Филип Пулман - Тигр в колодце
— Я должен знать, капитан Ван Хаутен. Какое число вы ему назвали?
— Шестьдесят три. Ровно.
— А он пересчитывал их?
— Мне плевать, пересчитывал или нет. Только он и может сказать. Спросите у него. Почему вы пристаете ко мне с этими вопросами?
— Будьте уверены, спрошу, — ответил Арнольд Фокс. — Я хотел бы взглянуть на официальные документы.
— Вы не имеете на это права. Я отдаю документы контролеру в отделе отчетов. Хотите на них взглянуть, отправляйтесь туда.
— Капитан, смею напомнить вам, что я уполномочен парламентом…
— Вы член правительства?
— Нет, но…
— Но вы хоть член парламента?
— Я не понимаю…
— Не тратьте попусту мое время. Каждый дурак может сказать, что он проводит официальное расследование, но это ни черта не значит. Идите пудрите мозги кому-нибудь другому.
— Вас что, совершенно не волнует судьба этих несчастных?
Капитан фыркнул и отвернулся. Арнольд Фокс, ничуть не смутившись, повернулся к толпе и попытался перекричать ее:
— Кто-нибудь… здесь… говорит… по-английски? Кто-нибудь… на борту… говорит по-английски?
Он ринулся в людской поток, пытаясь отыскать переводчика и морща свой большой белый нос.
Салли тоже смешалась с толпой, достав фотографию, чтобы напомнить себе, как выглядит Ребекка Мейер. Но карточка была совсем маленькой, а девушка на ней щурилась от солнца, бьющего ей прямо в лицо, к тому же ее черты были схожи с чертами многих других женщин на этом пароходе. Найти ее будет непросто.
Салли пробиралась между толкающихся людей, не обращая внимания на пристальные взгляды, обращенные к ней, и искала глазами одинокую девушку. Однако в толпе было сложно разобрать, кто сам по себе, а кто нет. Ей несколько раз казалось, что она заметила Ребекку, но, как только Салли начинала пробираться к ней поближе, замечала, что молодая женщина брала на руки ребенка или заговаривала с каким-то мужчиной, очевидно мужем.
Протиснувшись через толчею, многочисленные тюки, матрацы, помятые коробки и сломанные ящики к носу корабля, она обернулась. Голдберга видно не было, а мужчина в меховой шапке стоял возле лестницы и делал вид, что жестами помогает причалить лодкам и организовать очередь на палубе. Салли понаблюдала за ним с минуту и поняла, как он работает: об одних пассажирах он сообщал лодочникам, показывая четыре пальца, о других — показывая один. Но как он разбирал, кто есть кто на палубе, Салли понять не могла. Арнольд Фокс, стараясь перекричать толпу, опрашивал кого-то неподалеку, а его напарник что-то записывал в свой блокнот. Немного поодаль миссис Патон разговаривала с молодой девушкой в темном платке, взяв ее за руку и излучая теплоту и участие, а тем временем, как заметила Салли, разглядывая ее фигуру.
А может, эта девушка и есть Ребекка Мейер?
Она еще раз взглянула на фотокарточку: вполне возможно. Очень даже. Но Салли не была уверена, поэтому решила подойти поближе. Краем глаза она заметила компаньона миссис Патон, он только что в очередной раз поднялся по лестнице и о чем-то беседовал с мужчиной в меховой шапке; может быть, тот тоже получал свою долю.
Салли остановилась в трех-четырех метрах от миссис Патон и девушки. Трудно было сказать что-либо определенное. Миссис Патон говорила очень ласковым голосом, гладила ее по рукаву, а девушка безразлично смотрела на доски палубы. Но вдруг она подняла глаза и поморщилась: в ее взгляде читалось отчаяние, она явно хотела отделаться от надоедливой женщины, и Салли решилась.
Она рванулась вперед.
— Ребекка! — закричала она и прежде, чем девушка смогла что-либо сообразить, наклонилась к ее щеке для поцелуя и прошептала:
— Ich bin daine Schwester… [11]
Ребекка взяла ее за руку, кажется, она все поняла. Салли повернулась к миссис Патон.
— Пожалуйста, отпустите, — сказала она. — Сестра пойдет со мной.
Пожилая женщина посмотрела на нее с нескрываемой ненавистью, затем поджала губы и прежде, чем направиться в сторону своего компаньона у лестницы, плюнула Салли на рукав.
Потрясенная, Салли не могла сдвинуться с места, но Ребекка достала платок и молча вытерла плевок. Она была моложе, чем ожидала Салли: не больше восемнадцати. Но она явно повидала многое, ибо в ее глазах читались все те страдания, что ей довелось пережить.
— Я пойду с вами? — спросила девушка на немецком.
— Да. Герр Голдберг здесь. Через минуту он вернется.
Салли обернулась, но не увидела его. Всего в паре метров от них стоял Арнольд Фокс, он собрал нужную ему информацию и теперь подзывал своего лодочника, подбирая полы пальто, так как собирался спускаться обратно по лестнице. Его сопровождающий в котелке семенил следом, запихивая блокнот в сумку.
У Салли появилась идея. Но удастся ли сделать так, чтобы никто не заметил?
Она шагнула вперед и, воспользовавшись всеобщей давкой, выбила сумку из рук компаньона Фокса в тот момент, когда он собирался ступить на лестницу. С отчаянным криком он попытался поймать ее, но было уже поздно: сумка ударилась о перила, раскрылась, и бумаги разлетелись в ночном воздухе, опустившись на воду среди скопления лодок. Салли сполна насладилась ужасом секретаря, так же как и яростью Арнольда Фокса.
Ребекка следила за происходящим с загадочной усмешкой на лице.
— Враг, — пояснила Салли.
— А-а…
— Браво! — раздался голос у них за спиной.
Они обернулись и увидели Голдберга. Он сказал что-то по-русски Ребекке, которая сдержанно ему ответила.
— Пойдемте. — Голдберг направился к Чарли.
Салли увидела, как их шлюпка, легко маневрируя между других лодок, причалила к самой лестнице. Все трое поспешили вниз и вскоре уже удалялись от парохода по темной реке.
Менее чем через час Ребекка, Голдберг и Салли уже пили чай в Спайталфилдс, в доме Морриса Катца. Его жена и дочь, которая была примерно одного возраста с Ребеккой, приветствовали девушку объятиями и что-то залепетали на идише, затем повели ее умыться и переодеться во что-нибудь чистое, а большой бородатый Катц тем временем тихо переговаривался с Голдбергом. Салли присела, чувствуя теплоту и безопасность этого дома; или это впечатление возникло из-за того, что она в доме евреев? Не важно, отчего появилось это приятное ощущение, но Салли удивилась, что чувствует себя здесь очень уютно; она не была чужой в этих стенах, но явно не знакома с этим миром.
Наконец открылась дверь и вошла Ребекка. Девушка выглядела гораздо спокойнее, не такой нервной и уставшей. Она улыбнулась Салли и пожала ей руки.
— Мне пора. — Голдберг поднялся. — Моррис, мисс Локхарт останется и поговорит с Ребеккой.
Он кивнул Салли, которая, как всегда, поразилась порывистости журналиста, его внезапным переменам от теплого к холодному, от дружественного до сдержанного, от резкого до ранимого. Но как только за ним закрылась дверь, она почувствовала странную слабость.
Ребекка села за стол рядом с Салли. Она была немного странной: на первый взгляд несколько угрюмой, медленно соображающей, с грубыми чертами, затем внезапно менялась, ее лицо оживало, на нем проступали ум и понимание, а потом также внезапно девушка опять впадала в оцепенение. В минуты просветлений она была красива, все остальное время напоминала обычную русскую еврейскую девушку-крестьянку, привыкшую к покорности и послушанию. Но в каком бы состоянии она ни находилась, ее глаза все время были сумрачны.
На смеси русского и идиша, которые переводил Катц, и на немецком, который Салли понимала, Ребекка рассказала свою историю.
Она приехала в Москву из штетла, из ужасно бедной еврейской общины в российской провинции. Ее отец был молочником. После того как во время одного из погромов вся ее семья была убита, Ребекка устроилась служанкой к богатому еврею, торговцу, который сделал карьеру благодаря взяткам и переехал из провинции в Москву. По мере того как девушка взрослела, она училась читать, показывала свой незаурядный ум, а также стала привлекать все большее внимание своего хозяина и в конце концов понесла от него. После чего этот крупный торговец потерял к Ребекке всякий интерес и уволил ее. Она попала в компанию студентов и художников, которые подрабатывали, позируя известным живописцам. Когда родился ребенок, она некоторое время жила со студентом по фамилии Семенов, социалистом, вскоре сосланным в Сибирь. Ребенок умер. Живя с Семеновым, Ребекка прониклась его идеями и начала заниматься самообразованием. Она очень много читала, в том числе и статьи Голдберга, появлявшиеся в различных запрещенных журналах.
Как и многие другие, она знала о темной личности по имени Цадик, этом паразитирующем существе, высасывавшем жизнь из тех, кто хотел покинуть страну. В штетле ходили невероятные слухи: что это не человек, а лишь груда плоти, которую оживил безнравственный раввин; что на службе у него состоит злой дух, которым он управляет с помощью магии, и тот исполняет все его приказания; что агенты Цадика заманивают в его дом юных девушек, где он пожирает их, чтобы поглотить их молодость и силу…
