Мишель Ричмонд - Ты его не знаешь
Мне вспомнились наши поездки по мосту «Золотые Ворота». Бывало, в детстве мы с Лилой прижмемся друг к дружке на заднем сиденье, машина несется, подскакивая, по мосту, а мы таращимся на туман, такой призрачный в свете фонарей. Обычно мы выезжали на реку вечером в пятницу, и последние полчаса темной извилистой дороги наводили на меня ужас. Все представлялось — вот сейчас из чащи ка-ак выскочит кто-нибудь, олень или бука. Лила каждый раз старалась развеять мои страхи, объясняя, что олени сами боятся света фар, а бука — вообще выдумка для малышей.
— Лила не на шутку разволновалась, — продолжал Фрэнк. — Начала кричать на Уилла, требовать, чтоб тот остановил машину и выпустил ее. Сама не своя стала. Уилл все уговаривал ее: успокойся, а она вдруг возьми да и выскочи из машины! Они как раз проезжали лес, что под Корбелем. Уилл сказал, это произошло так внезапно, что он не успел ее удержать. Он тут же съехал с дороги и бросился назад, к обочине. Она лежала неподвижно. До него только тогда дошло, что за дурацкая идея его осенила, какую страшную ошибку он совершил. «Она не должна была меня бояться» — это он мне сказал. Совсем, видать, к тому времени умом пообносился. Может, от наркотиков. Он-то про себя знал, что ничего ей не сделает, значит, — так он мыслил — и она это понимала.
А я думала о Лиле, о рассудительной Лиле. Как она, наедине с похитителем, перебирала свои возможности. Как подсчитывала, сколько у нее шансов не убиться при падении и убежать, прикидывала, что будет, если она этого не сделает. Быть может, став пленницей Уильяма, она уже с тоской вспоминала обыденную драму своих непростых отношений с Питером. Или обдумывала, что сделает, если выберется из этой передряги, — может, порвет с Мак-Коннелом и начнет с чистого листа. А может, думала о своем Гольдбахе, о гипотезе, доказательство которой намеревалась найти. И вдруг выпрыгнула! В известном смысле, решение совершенно логичное. Лила была человеком действия. Сидеть сложа руки и ждать, куда вывезет, позволить кому-то другому вершить ее судьбу — это не для нее.
— Вам плохо? — участливо спросил Фрэнк.
Я согнулась, меня бил озноб. Что это за пятнышко на ковре? Белая заплатка размером с монетку в четверть доллара. Я уперлась в нее взглядом и выдохнула:
— Продолжайте.
— Она лежала головой на большом булыжнике с острым выступом. В крови. Дыхания ее Уилл не слышал, приложил ухо к груди — ничего, тогда он рывком распахнул ей блузку, чтоб сердце послушать, — и опять ничего. Попробовал делать искусственное дыхание рот в рот. Толком не знал, как это делается, просто повторял, что видел по телевизору. Взял руку, пощупал пульс. Минут десять-пятнадцать пытался привести ее в чувство, только ничем уже не мог ей помочь. Когда рассказывал, все рыдал, все сжимал цепочку. В конце концов он поднял Лилу и отнес к машине.
Как Торп описывал Лилу, когда ее нашли? Полностью одетая, но с расстегнутой блузкой, четыре верхние пуговицы отсутствуют. Пуговицы так и не были обнаружены — это указывало на то, что преступление могло быть совершено в другом месте, но Торп историю с пуговицами проигнорировал. По его версии, Лила погибла там же, где позже была найдена.
— Прежде чем положить ее в машину, он подстелил на сиденье одеяло. Вот чего я ему никогда не прощу. Никак не могу забыть того одеяла. Ведь это значит, он не хотел крови в машине. Лила лежит мертвая, а он следы заметает! И хватило же ума… Машин на шоссе не было. Уилл сам не свой, как быть, что делать — не представляет. Первой-то мыслью у него было отвезти ее в больницу, но увидел кровь у себя на руках, на одежде и призадумался: его же в убийстве обвинят. Ну и поехал в соседний лес, отнес Лилу в чащу и бережно уложил на земле, как будто она спит. Сидел рядом, смотрел, смотрел на нее. Заметил цепочку и решил забрать с собой — вроде доказательства, что все это было на самом деле. Потому как по временам ему мнилось, что это всего лишь жуткая галлюцинация. Потом поехал к реке, завернул перемазанную куртку в несколько пакетов и зашвырнул в контейнер с мусором. Хотел, чтоб его куртка и тело Лилы оказались как можно дальше друг от друга. Сам умылся в реке, отвез Лилин рюкзак в Хилдсбург, сунул в мусорный бак за каким-то рестораном и приехал сюда. Больше-то ему некуда было податься. Вот так он и очутился у нас на пороге тем утром.
Я потрясенно молчала. Насколько отличалась его история от того, что я так долго принимала за истину. Ни злого умысла, ни сознательного убийства. Нечаянная встреча с бывшим «наркошей». Лилина ошибка не имела никакого отношения к Мак-Коннелу. Ошибка была в том, что Лила доверилась не тому человеку, что вообще верила в природную человеческую доброту.
— Откуда вы знаете, что он говорил правду? — с трудом выдавила я.
— Знаю. Брат не был ангелом, но намеренно причинить Лиле вред он не мог. Не мог — и все тут.
— Почему же вы молчали? Почему не пошли в полицию?
Фрэнк потупился.
— Я хотел. Правда, хотел. Я и Уилла уговаривал покаяться. Обещал пойти вместе с ним, говорил, что, если он не сдастся, будет только хуже. Даже пригрозил: не пойдешь, так я сам пойду. Я ведь того мнения, что эдакой беды не утаишь. Много раз, говорю, я тебя выручал, а сейчас не могу. Он отказался наотрез. Сказал, что в разных дерьмовых местах живал, а тюрьмы ему не снести. А через два дня после признания Талли нашла его мертвым в машине. Как же было выдать его тайну? Я разузнал, что прошло уже четырнадцать лет, как умерла ваша сестра. Никого не посадили. Стало быть, ни одна невинная душа не расплачивается за преступление Уилла. А в его самоубийстве я винил себя. Не принуждай я его сдаться, он, может, и не покончил бы с собой.
— Откуда вам знать, — возразила я.
— Наверняка я, конечно, не знаю, но всегда буду гадать. А больше я ничем не мог ему помочь, разве что уберечь его имя от газетной шумихи.
Именно этого я и не сумела сделать для Лилы. Но Фрэнк-то — каков фрукт! Шесть лет молчал. Если бы все открылось еще тогда, мы на шесть лет раньше перестали бы мучиться неизвестностью, на целых шесть лет раньше могло бы закончиться добровольное изгнание Мак-Коннела. А с другой стороны, жаль его. И понять его мне несложно: он потерял брата, я — сестру. А ему легче, чем кому бы то ни было, представить, что произошло со мной…
И вдруг оказалось, что Фрэнк сидит совсем близко и крепко обнимает меня, приговаривая:
— Знаю, детка, знаю… Мне очень жаль.
Сюрреализм какой-то — я в объятиях этого человека, в этом месте, тайна гибели Лилы раскрыта. И почему у него рубашка мокрая?.. Только тут я сообразила, почему он меня обнимает. Я рыдала и не могла остановиться.
Мне вспомнилось последнее в Лилиной жизни утро: как она заметила сломанную ветку на крыльце и как мы оставили ее там валяться. Вспомнилась ночь, когда мы лежали в траве на заднем дворе, высматривая созвездие Лиры, а Лила рассказывала мне про Орфея, который не сумел вернуть жену из царства мертвых. Я думала о том, какой она была — моя прекрасная, гениальная, скрытная сестра — и какой могла бы стать. Думала о родителях — обоим удалось наладить жизнь с одной дочерью вместо двух. За эти годы я так мало смогла им дать. Ничего, зато теперь я могу дать им правду.
В комнате успело потемнеть, наверху включили воду, и старые трубы заурчали. Наконец Фрэнк выпустил меня. Мы отодвинулись друг от друга. После такой внезапной близости в воздухе повисло чувство неловкости. Мне хотелось что-то сказать ему, но в голову ничего не шло. Первым молчание нарушил Фрэнк:
— С тех пор как Уилл умер, я все надеялся, что однажды его музыка вернется. Какой-нибудь диджей на радио поставит старую запись, или кто-нибудь из журналистов напишет про него в журнале, и люди вспомнят и снова станут слушать его песни. Хочется, чтобы о нем помнили как о Билли Будро, который писал классную музыку.
— Вы должны это послушать, — сказала я. — Очень красивая песня.
Фрэнк подошел к магнитофону, включил его, и зазвучал хрипловатый голос Билли Будро.
В безлюдном лесу на коленях стою,
Смотрю на тебя и не верю.
Что натворил я, голубка моя,
Ах, что натворил я…
Песня кончилась. Фрэнк и не подумал отвернуться. Так и стоял у магнитофона, положив руку на камин и глядя в одну точку, а по щекам текли беззвучные слезы.
Тридцать восемь
Торп увидел мое отражение в оконном стекле и вскочил, повернулся. Комнату освещал только монитор компьютера. В его тусклом свете Торп казался бледным и нездоровым.
— Ты как сюда?..
— Я стучала, а вы не слышали. Входная дверь была не заперта, вот я и…
Изумление на его лице сменилось надеждой.
— Я закажу для тебя ключ. Можешь приходить когда вздумается. Знать, что ты можешь появиться в любой момент, — какой прекрасный стимул! Буду сидеть за столом, глубокой ночью…
— Давно хотела спросить: а почему, собственно, вы работаете глубокой ночью?
