Ирина Градова - Окончательный диагноз
– А как же мотив? – внезапно припомнив слова Дэна, спросила я с надеждой. – Какой у меня мог быть мотив для убийства?
Мне показалось, что в глазах Родина появилось выражение недоверия.
– Вы и в самом деле не видите мотива?
Я покачала головой.
– Ну, во-первых, вам срочно требовались деньги – из-за долга вашего мужа, который необходимо выплачивать, несмотря на его исчезновение.
Интересно, кто ему об этом рассказал? Только Роберт и Шилов знают правду, ну, еще Лариска, но до нее следователь вряд ли успел бы добраться за столь короткий период времени!
– Далее, – продолжал Родин, – на вашем банковском счете находится восемьдесят пять тысяч рублей. Их перевели единовременно, отправитель неизвестен. Не вы ли были тем самым отправителем? Какое совпадение, что из платяного шкафа убитой старушки пропали «гробовые» деньги, не так ли? Но и это не самое главное.
Господи, не главное?! Что же он еще припас?
– Дело в квартире, неужели не понятно? – проговорил следователь, пристально глядя на меня.
– В квартире? – непонимающе переспросила я.
– Только не говорите, Агния, что вы понятия не имели: Голубева составила завещание на ваше имя!
– Что-о-о?! – вырвалось у меня. Услышав слова Родина, я едва не свалилась со стула, на котором сидела вполне удобно. – Галина… Васильевна… оставила…
– …квартиру вам, – закончил следователь, очевидно, уставший от того, как медленно я выговариваю одну-единственную фразу. – Значит, вы хотите уверить меня в том, что Голубева вам об этом не говорила?
– Но это чистая правда! – воскликнула я в отчаянии. – И такого вообще быть не может, потому что Света – наследница по прямой линии, она инвалид детства, и мать просто не могла обойти ее в завещании!
Родин все еще смотрел на меня с недоверием.
– А она и не обошла, – ответил он, наконец. – Разве вы не знали, что в завещании есть одно условие: вы становитесь собственницей квартиры только в том случае, если принимаете на себя опекунство над Светланой Голубевой?
– Опекунство?
Я понимала, что со стороны, должно быть, выгляжу глупо, постоянно повторяя последние слова Родина, но просто ничего не могла с собой поделать: новость прозвучала для меня совершенно неожиданно и, судя по всему, должна была меня обрадовать. Однако в свете текущих обстоятельств она показалась мне равносильной смертному приговору. Теперь я вспомнила последние, как потом оказалось, слова Галины Васильевны, обращенные ко мне. После того как уехала «Скорая», она сказала: «Я решила проблему!» Вот, значит, что она имела в виду!
– Вы думаете, что мне недостаточно было завещания? Считаете, что не успела старушка его составить, как я поторопилась отправить ее на тот свет, чтобы поскорее завладеть жилплощадью? – тем не менее спросила я без особой надежды.
Родин ответил не сразу. Некоторое время он изучал свои большие ладони, лежащие на столе, а потом сказал:
– Честно говоря, это несколько не вяжется с вашим обычным поведением – насколько можно судить по характеристикам от соседей и с места работы. Более того, это никак не вяжется с тем, что вы являетесь дочерью Анны Романовны.
– Вы о чем?
– А разве мама вам не рассказывала?
Я покачала головой.
– Значит, решила, что этого не следовало говорить… Что ж, узнаю Железную Леди!
«Железная Леди» – именно так ученики называли мою маму в бытность ее директором школы. Я всегда об этом знала и только удивлялась, ведь для меня она была мамой, самым дорогим и близким человеком, заботливым и любящим. Но другие дети уважали и даже, пожалуй, боялись ее, потому что мама всегда была строгой и принципиальной, могла проявить жесткость, если того требовали обстоятельства.
– Думаю, – продолжал Родин внезапно потеплевшим голосом, – из нашего с ней разговора вы могли бы сделать определенные выводы, если бы задумались. Возможно, вам просто не до этого. Ваша мама повлияла на мою жизнь, вот почему я изменил отношение к вашему делу – я не могу поверить, чтобы такая женщина, как Анна Романовна, так плохо воспитала свою дочь, вырастив из нее преступницу.
– Мама… Что она сделала?
– Понимаете, Агния, за долгую следовательскую практику я пришел к выводу, что люди меняются чрезвычайно редко, но все же порой случается и такое. Я – яркий тому пример. От меня стонали все учителя – класса до восьмого, наверное, потому что ваш покорный слуга не отличался примерным поведением. В общем-то, оно и понятно, ведь при отце, хроническом алкоголике, и матери, вынужденной заботиться о четверых мальчишках без всякой помощи со стороны мужа, из меня вряд ли получилось бы что-то путное. Анна Романовна относилась к той редкой категории директоров школ – а я, поверьте, за годы работы в органах повидал их немало, – которым не все равно. Она знала не только ребят из своего класса, но и всех, кто учился в ее школе, как минимум по именам, если не по фамилиям! Анна Романовна не раз проводила со мной беседы, пытаясь наставить на путь истинный, но у нее ничего не получалось. Я свел знакомство с ребятами намного старше меня, интересы которых распространялись далеко за пределы мелкого хулиганства вроде битья окон и драк стенка на стенку. Это были серьезные люди, и они не занимались благотворительностью. От меня хотели только одного – действий, причем криминального характера. В школе я был довольно низкорослым. Я и сейчас, как видите, не гигант, но тогда выглядел гораздо моложе своих лет. Это, в глазах моих новых взрослых друзей, являлось огромным преимуществом. Я прекрасно помню, как впервые влез в форточку на первом этаже и открыл дверь изнутри, впустив своих приятелей. Мы вытащили из квартиры уехавшего на море профессора заграничную технику и две шубы, принадлежавшие его супруге. Эта афера прошла гладко, и я почувствовал себя Арсеном Люпеном, не меньше, и решил, что отныне такая жизнь – моя судьба. Мы вместе провернули еще несколько подобных дел, а потом нас повязали. Мне, как самому младшему из преступной группы, грозило меньше всего, но по тем временам у меня все равно было бы гораздо больше проблем, чем сейчас у любого подростка, – спасибо мягкости наших законодателей!
И вот тогда-то за меня вступилась Анна Романовна. Честно говоря, я никак не мог ожидать от нее такого, ведь наше общение до сих пор ограничивалось лишь порицаниями на директорском ковре! Тем не менее именно от нее поступила настоящая помощь. Анна Романовна взяла меня на поруки. У нас состоялся серьезный разговор – совсем иной, нежели все, что были до этого. Ваша мама говорила, что я уже перешел черту, за которой нет и не может быть ничего хорошего, но у меня еще есть один маленький шанс вернуться к нормальной жизни. Анна Романовна напомнила мне о матери, о моих братьях и о том, что у каждого в жизни существует мечта. Не может быть, сказала она, что моя мечта – тюремная койка и баланда! И я, с удивлением для себя, понял, как мне себя жалко – просто до слез. Не знаю, как мне это удалось, но я и в самом деле изменился. Это произошло не сразу, а постепенно, и все же – произошло, исключительно благодаря Анне Романовне. Меня бы выкинули из школы сразу же после восьмого класса, но опять вступилась ваша мама. Она посчитала, что для меня гораздо лучше будет провести в стенах школы еще пару лет, чем сразу же броситься во взрослую жизнь, ведь мы с ней оба знали, что один раз это уже случилось. Разумеется, никто и не думал, что из меня в результате выйдет что-то путное… Так вот я что хочу сказать, – добавил Родин после короткого молчания, во время которого я переваривала полученную информацию. – Иногда очень важно просто поверить человеку. Порой это может стать фатальной ошибкой, но не думаю, что в вашем случае, Агния, будет так. Однако вы тоже должны мне что-то дать – что-то, способное пролить свет на это дело. Вы меня понимаете?
Я тяжело сглотнула комок в горле и кивнула.
– Тогда говорите.
Мне не слишком улыбалась перспектива «стучать» на кого-то, но требовалось спасать себя, поэтому я решила, что в данном случае лучше действовать по принципу «помоги себе сам».
– У Галины Васильевны были родственники, – сказала я.
– Да, – кивнул Родин. – Я видел их на похоронах – довольно большая группа, надо заметить. Кстати, соседи говорили, что они никогда не появлялись у Голубевых и никак им не помогали. Это правда?
– Что не помогали – чистая правда, а вот что не появлялись… В общем, дело обстояло так…
* * *Я сидела, скорчившись на койке, и размышляла. Мне казалось, что моя жизнь и так достаточно трудна и запутанна и ничто не могло усложнить ее еще больше. Оказывается, я ошибалась: всегда есть шанс ухудшить отвратительное положение вещей и сделать его невыносимым! Мало мне проблем на работе, так еще теперь вляпалась в такую историю, из которой даже не знаю, как выпутаюсь!
Может, следовало рассказать Родину и о деле, связанном со смертью Розы Васильевой и «Новой жизнью»? С другой стороны, я ведь поделилась с Шиловым своими подозрениями на этот счет и даже предложила ему версию – довольно фантастическую, но все же вполне правдоподобную, если вдуматься! Пусть теперь он немного поработает, если считает себя таким правдолюбцем, а у меня и своих неприятностей – выше крыши! А с Родина достаточно и того, что я поведала ему об Антонине и ее непреодолимом желании завладеть жилплощадью Галины Васильевны. В конце концов, почему я должна страдать из-за того, о чем даже не подозревала?
