Виктор Пронин - Высшая мера
- Для начала… Я хочу, чтобы ты некоторое время пожила у меня. А там видно будет.
- Некоторое время - это как?
- Неделя, две недели… Может быть, месяц.
- А потом скажешь - выметайся, опасности больше нет? - Она посмотрела ему в глаза твердо и насмешливо.
И тут в Апыхтине вдруг заговорил банкир - самолюбивый, уверенный в себе, привыкший принимать решения, определять судьбы не только отдельных людей, но и предприятий, того же универмага, который задолжал ему давно и, кажется, безнадежно.
- Тебе не следует так со мной говорить. Я еще ни в чем перед тобой не провинился. - В голосе Апыхтина, наверное, впервые за последние полтора месяца прозвучала железная непреклонность, с которой были так хорошо знакомы все его многочисленные должники. - Я говорю то, что считаю нужным. И так, как считаю нужным. И намерен впредь поступать так же. Я внятно выражаюсь?
- Вполне. - Серкова явно была растеряна - она не ожидала столь быстрого и неожиданного превращения мягкотелого водилы в человека, явно умеющего повелевать. Эту мгновенную перемену в себе заметил и Апыхтин, но не огорчился. - Ты хочешь сказать…
- Мы оба знаем, о чем идет речь.
- Не уверена, - растерянно улыбнулась Серкова.
- Проехали. Уверена - неуверена, чувствую - предчувствую… Все это мы уже проехали. Говорю открытым текстом - берегись. Помнишь вчерашнего мужичка в моем дворе? Спрашиваю - ты его помнишь?
- Д-да.
- Помнишь, что с тобой произошло, когда он появился у меня за спиной?
- А что со мной произошло?
- Так вот - я все заметил.
Серкова смотрела на Апыхтина, чуть опустив голову, исподлобья, озадаченно выпятив губы больше обычного.
- А ты не так прост, каким казался.
- Я совсем не прост.
- Можно задать вопрос?
- Да.
- Кто ты?
- Володей меня зовут.
- Ты даже не сказал свою фамилию.
- Я не всегда ее помню.
- Даже не знаю, кого мне больше опасаться… Тебя или… или других людей.
- Как фраза… сказано хорошо. Но по сути - чушь.
- Но я действительно начинаю тебя бояться.
- Не надо. Ты знаешь, кого тебе нужно бояться. Они тебе пригрозили?
- Да.
- Чем?
- У них один способ. Ты должен знать. Этот способ уже весь город знает.
- Что тебе о них известно?
- Ничего. Кроме того, что они есть, что они всегда рядом, что у них большой острый нож.
- Ты видела этот нож?
- Показали.
- Какой он? Как выглядит?
- Самоделка. Видимо, хорошая сталь… Ручка черная, эбонитовая, массивная… Лезвие матовое, с напылением. Какой-то рисунок, растительный орнамент. Рукоятка заканчивается кабаньей мордой, вместо глаз - красные стеклышки.
- Слушай, - потрясенно произнес Апыхтин, - ты невероятная женщина!
- Я знаю. - Серкова виновато улыбнулась, извини, дескать, но такая уж родилась.
- Запомнить столько подробностей!
- Он мне снится. Чуть ли не каждую ночь.
- Кто, тот мужик?
- Нож.
- Значит, договорились… Будешь жить у меня. Но никто не должен знать моего адреса и телефона. Никаких подружек, поняла, да?
- Я вообще-то сообразительная.
- Буду приезжать за тобой и увозить домой. А утром доставлять сюда. Никаких одиночных прогулок, магазинных пробежек и прочего. Дальше… поживем - увидим.
- В каком смысле поживем?
Апыхтин некоторое время озадаченно смотрел на Серкову, пытаясь понять вопрос, и наконец до него дошло.
- Разберемся, - сказал он, смутившись.
- Разберемся, - женщина произнесла это слово как бы врастяжку - и не соглашаясь, и не отвергая, просто откладывая окончательное решение на будущее.
- Мне сейчас нужно уйти, - сказал Апыхтин, заметив, что солнце сместилось и уже не было столь обжигающе ярким, что скоро наступит вечер, а ему нужно успеть кое-что сделать. - Заканчиваешь работу, выходишь из универмага, пересекаешь дорогу и оказываешься в сквере, где мы с тобой лакомились мороженым. Выбираешь столик ближе к центру и ждешь меня. Вопросы есть? Сомнения, колебания?
- Нет, - улыбнулась Серкова. - Ничего этого у меня нет.
- Я могу задержаться, но в любом случае ты дождешься… Договорились?
- Как я понимаю… Ты можешь хорошо так задержаться, да?
- По-разному может получиться. Дождешься?
- Куда деваться.
Апыхтин наклонился к Серковой, хотел было невинно поцеловать ее в щечку, но она неожиданно повернула голову, и он, сам того не желая, наткнулся губами на губы. Что-то в нем содрогнулось, что-то ужаснулось, он не выдержал и, коснувшись на прощание ее руки, поспешил сбежать вниз по ступенькам.
«Ну, ты даешь, мужик», - сказал он про себя, но сожаления, раскаяния не было.
- Все правильно, все правильно, - бормотал он, пробираясь к выходу.
Его знакомая телефонная будка с неизменно работающим телефоном была так раскалена на солнце, что Апыхтин даже на расстоянии увидел дрожащий над ней воздух, горячие струи, поднимающиеся в серое знойное небо. С содроганием он вошел в будку и, бросив жетон в щель, набрал номер начальника охраны Пакина.
Трубку подняли тут же, видимо, звонка ждали.
- Алло! - Это был голос Пакина.
- Слушаю тебя, Федя!
- Владимир Николаевич, докладываю! Есть чем записать?
- Минутку… - Апыхтин только сейчас сообразил, что сведения, которые он заказал Пакину, нужно все-таки записать. Он вынул из кармана ручку, клочок какой-то скомканной квитанции. - Готов.
- Хозяина машины зовут Юрий Степанович, да, Вахромеев Юрий Степанович. Записали?
- Давай дальше.
- Живет по адресу… Озерная, семнадцать.
- А квартира?
- Частный дом. Знаете, где это?
- Понятия не имею.
- Конечная остановка седьмого трамвая. Он там разворачивается и идет в обратную сторону, к центру.
- Семья?
- Разведен.
- Чем занимается?
- Бизнесмен. У него два или три киоска в районе вокзала.
- Давно в городе?
- Около года. Дом купил, но еще не расплатился.
- И не расплатится, - неосторожно обронил Апыхтин.
- Да, репутация у него еще та, - согласился Пакин. - Чреватый мужик. Но с деньгами порядок. Есть деньги у мужика.
- Знаю. Друзья?
- Такая же шелупонь, как и он сам. Соседи его побаиваются, хотя причин вроде бы нет.
- Ты говорил с соседями?
- А что, не надо было?
- Мы же договорились - только сам, только один… Ну да ладно, это уже не имеет значения.
- Оплошал, да?
- Немного есть, но это несмертельно.
- Хотелось как лучше…
- Ладно, Федя, проехали. Ты что-то хотел сказать о моих замах? Говори.
- Разлад у них.
- В чем именно?
- Какая-то нервозность, взвинченность… Недовольны они друг другом.
- По делу недовольны или характерами не сошлись?
- И то, и другое. Такое ощущение, что их дергает ваше отсутствие. Даже не само отсутствие… Им непонятна ваша задержка.
- Срываются, слова непочтительные произносят?
- Бывает и это.
- Кто же из них самый нервный?
- Цыкин. Секретарше мозги проел, меня достает - где да где Апыхтин… Вы не поверите - лицом почернел. Мы его почти и не видим… Или весь день из кабинета не выходит, или вообще в банке не появляется.
- Может, влюбился?
- Цыкин?! - поперхнулся Пакин. - Кто угодно, только не он.
- По-разному люди влюбляются, - рассудительно заметил Апыхтин. - Басаргин?
- Работает. Совещания проводит, клиентуру принимает, разгоны по отделам дает… Я, конечно, извиняюсь, не мое это дело, опять же и нашептывать не хочу. - Пакин замолчал, ожидая предложения продолжить, но Апыхтин молчал. - Очень уж ему понравилось в вашем кабинете… Не знаю, согласится ли в свой вернуться.
- Разберемся, - усмехнулся Апыхтин. - Что Осецкий?
- Веселится.
- Не понял?
- Говорю же - веселится. Вроде все идет как ему хочется, и нет причин для печали. Носится по этажам, хохочет, всех женщин перецеловал… Тех, конечно, которые того стоят. Аллочку, вашу секретаршу, совсем с ума свел, каждый день с прической появляется, в новых бусах, кольцах, платьях!
- Ну, - успокаивающе произнес Апыхтин, - он ей всегда нравился, и она, похоже, тревожила его сердце… Пусть.
- Так-то оно так, - с сомнением проговорил Пакин. - Да вот что-то и не так.
- Давай уж, выкладывай.
- Я, Владимир Николаевич, охранник, старый милицейский служака, а потому взгляд на мир у меня своеобразный. И в уголовном розыске работал, и агентурная работа на мне была, и наблюдением занимался гласным и негласным…
- Давай, Федя, давай! - поторопил Апыхтин.
- Многовато он в приемной толчется, вот что я скажу. Всю жизнь банка контролирует.
- Но он и должен это делать.
- Больно контроль-то получается какой-то назойливый, если не сказать, целеустремленный. Звонки, почта, посетители… Только Басаргин из банка, он на правах друга тут же в кабинет - позвонить, дескать, надо. А почему не позвонить из своего кабинета? По бумагам шастает - вот мое мнение. Интересуется человек.
