Норб Воннегут - Боги Гринвича
Это вечер Сая, а не ее. Ему нужно всеобщее признание. Бьянка предпочитала хорошую книгу, удобную пижаму и попкорн в постели. Она ненавидела тушь для ресниц и считала остальной макияж пустой тратой времени. Она в любой момент променяла бы «Хайди Вайзель» на свободные капри. Если бы только Сай обратил внимание. Если бы он согласился на несколько консультаций.
Мечтания Бьянки прервал стремительный сгусток энергии: из кабинки вырвалась леди Дана из Дирфул Драйв. Она не принадлежала к аристократии в британском смысле слова «леди». Это был охотничий титул, преподнесенный ей элитой Гринвича. Кто-то во время утренней пробежки заметил ее сидящей на дереве с арбалетом и полным колчаном болтов. В полном охотничьем костюме, увенчанном шапочкой из оленьей кожи, она дожидалась возвращения оленей, сожравших в ее поместье зелени на семьдесят пять тысяч долларов.
– Черт возьми, Бьянка, ты прекрасно выглядишь, – восхитилась леди Дана, поправляя платье от «Версаче».
Женщины вышли из комнаты и вернулись к вечеринке. К Бьянке, царящей среди мужчин и женщин в черном. К высокой моде Нью-Йорка, Гринвича и Лондона. К собранию настолько элитному, настолько несравненному, что «Шестая страница» «Нью-Йорк пост» отправила освещать это событие трех репортеров, каждый из которых тащил за собой фотографа. Вокруг Бьянки кружили хищники – но не лесные волки, а светские львицы.
– То, что вы с Саем сделали для МСИ – просто великолепно, – поздравляла одна.
– У тебя сказочная прическа, – говорила другая.
– Милая, какое очаровательное платье.
На другом конце зала Бьянка заметила мужа. Сай занимался толпой, ослепительный и лощеный, на вид ничуть не беспокоясь о состоянии рынков. Никки держалась рядом. Сегодня у нее в носу был рубиновый гвоздик, маленький камушек идеально подходил к мерцающему черному платью.
Держа бокал с мартини, Бьянка следила за Саем и думала, что же случилось с их браком.
– Наши девочки заслуживают лучшего, – пробормотала она.
– Что-что? – переспросила леди Дана.
– Ничего, – ответила Бьянка, яркая, сексапильная и погруженная в свое горе.
Шум в зале нарастал, а Виктор в одиночестве стоял у бара. Он допил свой «зеленый космополитен[42]» и на секунду задумался, почему никто не позаботился о виски. По счастью, Доу подскочил на 400 пунктов за торговую сессию. Виктор заказал еще один «космо». Не для утешения и уж подавно не ради празднования подъема рынка. Этот коктейль посвящен решению. Его решению.
«ЛиУэлл» пора взять себя в руки, возместить все потери и начать зарабатывать прибыль. Этот придурок Кьюсак был прав насчет «Бентвинга», решил Ли. Его акции – кусок дерьма, даже при сегодняшнем взлете рынка. Единственная проблема – как убедить Сая. И, конечно, как вести операции.
– Что привело вас сюда? – спросила женщина.
Виктор обернулся и обнаружил высокую, яркую, золотоволосую красавицу: еще нет тридцати, карие глаза и шелковое платье, облегающее фигуру, как липкая лента. На женщину оборачивались. На ней были черные чулки со швом, бегущим вдоль ноги. Несомненно, ее родословная восходила к Афродите, богине любви и красоты, которая заодно брала на себя обязанность покровительствовать проституткам.
– Сай – мой босс, – ответил он. – Я Виктор Ли.
– Ладно, Виктор, – сказала она, переключая тон на максимум обольщения, – почему бы вам не угостить меня чем-нибудь?
Она взяла его за руку, предлагая пойти штурмовать бар.
Ее тон удивил Виктора. Он не заметил намека, сексуального голоса. Его все еще поглощали черные швы на чулках.
– Напитки бесплатные.
– Я бы предпочла бокал белого вина, – заявила золотоволосая красотка, – и ваш рассказ о чем-нибудь изысканном.
– Чего ради? – не задумываясь спросил Виктор.
– О, вызов? – заметила женщина, слегка прижимаясь к нему. – Мне это нравится.
Виктор, удивленный этим прикосновением, пропустил ее реплику и сказал:
– Вы правы насчет вина. Вы выглядите немножко неуверенно.
– Если вы забыли мое имя, ничего страшного, – ответила женщина с непонятной усмешкой.
Она моргнула, отвернулась и оставила Виктора наедине со своими мыслями о «Бентвинге» и черных швах на ее чулках.
На улице моросил дождь.
На другом конце города Эми Кьюсак мчалась к воротам. На ней было платье от «Изабеллы Оливер», черный плащ и красные теннисные туфли. В одной руке она держала зонтик, в другой – раздутую сумочку, вмещавшую жемчужное ожерелье и черные туфли на высоком каблуке. Эми, которая выскочила из зоопарка и устремилась в Бронкс, привлекала внимание не только шестым месяцем беременности, но и отчаянными поисками такси.
Ее выступление, последнее перед отпуском по беременности, закончилось значительно позже пяти. У нее не было другого выбора, кроме как переодеться на работе. Невозможно успеть добраться до дома, привести себя в порядок и вернуться в МСИ достаточно рано, чтобы успеть обнять папу и устроить хорошее шоу для Джеймса. В такое время суток движение в Нью-Йорке – мрачнее некуда.
Пока Эми стояла на улице, морось превратилась в дождь. Она смотрела в обе стороны, изучая Южный бульвар. Без толку. Ни одной машины. Пусто. Пока Эми теряла время, дождь становился сильнее, а небо темнело.
Конрад Барнс никогда не встречался с Эми Кьюсак. Однако он узнавал неприятности, когда видел их. Беременная женщина, одна, в Бронксе. Вряд ли от ее красных теннисных туфель будет много толку. Неизменный джентльмен, Барнс подошел к ней, оставив позади свою молодую спутницу.
– Вы позволите помочь вам поймать такси?
Мардж была во Флориде, а Конрад – на небесах. Он любил проводить с ней четверги в зоопарке, предпочитая их стариковским Олимпиадам с прочими пешеходами в «Уэстчестер Молл». Но сегодня все по-другому, включая тот факт, что он припарковался на Южном бульваре, поскольку парковка Б оказалась забитой.
Барнс подружился с молодой медсестрой рядом с Тигриной горой. Этого никогда бы не случилось, если бы Мардж была рядом. Они как раз собирались перекусить. Прыгнуть в машину и поехать ужинать на Манхэттен, куда-нибудь в районе Авеню Эй. В укромном местечке на Лоуер Ист-Сайд они точно не натолкнутся на приятелей из Бронксвилля.
– Благодарю вас, – ответила Эми.
Высокий, с белоснежными волосами, Конрад выглядел ходячей рекламой «бешеного» видеошоу, которые крутят в местных клубах. Кроме того, у него были самые впечатляющие сросшиеся брови из всех, виденных Эми.
– Но я справлюсь.
Барнс отказался отступать. Он поднял руку и свистнул сквозь зубы, выпятив корзинкой нижнюю челюсть. С северного конца улицы показалось желтое такси.
– Как вы это сделали? – спросила Эми.
– Я сегодня в ударе, – сказал Барнс, расплываясь в теплой улыбке, которая здорово способствовала его карьере в фармацевтике.
Пока он придерживал дверцу машины, к ним подошла его молодая спутница.
Женщина, лет двадцати пяти, была крепкой и спортивной. Одета в белое, милая фигурка и изумительные каштановые волосы. Эми заметила на ее левой руке вздувшийся шрам. Губы женщины – Эми решила, что она дочь старика – едва тронуты помадой. Контактные линзы делали ее глаза ярко-синими.
Эми сложила зонтик, забросила сумку на заднее сиденье и сказала Конраду:
– Огромное спасибо.
Она поймала взгляд синих глаз и едва не добавила: «Позаботьтесь о вашем папе», но передумала. Женщина держалась как-то не так.
Через несколько минут Рейчел нырнула в седан Конрада. Ее тревожила эта беременная женщина. Она странно смотрела на Рейчел, словно пыталась запомнить.
Характерный взгляд Эми был одной из особенностей лицевой слепоты. Но мало кто об этом знал.
Глава 39
– Мы давно не виделись, – сказал Кьюсак своему тестю.
– Слишком давно, Джеймс. Именно так говорит наш энергичный дуэт.
Морщинистый лоб Калеба делал его похожим на человека с оцинкованными убеждениями и единственным, его, выбором.
– Энн и Эми? – спросил Джимми, имея в виду мать и дочь.
– Они самые.
При росте в сто семьдесят пять сантиметров Фелпс не казался ни высоким, ни низким. Вьющиеся волосы все еще пытались определиться, черные они или седые. И выражение лица – ни дружелюбное, ни враждебное, но определенно решительное.
– Я рад, что вы пришли, – сказал Кьюсак, когда группа заревела «Это требует денег», припев из песни Джорджа Харрисона.
– Сомневаюсь, – начал Калеб. – Я знаю, ты все еще сердишься на меня за декабрь. У меня было девять месяцев на раздумья. Девять месяцев, чтобы обсудить с дочкой наш разговор. И кое-что мне следовало сделать по-другому.
– Пустяки.
Кьюсак сам не знал, правду ли он говорит. Но его реплика способствовала примирению; один из тех уроков, которые забивают в голову с самого детства.
– Я покупаю подразделение публичной компании. Один раз поскользнуться, и Комиссия по ценным бумагам растянет меня на решетке раньше, чем мне исполнится шестьдесят четыре. Особенно потому, что в январе я выставляю свою кандидатуру.
