Инна Бачинская - Конец земной истории
– И все? – спросила Лика. – И больше ничего не было?
– Больше ничего не было. Я с тех пор ни разу там не был. А дед в ту зиму умер. Провалился под лед, простыл да так и не поправился, и связи порвались. А бабушку забрал в город мой дядька Денис. Помню, дед сказал мне тогда, что ведь она есть где-то, они живут долго. И может, тоже вспоминает ту ночь…
Дед не решился сказать: «Может, вспоминает меня…», но я его именно так и понял.
Монах замолчал.
Первой опомнилась старая актриса.
– Замечательная история! – Она захлопала в ладоши. – Дед передал знание, и теперь ты, мой друг, держатель знака. Между прочим, в тебе чувствуется что-то такое… потустороннее. Может, тебя тоже зачаровала какая-нибудь водяница, то-то тебя тянет на природу.
– Ты бы написал об этом, Христофорыч, а я тисну у нас, – сказал Добродеев. – Хорошая мистическая история. Читатель любит мистику. Вы не задумывались, господа, почему нас так потянуло в ту сторону? Гадалки, разговоры с мертвыми, сущности с той стороны, кино, книжки, игры? Эскапизм? Реальность достала, и душа хочет тайны и сказки?
– Зачем так сложно? – спросил доктор. – Почему нам нужно все объяснить, расставить точки над «i», разломать и посмотреть, что внутри? Прекрасная история о любви. Спасибо, Олег.
– В недосказанности своя прелесть? Ты прав, Володя. Не нужно ничего объяснять…
– Может, они уже встретились… там! – вздохнула Лика. – Сидят на берегу озера, держатся за руки, а в небе луна! А знаете, папочка говорил, что в прошлой жизни я была привидением. Или даже русалкой.
– Нечистой силой! – произнес вдруг Леонид, глядя на нее с ненавистью. – Ты была и есть нечистая сила!
– Перестань, Леонид! Ты пьян! – Лариса вскочила.
– Ты же ненавидишь ее! – Он ударил кулаком по столу – звякнуло стекло. – Хоть раз в жизни скажи правду! Мне надоело притворяться! С ней в нашу семью при-шли несчастья! Это же выродок! Мама пыталась покончить с собой… все из-за нее!
– Что ты несешь! Замолчи! Мама была больна!
– Мама была больна, а отец являлся под утро! Она хотела выброситься из окна! А он потом придумал удобную легенду. Ты с нами не жила, свалила, а я все помню. Никогда не прощу отцу!
– Замолчи! Оставь их в покое! – Лариса рванулась к брату и влепила ему пощечину. – Их уже нет!
Леонид отпихнул ее, Лариса покачнулась и взмахнула руками. Виталий бросился ей на помощь. Он толкнул Леонида в грудь, тот, взревев, ударил его кулаком в лицо. Кровь брызнула из разбитого носа Виталия, и женщины завизжали.
– Ребята, прекратите! Вы же взрослые люди! – Доктор вскочил с места и бросился разнимать дерущихся.
– Христофорыч, сделай что-нибудь! – вскричал Добродеев, тоже вскакивая.
– Зачем? – вопросил Монах. – Почему у всех чешутся руки разнимать дерущихся? Самец должен драться, это помогает ему сохранить психический баланс. Не лезь, Леша, пусть ребята разрядятся.
– Ленька, а ну, наподдай этому слабаку! – бухала басом старая актриса – глаза ее горели и потек грим; она протыкала кулаком воздух, в кулаке была зажата вилка. – Обожаю, когда дерутся. Ногой! Ногой его, падлу! Лариска, отойди, не мешай!
Самцы самозабвенно дрались. Свет в гостиной был дерганый из-за раскачивающейся люстры, и это добавляло сцене динамики. Разлетелись в стороны стулья, затрещал и поехал стол, с грохотом посыпалась на пол посуда. Лариса, растрепанная, с красным, злым лицом, молотила Леонида в спину снятой туфлей и визжала: «Прекратить сию минуту! Идиоты! Пошли вон!» Екатерина сидела, съежившись, закрыв лицо руками.
Добродеев не усидел – взыграла кровь, он вскочил и побежал разнимать. Монах задумчиво созерцал сцену драки и думал, что дом Левицких все больше выпадает из реальности в некую сюрреалистскую условность, превращаясь в театр абсурда или в балаган. Всего слишком, все в кучу – смерти, драки, злоба, старые неоплаченные счета и долги. Бледная Юлия привидением безмолвно стояла у двери, растерянно глядя на драку.
– Олег, помогите! – закричал доктор, держась за плечо – ему перепало от разъяренного Виталия.
– Никогда не нужно лезть в чужую драку, – назидательно сказал Монах и поднялся. Подошел неторопливо к дерущимся, ухватил за загривок Виталия, отпихнул плечом Леонида и рявкнул: – Брейк!
У обоих был вид вырванных из сна людей. С окровавленными лицами, растрепанные, в разорванных окровавленных рубахах, они, тяжело дыша, с ненавистью смотрели друг на друга. Растрепанный, с красной физиономией Добродеев, тяжело дыша, повис на Леониде, бубня:
– Лень, ты чего! Совсем? Культурные ведь люди!
– Хорош дурить! – сказал Монах. – Передых! Доктор, теперь ваша очередь. Посмотрите, будут жить или каюк.
Лариса отбросила туфлю и упала на стул.
– Виталик, идем, умоешься, – Екатерина потянула за руку Виталия, но тот только отмахнулся.
Монах вдруг резко обернулся. Он совершенно забыл о Лике. Странным было ее молчание. В комнате ее не было.
– Где Лика? Элла Николаевна, где Лика?
– Лика? – Старая актриса с недоумением смотрела на Монаха. – Была тут… Вот она! – вдруг закричала она, пытаясь подняться. – Лика! Что с тобой?
Монах ринулся к ней и увидел Лику. Девушка лежала на полу, разбросав руки. Он рухнул перед ней на колени, приподнял голову. Пронзительный крик Юлии резанул по ушам:
– Убийцы! Ненавижу!
Доктор пытался нащупать пульс на безвольной Ликиной руке, поднимал ей веко, рассматривал зрачок; Добродеев уже набирал номер «Скорой»…
– Юля, оденься, поедешь с ними, – приказал Монах рыдающей экономке. Взгляд его упал на Эллу Николаевну – старая актриса впилась взглядом в сцену, разворачивающуюся перед ней, и выражение лица ее показалось Монаху странным. Она смотрела молча, высоко вздернув чудовищные смоляные брови, и Монах подумал, что так выглядят люди, увидевшие привидение и впавшие в транс. Мельком подумал, что надо бы найти валерьянку, как бы ей не стало плохо.
Лика лежала на носилках – мертвенно-бледная, с закрытыми глазами, укрытая до подбородка красно-черным мохнатым пледом – этим пледом укрывался старый Левицкий, вспомнил Монах. Казалось, девушка не дышала. Но люди со «Скорой» сказали, что она жива. Носилки втолкнули в машину, споро установили капельницу.
Лариса, набросив шубу, попыталась сесть в машину, но Юлия остервенело оттолкнула ее и закричала:
– Убирайся! Пошла вон!
Лариса испуганно отступила. Лика и Юлия уехали.
Машина, разбрызгивая снежную слякоть, с ревом вылетела со двора, а они, сгрудившись на крыльце, смотрели вслед, пока красные огоньки не исчезли за поворотом. Лариса плакала, Леонид, мгновенно протрезвев, утирал кровь, сочащуюся из носа, Екатерина смотрела испуганно и цеплялась за руку Виталия. Нахмуренный Монах и озабоченный Добродеев стояли рядом. Старая актриса осталась в доме…
…Доктор накапал в рюмку валерьянки, присел на диван рядом со старой актрисой.
– Выпей, Элла, – он сунул ей в руку рюмку.
– Володя, не валяй дурака! – Она оттолкнула его руку. – Олег, налей мне водки! – Монах повиновался. Она залпом выпила, утерлась рукой и сказала твердо: – Отвезите меня домой. Я устала.
– Леша! – Монах повернулся к Добродееву. Тот кивнул.
Остальные ушли, не прощаясь, выскользнули потихоньку…
Монах вышел на крыльцо проводить Ларису.
– Ты нас теперь ненавидишь? – спросила она, вглядываясь в его лицо, и Монах отметил это «нас» – она разделила всех на «нас» и «вас», тем самым принимая на себя вину за то, что здесь произошло. И они оказались в разных лагерях. Семейный лагерь, где все ненавидят друг друга, тем не менее оказался спаянным сильнее, и никуда от этого не денешься.
– Глупая! – Он обнял ее. – Как я могу тебя ненавидеть… ты же сама все знаешь.
– Господи! – выдохнула она. – Что с нами происходит? Если она умрет… как мы будем жить дальше?
– Я позвоню, – сказал Монах, желая, чтобы она уехала наконец, у него не было сил успокаивать ее, находить какие-то правильные слова… да и что тут скажешь? Он отметил, что она не назвала сестру по имени, а лишь безлико «она», и вздохнул, подумав, что есть вещи, которые ничто никогда не изменит – ни смерть, ни чувство вины, ни понимание их иррациональности…
…И они остались в доме вдвоем – доктор Владимир Семенович и Монах.
– Как плечо? – спросил Монах.
Доктор потрогал плечо:
– Нормально. Что это было, Олег? Я ничего не понимаю… если Лика умрет… – Лицо его вдруг сморщилось, и он заплакал. Он постарел на глазах – из бравого бодряка превратился в жалкого плачущего старика. – Эта девочка… ты себе не представляешь, Олег, это была отрада всей Роминой жизни. Он возился с ней с рождения, он таскал ее в поездки, когда она подросла…
