Нина Васина - Приданое для Царевны-лягушки
Она попалась Платону сразу, как только он вышел из машины и стал осматривать территорию восьмой больницы.
- А если на машине? Какая это улица?
Она ответила, и Платон, удивившись образовавшейся внутри себя пустоте, дошел до джипа, сел, достал бумажку Илисы и прочитал эту улицу, и номер дома.
- Пункт третий, - сказал он сам себе. - Поиск места, где умер Богуслав.
Платон решил начать поиски с морга, в котором племянники нашли безымянное тело. Но откуда девчонка могла это знать?..
Недолго поплутав, Платон нашел патологоанатома в морге и, глядя в замученные чужой смертью глаза, уверенно попросил:
- Тело триста два, пожалуйста. Мужчина средних лет, крупный, полный, килограммов под сто двадцать.
Врач от такой просьбы тут же сел и закрыл голову ладонями.
- Нету тела, - выдавил он минуты через две. Платон это время провел с пользой - рассматривал график дежурств за месяц.
- Ну что же поделать, если его нету, - вздохнул доктор и немного расслабился: посетитель, похоже, не собирался кричать и скандалить.
- Может быть, посмотрите тела триста пять и триста шесть? - не выдержал врач, когда Платон закончил изучение графика дежурств медперсонала и уставился на него с доброжелательной легкой улыбкой. - Триста шесть, правда, в очень запущенном состоянии - не больше пятидесяти килограммов. А вот триста пятое тоже крупное, тучное. Может, вы триста пятое опознаете?
Платон Матвеевич категорически отказался опознавать другие трупы, поскольку только тело с номером триста два имело весьма отличительный признак, который должен был, несомненно, произвести неизгладимое впечатление даже на видавших многое работников морга.
- Как же, помню, - уныло согласился врач. - Помню я этот грандиозный признак. У нас все санитарки сбежались посмотреть, пока первое окоченение не прошло, даже восьмидесятилетняя Хвостова прибежала.
Через полчаса доверительной беседы Платон Матвеевич узнал, сколько времени длится первое окоченение, что клиент, сохранивший подобное состояние своего органа, несомненно получил мощнейшую и совершенно не реализованную порцию возбуждения, и что все дежурившие тогда сотрудники морга, без сомнения, запомнили тело триста два, и даже санитарка Хвостова, у которой налицо склеротические проявления памяти, но! Факт остается фактом - тело исчезло. О чем врач уже написал две объяснительных.
- Бывало, и раньше трупы пропадали. Но как? Так как-то, незаметно, скромненько. По номеру только и узнавали, что пропало тело такое-то. Кто его мог толком вспомнить? Да никто - лежало себе под номером триста эн. А тут столько шуму, мамочки!.. Допросы, выяснения. С вещественными доказательствами тоже неувязочка вышла. Органический материал не дошел до энтомолога. А вы этому телу кто?
- Я брат, - кое-как выдавил из себя Платон.
- Спирт будете? Как хотите. С яйцом насекомого, кстати, могла та же Хвостова напортачить. Слепая совсем стала. Могла запросто что-то с пробирками напутать. Да вы не огорчайтесь. Раз в два месяца мы проводим инвентаризацию, все неопознанные к тому времени подлежат захоронению за счет государства...
- Я не буду ждать инвентаризации, - уверил врача Платон.
- И правильно. Такое большое тело не могло заваляться, но я к чему - об инвентаризации. К тому, что вы можете быть совершенно уверены, что тело триста два не сожгут как неопознанное. Его наверняка кто-то попутал и похоронил, как свое. В смысле, как родню, я хотел сказать. И мир, как говорится, праху его. Точно не хотите спирту?
- Значит, вы дежурили в тот день, когда его привезли?
- Дежурил, - кивнул врач.
- Значит, это вы установили причину смерти.
- Установил.
- А каким образом, разрешите узнать? То есть извините за настойчивость...
- Да все понятно. Вы хотите знать, от чего умер ваш брат при таком состоянии половых органов, так? Не от множественных оргазмов, уверяю вас, кивнул врач. - Более того! У умершего не было полового сношения.
- Нет, я не это хотел узнать. Было ли вскрытие?
- Было. Зря Потраченное время. Предварительный диагноз - острая сердечная недостаточность - полностью подтвердился. Я сразу сказал - он умер от страха.
- От страха? - удивился Платон. - В таком... в этом состоянии?
- Ну да. Он возбудился, а потом чего-то сильно испугался. Мимика - великое дело. Мышцы на лице были сведены страхом.
- А почему делали вскрытие? Так всегда полагается, когда неопознанное тело? - уже еле ворочая языком, спросил Платон. Вопросы давались ему с большим трудом. А ответы вообще безжалостно долбили по сердцу.
- Человек из органов настоял. Запрос привез. Веселый такой пенсионер-алкоголик.
- Алкоголик?.. Ну, конечно, - кивнул Платон, а про себя подумал: "Птах отпадает. Он не причастен к смерти Богуслава, иначе зачем настаивать на вскрытии". - А скажите, куда вы деваете вещи, в которых... которые на телах?
Врач, проглотивший хороший глоток спирта без малейших изменений в лице и в дыхании, уставился на Платона с сочувствием.
- Вещи, значит, - задумчиво произнес он.
- Нет-нет, я знаю, в каком виде был доставлен... доставлено тело триста два: оно было голое, но не совсем же оно должно...
- Оно было не совсем, - кивнул врач. - Оно было завернуто в простыню. Цветная такая простыня, я помню.
- Вот-вот! - оживился Платон. - Что это за простыня? Можно на нее посмотреть? Где у вас место, куда складывают вещи неопознанных?
От такого вопроса сочувствия в глазах врача еще прибавилось. Он встал, прошелся по кабинету.
- Я попробую что-нибудь выяснить, но не уверен... Вещи умерших чаще всего остаются невостребованы родственниками, и санитарки, которые работают в морге...
- Я просто хочу посмотреть на эту простыню, - стараясь говорить спокойно и доброжелательно, попросил Платон. - Просто посмотреть. Пусть даже ваша санитарка из нее сделала половую тряпку.
- Ну, вы уж скажете. Наверняка под занавеску приладила. Я думаю, ее взяла Хвостова, - уверенно кивнул врач. - Даже и не сомневаюсь. Другие санитарки брезгуют брать нательное. Ну там - куртку, свитер или костюм - это да, а нательное - брезгуют. В данном конкретном случае мы можем считать эту простыню нательным бельем? - поинтересовался он.
- Вполне, - прошептал Платон, закрыв глаза.
- Вот именно. А Хвостова, не отличаясь брезгливостью...
- Как, опять - Хвостова? - простонал Платон. - Которая склеротичка, слепая и очень старая?
- Все не так плохо. В некоторых покойницких делах она любую молодуху обскачет.
Совершенно обессилев, Платон сел и задумчиво посмотрел на литровую банку, в которой еще оставался спирт. Врач, заметив его взгляд, шагнул было к столу.
- За рулем, - остановил его Платон. - Зовите же ее скорей, - умоляющим голосом попросил он, отмечая про себя, что сыскные таланты в нем отсутствуют начисто - ни терпения нет, ни выдержки и выносливости никакой - ноги уже не держат.
- Невозможно, - развел руками врач.
- Как? - ужаснулся Платон. - Надеюсь, она не... Она же не умерла вдруг?
- Ну, вы уж скажете. Не волнуйтесь так. Сегодня не ее смена. Сегодня она отдыхает.
Отдыхала санитарка Хвостова на другом конце города. В однокомнатной квартире на Смольном проспекте. На пятом этаже. В доме без лифта.
Тяжело дыша, Платон давил на кнопку звонка минуты две. Он чувствовал, что его разглядывают в глазок, и любая другая старушка на такой верещащий звонок давно уже должна отреагировать, но, видно, у санитарки Хвостовой нервы были железные. Платон отпустил кнопку, отступил на два шага и задумался. Пора начинать переговоры, но как? "Мадам, не покажете ли мне простыню, которую вы забрали себе с покойника номер триста два?" Платон в этом месте задумался: а почему - два? Бирок с номерами после трехсот и до четырехсот всего сотня. Неужели в этом году в Петербурге не набралось и десятка неопознанных мертвых тел? Неужели его брат был всего лишь второй?..
- Чего надо? - закричал из-за закрытой двери пронзительный голос.
Платон дернулся от неожиданности, осмотрелся и вспомнил, зачем он тут. Повезло. Бабушку подстегнуло к действиям любопытство. Конечно, не всякая восьмидесятилетняя старушка, даже если она работает в морге санитаркой, выдержит в глазок вид понуро застывшего перед ее дверью вполне презентабельного тучного господина в дорогом костюме горчичного цвета и с золотой заколкой на бордовом галстуке.
- Мадам!.. - спокойным голосом проникновенно произнес Платон, лихорадочно подыскивая слова, но тут дверь открылась, и он застыл с открытым ртом и протянутой в ораторских потугах рукой. Дело в том, что разговора уже не требовалось. В проеме открытой двери стояла невысокая квадратная старушка в халате, сшитом из китайского покрывала. Которое, соответственно, отец Платона привез из Китая вместе с ширмой из точно такой же ткани, с точно такой же вышивкой.
- Ну, я - мадам, - повела плечами санитарка Хвостова, с интересом разглядывая остолбеневшего Платона. - Чего надо?
