Руслан Белов - Хирург и она; Матрица
- Это чепуха, вон, стрелять ты научилась за три минуты. А водить я тебя научу за две секунды.
- О! Как ты мил, Мишенька! Вчера я думала, что не смогу любить тебя больше, чем я люблю, потому что невозможно любить больше, а сейчас я чувствую - я ошибалась!
- А пойдем прямо сейчас?
- Пойдем, - загорелась Гортензия.
Она накинула шубку, Флора надела ей сапоги и вот, они с мужем сидят в "Ситроене". Она, как Мэрилин Монро, только красивее, он, как Джемс Бонд, только чуть ниже ростом.
Научилась на удивление быстро. Вдоль и поперек изъездила все дорожки парка.
- Ну а сейчас я сяду сзади, и мы поедем на экзамены, - странно улыбнулся Михаил Иосифович, когда она, резко затормозив в сантиметре от стены конюшни, победно на него посмотрела.
Он пересел назад, и она выехала за ворота. Поездила по проселкам, проехала в город Дома справа, дома слева, почему-то знакомые. "Дави на газ, дави", - сказал Михаил Иосифович. Она дала газу. Впереди показалась фигурка. "Дави, Горти, дави! - опять раздалось сзади.
Женщину, эта была Даша, она сбила левым крылом. Удар отбросил легкое тело за палисадник.
Посмотрев в испытующие глаза Михаила Иосифовича, Гортензия вышла из "Ситроена", подошла к телу.
За палисадником в кровавом снегу лежала вовсе не Даша. Это был человек в черных очках (они не слетели), когда-то сидевший за рулем машины, едва не сбившей (или сбившей) Дарью Сапрыкину у подъезда собственного дома. Этот же человек сидел в кафе на Арбате.
"Он охотился за Дашей, думая, что она - враг, она - мессия, - подумала женщина, возвращаясь в машину. - Но он ошибся. Она оказалась как все, и он в награду поменял ей дискету.
В награду он сделал ее Гортензией".
Даша проснулась.
Рядом стояла Алиса. В руке ее была чашка с остатками супа.
103. Хочет в первобытное состояние.
- Это тебе ужин, - сказала Алиса, ставя чашку на пол.
"А может, стукнуть ее как следует этой самой чашкой, и бежать? подумала Даша, освободившись из объятий сна. - В доме -Хирург, Владимир Константинович, разжалоблю их, отпустят? Я ведь красива, передо мной ни один мужчина не устоит, а если поцелую, то и подавно".
- Тебе, милочка, не кажется странным, что я тебя не опасаюсь? - поняла ее взгляд женщина.
- Кажется... - буркнула Даша.
- Я мастер спорта по дзюдо. И начинала у Чихая в охране. Продемонстрировать?
- Потом как-нибудь. У тебя есть планы на ночь?
- Ты что имеешь в виду? - вытянулось лицо у Алисы. - Воды чистой захотелось?
- Причем тут вода? Ночью обычно пытают.
- Не, пытать мы тебя пока не будем. Надо же будет тебя целехонькой на видеокамеру снимать. Вот снимем, потом посмотрим, что с тобой делать. Может, с яблоками сделаем.
Алиса нервно захохотала. Отсмеявшись, вытерла слезу и сказала:
- Слушай, Хирург к тебе рвется, не знаю, что и делать. Он как узнал, что ты с богатеньким буратино жила, и ему даже не позвонила, совсем бешеным стал. "Зарежу, говорит, сучку, верну в первобытное состояние". Так что ты дверь изнутри подопри чем-нибудь - боюсь, как бы он ключи не упер и со своим чемоданчиком к тебе не нарисовался.
У Даши вытянулось лицо, и заболели ноги, там, где он их пилил. Полюбовавшись своей узницей, - в ней ничего не осталось от высокомерной светской женщины, даже платье выглядело тряпкой, - Алиса пошла к двери. С полпути вернулась, обыскала пленницу.
- А то с испуга вены себе вскроешь, - сказала она, уходя с туфельками, колечком и заколкой.
104. Сено вспыхнуло.
Наутро следующего дня они пришли вдвоем. Владимир Константинович был с телекамерой и тысячеваттной лампой. Включив ее в переноску, протянутую Алисой, он начал снимать.
Гортензия лежала на сене, укрытая серым байковым одеялом. Ей не хотелось двигаться и смотреть. И было неловко, что Михаил Иосифович увидит ее не накрашенной и сутки не умывавшейся.
Закончив съемку, Владимир Константинович отошел на второй план, и перед Гортензией присела Алиса. Она была в черных джинсах в обтяжку и таком же свитере.
- Сейчас ты скажешь Михаилу Иосифовичу, что любишь его и просишь освободить, потому что тебе очень и очень плохо. Потом я принесу жабу, и ты будешь ее бояться.
- Но я не боюсь жаб! В деревне мы их надували через соломинку и бросали соседям в колодец, - воскликнула Гортензия, не видя свою мучительницу из-за тысячеваттной лампы, бывшей у той в руках.
- Их боится Михаил Иосифович. Владимир Константинович вычитал об этом в одном иностранном журнале.
- Вы все равно ничего за меня не получите. Когда я уходила, он сказал, что в случае чего не даст за меня и российской копейки.
- Послушайте, девушка! - скривила лицо Алиса. - Вы что не понимаете, если он за вас ничего не даст, то вам конец?
- Ты вчера говорила, что мне в любом случае конец!
- Ну ладно, ты сама этого хотела, - поморщилась Алиса, поднимаясь на затекшие ноги. - Володя, начинай.
Владимир Константинович выдвинулся на передний план и стал готовить камеру к съемке. Когда он дал знак, что можно начинать, Алиса поставила лампу на пол, вынула из кармана черный капроновый чулок, натянула на голову и пошла к Даше. Та смотрела в сторону, не желая показывать страха, поселившегося в ее глазах. Присев перед пленницей, Алиса схватила ее за ворот платья и поставила на ноги рывком тренированного гиревика. Владимир Константинович снимал, меняя планы. Даша стало совсем страшно, она пыталась что-то сказать, но тут кулак женщины снарядом вошел в ее живот, и она отлетела к стене.
- Теперь ты поняла, что такое заложник? - выцедила Алиса, когда глаза Гортензии открылись.
Гортензия ничего не видела. Лампа выжигала глаза, беспредельная боль в животе пожирала ее плоть клетка за клеткой.
- Отвечай! - остервенев, склонилась над ней Алиса со сжатыми кулаками Ты что, не понимаешь - еще один удар, и ты не сможешь не то, что родить, ты трахаться не сможешь! Даже сама с собой не сможешь! А потом я тебя измордую! Да так измордую, что милостыню в электропоездах будут подавать за просто так!
Владимир Константинович снимал сбоку. Он был как робот-телеоператор. Он ничего не слышал и не видел кроме объекта съемки.
Даша разрыдалась. Алиса, довольная, - заплакала, значит, сломалась, отошла в сторону. Владимир Константинович, отставив камеру, задумался.
- Ты чего? - удивилась женщина.
- Да, так, мысль одна появилась...
- Какая мысль?
- Смотри.
Он нагнулся, взял клок сена, понес его к лампе, положил перед ней сантиметрах в десяти. А сам улегся на пол так, чтобы в поле зрения камеры попала и Гортензия, и ее горючее ложе, и лампа, и клок сена перед ней.
Через три минуты клок загорелся, вспыхнул. Гортензия тоненько заголосила. Еще минута и пламя перекинется на ее подстилку.
Перекинулось. Однако Алиса вовремя растоптала пламя.
- Миша, Мишенька! Возьми меня отсюда! - закричала Гортензия в камеру. Ты что, не видишь, как они меня мучают!
- Вот это уже хорошо, на первый раз хорошо, - довольно покивала Алиса, и вынув зеркальце из заднего кармана джинсов, сказала заранее приготовленную фразу:
- На, посмотри на себя! От твоей красоты уже осталось шестьдесят восемь с половиной процентов. Завтра к вечеру от нее останется половина. Если, конечно, Хирург со своим чемоданчиком к тебе не прорвется.
Алиса засмеялась, Владимир Константинович закончил съемку, и они ушли, таща за собой провод переноски.
105. Мужчина никогда не ударит женщину.
Прошло два дня, в течение которых Гортензия никого не видела - еду, проснувшись, она обнаруживала у двери. Однажды вечером пришел маленький кривой на правый глаз человечишка неопределенного возраста. Он принес на сложенной газете миску горячей перловой каши с мясом. Здоровый глаз у него горел такой жаждой ее тела, что Даша не на шутку испугалась: "Придет ночью, когда буду спать, тюкнет по голове ребром миски и мертвую изнасилует!"
Каша была баночной, консервированной и вкус у нее был отменный. Даша согрелась, удобнее устроилась на своем мягком ложе и стала смотреть в сводчатый потолок, пытаясь ни о чем не думать.
Когда она почти уже спала, пришел Лихоносов со своим чемоданчиком и большим, ярко горящим фонарем. Тяжело подойдя к Даше, он сел на чемоданчик, поставил у ног фонарь и стал смотреть немигающим взглядом. Сначала Даша обрадовалась - ей приятно было видеть человека, с которым ее так много связывало. Но потом она струсила - Лихоносов был трезв и, значит, будет оперировать.
- Ну, не надо так пугаться, девочка, - мягко отреагировал Хирург, рассматривая женщину непривычно холодными глазами. - Тебе надо было просто позвонить мне и расторгнуть наш брачный контракт простыми житейскими словами: "Милый, я полюбила другого, ты же знаешь, что такое любовь?" И мы остались бы друзьями.
Даша молчала. Она лихорадочно всматривалась в лицо Лихоносова и понимала, что слов, которые размягчат его решимость, она найти не сможет.
- Понимаешь, я должен это сделать, должен, ради тебя и ради меня. Понимаешь, я Лору сделал счастливой, и она обманула, покинула меня. Тебя я сделал счастливой, и ты обманула и покинула. И если я не накажу тебя, не накажу вас, то есть, не наказал бы Лору, то и третья моя попытка закончится тем же. Ты же понимаешь это...
