папаше, пожалуйста…
«Параскева-повитуха» придвинулась к Калязину, и тот положил руку на ее плечо. При этом на глазах счастливого отца выступили слезы.
— Отлично! — воскликнула дама и щелкнула затвором. — А теперь на фоне джипа… Снято! Завтра фотографии будут готовы, позвоните мне, — она подала Прасковье Ивановне визитную карточку.
Шествие четы Трофимовых по мосту сопровождалось аплодисментами. Все уже знали, что эта женщина в спортивном костюме помогла Алене Калязиной разрешиться от бремени.
— Славный у нас народ, — глядя вслед удалявшейся паре, проговорила хозяйка «мазды».
— Только живется ему тяжело, — вздохнул долговязый владелец «десятки», с очевидным интересом посматривавший на даму. — Выпить за здоровье новорожденного не хотите?
— Пожалуй, — она подняла на него подведенные синим глаза.
От восторга долговязый покачнулся, но, тут же восстановив равновесие, стал искать на капоте чистый пластмассовый стакан.
