Инна Бачинская - Конец земной истории
– Прилягте, Владимир Семенович. – Монах подвел старика к дивану, взбил подушку. – Она не умрет. Я сейчас закончу, сделаю чай, посидим, поговорим. Отдохните пока.
Он уложил старика, принес из прихожей свою громадную дубленку, укрыл. И занялся уборкой. Несмотря на размеры и вес, двигался легко и споро.
Он деловито убирал со стола, выносил на кухню блюда и тарелки и поднимал стулья, старательно переступая через осколки. Иногда они оглушительно трещали у него под ногами, и тогда он в сердцах чертыхался.
Распихав салаты и закуски по пластиковым коробкам, он определил их в холодильник. Свалил грязные тарелки в раковину и засучил рукава.
Звякало стекло, журчала вода, Монах увлеченно орудовал посудным ежиком. И думал…
Когда он вкатил в гостиную дребезжащий столик на колесах, доктор дремал. Монах подошел неслышно, протянул руку, чтобы тронуть старика за плечо. Взгляд его упал на тумбочку у изголовья, и он недолго думая открыл дверцу. Внутри на потемневшем серебряном подносе лежали две распечатанные упаковки с таблетками и футляр с очками. Доктор шевельнулся, и Монах поспешно сунул упаковки себе в карман. Помедлил, соображая, и на цыпочках вышел из гостиной.
Комната Лики была рядом со спальней старого Левицкого. Светлая мебель, бежевый диванчик, десяток зверушек – щенки, львята, медвежата, пестрые подушечки с картинками. Кресло с бежевой обивкой, на спинке брошенный небрежно красный халатик. Картины на стене – лес, река, луг. Фотографии на стене: Лика в тяжелом гриме, в парике-блонд, в длинной белой хламиде – не иначе, Дездемона; в костюме Снегурочки и Красной Шапочки; и совсем маленькая – в костюме зайчика.
Стеклянный письменный стол, красный ноутбук.
Деревянная кровать под гобеленовым покрывалом, тумбочка, ночник. Монах потянул верхний ящик, покопался в каких-то бумажках, бижу, выудил из глубин блестящую пластинку. Сунул в карман и потопал вниз…
– Прошу к столу! – Он тронул старика за плечо. – Как вы?
Тот открыл глаза.
– Хорошо, спасибо. Олег, позвони Юлии, как они там.
– Только что звонил, Владимир Семенович. Лика в реанимации, Юлия останется в больнице до утра. Утром я ее сменю.
– Я с тобой.
– Хорошо. Я заварил все чаи, которые нашел. Сахар?
Доктор, ссутулившись, сидел под Монаховой дубленкой как в будке, держал тяжелую керамическую кружку, грел руки.
– Владимир Семенович, кто родители Лики? – внезапно спросил Монах.
Доктор не удивился. Пожевал губами и сказал:
– Отец – Рома, мать – не знаю. Я не спрашивал, он не говорил. Бедная Кара… Откуда ты знаешь?
– Каролина находилась в психоневрологической лечебнице за три месяца до рождения Лики, и в ее документах ничего не сказано о беременности. Вряд ли это недосмотр персонала. Родила Лику другая женщина, акушерка описала ее – молоденькая, совсем девчонка, безмужняя. Кто эта женщина?
– У Кары были проблемы с головой, это у них семейное, по материнской линии. А та женщина умерла. Ее тетка вышла на Рому, поставила перед фактом и спросила, что будем делать, папаша? Кара уже прибаливала тогда, за год-полтора до того оставила театр, сидела дома, и Рома собирался начать новую жизнь с… – Старик замялся.
– С Эллой Николаевной, я знаю. Она мне рассказала.
– Это была сумасшедшая любовь! – вздохнул старик. – Элла… таких женщин одна на миллион! Элли… А тут вдруг ребенок. Рома бросился ко мне – что делать? Самое время пожить для себя, дети выросли, Лариса – студентка, Ленька – уже здоровый оболтус, а тут такое. Я спросил, ребенок твой? Он говорит, мой. Как же говорю, ты мог? А Элла? Он развел руками, так, мол, получилось, ты же меня, кобеля, знаешь. Знаю, говорю, я тебя знаю как облупленного. Он никогда не терялся и ни от чего не отказывался, его хватало на всех. Я говорю, если ничего не чувствуешь, сдай в дом малютки. Там полно брошенных детишек, одним больше будет. Одной, то есть. У нас в области есть такой дом, можем съездить посмотреть. Ничего, говорю, всякое в жизни бывает, там накормят и читать научат, государство не бросит. И ремесло дадут в руки. А ты начнешь новую жизнь с Эллой! Говорю, а у самого сердце переворачивается от жалости. У нас с женой не могло быть детей, и сразу мысль у меня – заберу это никому не нужное дитя себе, Лена обрадуется! Лена – моя покойная жена. И не чужая девочка, Ромкина…
Он загорелся, а потом говорит: чувствую себя последней сволочью! Женщин бросал, а детей… и вдруг заплакал. Поверишь, я даже испугался! Ромка всегда прыгал по жизни, ничего не брал в голову, Лариса и Ленька мало его интересовали.
Доктор помолчал. Потом сказал:
– Знаешь, Олег, прожив жизнь, я понял, что жалость сильнее любви. Понимаешь, сильнее! От любви бросаются с моста, бьются головой в стенку, а жалость выедает душу…
Говорю Роме, ты подумай до завтра, а завтра приходи, поговорим и что-нибудь придумаем.
Завтра он не позвонил и не появился. Я тоже не звоню – пусть, думаю, определяется. А потом звонит Элла и кричит, это правда, что Ромка родил ребенка? Правда, говорю, Элла, родил. Она рыдает, обзывает его по-всякому… потом бросила трубку. Я звоню Роме, а Леонид мне говорит, что папа повез маму рожать куда-то в район, потому что у нас в городе стафилококк. Я так и сел. Мы с Леной моей уже все обсудили, она согласилась, уже планы строим… ан не вышло, не судьба. С одной стороны, вроде разочарование, а с другой – молодец, думаю, Рома. Молодец. Мужской поступок. Бедная Кара, думаю, мало она его женщин терпела, так теперь еще и нагулянный ребенок…
А Кара с тех пор совсем плохая стала, Рома ухаживал и за ней, и за ребенком. Как он выдерживал, ума не приложу. И ни жалоб, ни проклятий… Няня у них была хорошая, помогала. Я часто у них бывал, видел, как он с девочкой возился, с ними обеими, и только диву давался. Научился купать, стирать, готовить. Это Ромка-то! Капризный, избалованный вниманием, гулена Ромка! Никто в театре и не догадывался ни о чем. Кара уже не выходила из своей комнаты. Они тогда жили в городе, а дом этот стоял закрытый. Однажды Кара чуть не выбросилась из окна, и тогда Рома надумал перевезти семью сюда, в Посадовку. Я предложил поместить ее в лечебницу, но Рома не согласился. На месяц-другой сдавал ее в стационар, а насовсем не соглашался. Знаешь, Олег, если Ромка и нагрешил в своей жизни, то заплатил все сполна. Кара умерла, когда Лике было пять лет. Девочку она не воспринимала вовсе. Ни она, ни другие дети.
– Они знают, что Лика их сводная сестра?
– Конечно! Лика не знает, а они знают. Они же были взрослые. Ленька никогда не простил отцу обмана, он обожал мать. Лариса очень правильная, бескомпромиссная, она тоже осуждала отца, считала, что он их всех променял на… эту приблуду, как называет ее Ленька. Она стесняется своего неприятия, но ничего не может с собой поделать. Рома пытался приучить их к Лике, но не получилось. Лика платит им той же монетой, хотя и не понимает причины их отношения. Кара очень плохо с ней обращалась, а Рома объяснял ей, что мамочка больная. Если с Ликой что-нибудь случится… не знаю… – Голос его дрогнул. – Все это было как бомба замедленного действия, и сегодня она взорвалась. Сегодня мы увидели финал семейной драмы Левицких.
Получилось высокопарно, и доктор смутился. Монах кивнул, хотя не разделял оптимизма доктора по поводу финала…
Глава 26
Лавина
Начальник охраны, здоровенный краснорожий мужик, окинул Сергея цепким взглядом и сказал:
– Ну, слушаю.
– П-поговорить надо, я друг Андрея. П-пошли, п-посидим.
Они сразу нашли общий язык. После второй рюмки Кирилл – так его звали – сказал:
– Андрей классный мужик был, я бы с таким в разведку не задумываясь. Полтора года работал у нас, а кажется, знал его всю жизнь. Самостоятельный, серьезный, надежный. Был у нас один случай, работает у нас Игорь Малко, неплохой парень, но пьющий. Служил егерем, а там знаешь как? Егеря, как волка, ноги кормят. Зимой, осенью, в любую погоду, да начальство на охоте сопровождать, там он и стал пить. А как стало прихватывать поясницу, уволился. Просили за него, я и взял к себе в охрану. Неплохой парень, но во хмелю поганый. Как-то в конце сентября Андрей был у него в гостях. Ну, приняли они как водится, Игоря развезло, стал стволами своими хвастаться, у него их целая коллекция, рвался пострелять. Веришь, Андрей с ним всю ночь просидел, как бы чего не вышло. А утром позвонил мне, что Игорь приболел, сказал, что отработает за него. Хороший человек был твой друг. Пусть земля ему пухом! – Он выпил, крякнул. – Так чего же ты хочешь? Ну найдешь ты ее… зачем?
– П-поговорить. Андрей влюбился, как мальчишка, квартирная хозяйка видела их вместе, а в квартире ничего, п-понимаешь? Ни ее телефона, ни фотографии, ничего. Не бывает так. И на п-похоронах не была, хотя не могла не знать, а на могиле цветы. Я видел такие в цветочном магазине, специально зашел, там такие цены, что п-простому смертному не п-подступиться. В п-приличном ресторане п-пообедать дешевле.
