Екатерина Лесина - Кольцо златовласой ведьмы
Тео взяла из тайника книгу и кольцо. Золотые монеты, оставленные мамой, исчезли. И спрашивать, куда они делись, не имело смысла. Покидая дом, Тео все же поцеловала тетушку в сухую щеку, остро пахнувшую ладаном.
– На тебе нет греха, – так сказала она. – И на мне – тоже. Помнишь, ты сама говорила, что Господь – это любовь. Ты любила свое дитя и ради него совершила то, что совершила. Быть может, ты исполнила Его волю.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – ответила ей Карла. – Уходи! И не смей больше здесь появляться!
Она умрет спустя три дня, на кухне, среди очистков и гнилья, окруженная крысами, которые пришли в дом вслед за нищими. И многие назовут Карлу святой, только… в Риме святых множество, и про новую святую очень скоро забудут.
Теофания же закажет мессу во упокоение души бедной тетушки и будет молиться – искренне, пусть и не на латыни, но просто рассказывая Господу, каким светлым человеком она была. Господь ведь все поймет. И не осудит бедную тетку строго.
Любовник, которому позволено было прикоснуться к наследию Теофании, изучал книгу долго. Он целыми вечерами сидел над нею, правда, читая вовсе не те записи, которые делала матушка. Его интересовали первые страницы, и он долго бился, пытаясь раскрыть тайный шифр.
Сдавшись, он обратился к Тео.
– Это рецепт яда, того, о котором тебе рассказывала, – подобная просьба весьма удивила Тео. Она еще могла понять и принять интерес своего покровителя к иным составам, лекарственным: он сам, будучи сыном аптекаря, многое понимал в медицине. Однако же яд…
– Я знаю, дорогая, – Джакомо обнял Теофанию. – И знаю, что ты желала бы забыть о нем, однако…
Он говорил мягко, убедительно, осторожно подбирая каждое слово.
…Рим – сложный город, где у каждого человека есть враги, и чем выше стоит человек, тем сильнее эти враги. Даже сам папа, пусть и стоит он над всеми, держит в руках благодать Господню, вынужден считаться с простыми людьми.
– Те, кто стоит низко, желают подняться выше. Те, кому удалось взобраться на вершину, не желают с этой вершины упасть, – Джакомо гладил ее руки, которые так восхищали его, целовал бледные тонкие пальчики. – И каждый готов заплатить, чтобы желание его исполнилось.
– Но ты и без того богат!
– Богат, но…
…но его богатство – заемное. Некогда Джакомо женился на дочери торговца шелком и получил за своей невестой приличное приданое. Оно позволило ему открыть собственное дело, и оно приносило прибыль.
– В последние годы удача от меня отвернулась. – Он позволил себе полюбоваться нежным лицом юной избранницы. До чего же молода она, до чего наивна… прелестное дитя солнца, языческая богиня, пред которой хочется преклонить колени. – Я потерял многое и вынужден был взять взаймы. И снова терял…
…его долги росли, а с ними и слух, что вот-вот Джакомо разорится.
– И этот дом…
– Не куплен, но снят. Не печалься, дорогая моя, я не настолько беден, чтобы не иметь возможности платить за твои наряды или покупать тебе подарки. Однако ростовщики больше не желают ждать. И вот-вот может случиться беда…
Верить ему? Как не верить!
Разве этот человек лгал Теофании? Разве не заботился о ней? И о ее нерожденной дочери?
– Да, мой ангел, – Джакомо возложил ладони на ее живот. – Я искренне полагал, что последнее мое вложение принесет несказанную прибыль и позволит мне расплатиться с долгами. Я не имел желания лгать тебе, обещая, что наше дитя вырастет в достатке. Но так вышло, что я солгал.
– И тебе нужен яд, чтобы…
– …чтобы продать его тем, кто желает избавиться от своих проблем, не вызывая ненужных разговоров. И если средство твое столь хорошо, как ты говорила, оно многим понадобится.
– Я не хочу никого убивать…
– А разве это ты убиваешь? – Ее руки дрожали, но Джакомо видел, что ему удалось посеять сомнения в душе девушки. На самом деле долги его были не столь велики, а положение человека, близкого к святому престолу, имею-
щего множество полезных связей в Ватикане, весьма прочным. И Джакомо надеялся упрочить его еще больше.
Продавать яд? О нет, куда выгоднее оказать услугу человеку, который в этой услуге нуждается. В Риме, конечно, существовало бессчетное количество аптекарских лавок, где, помимо обыкновенных средств, вроде пилюль из вербены или дубовой коры, облегчавшей зубную боль, изготавливали и особые составы. Однако же все они были слишком известными и оттого не годились. Ведь любой, самый захудалый доктор в Риме способен распознать симптомы отравления кантареллой… или соком аконита… «наследным» ядом…
А вот новое средство, доселе неизвестное, вызывающее мучительную долгую смерть, которая походила бы на естественное угасание от болезни, принесло бы много пользы.
– Точно так же можно обвинить кузнеца за то, что он выковал меч, которым один человек поразил другого. Ты создаешь оружие, что не является преступлением или грехом. Тот, кто посмеет применить это оружие против ближнего своего, – он и есть истинный убийца.
Мягкими увещеваниями, лаской он добился согласия Теофании, и пусть она не пожелала раскрыть ему рецепт яда, но все же – сказала, что самолично его изготовит. В доме отыскалась подходящая комната, в которой весьма скоро появились склянки, банки, пучки трав, горшочки с барсучьим и змеиным жиром, небольшая печь, которую растапливали крупными кусками угля, и многие прочие, необходимые в алхимическом деле, вещи.
Теофания, говоря по правде, сомневалась и в собственном таланте – ей было далеко до матушки, – и в правильности рецепта. Запершись в комнате, она покидала ее лишь для того, чтобы отдохнуть и принять пищу, вкуса которой не ощущала, увлеченная работой. Первый результат ее разочаровал. Средство вышло мутным и воняло…
…она пробовала вновь и вновь.
Злилась. Заставляла себя успокоиться, переписывала рецепт, воскрешала в памяти то, что ей доводилось видеть и слышать, пусть была она тогда совсем ребенком. И однажды усилия ее увенчались успехом. Теофания получила жидкость, прозрачную, словно слеза, напрочь лишенную запаха. И капля ее на кусочке хлеба убила крысу, этот хлеб съевшую.
– Ты меня спасла, – сказал Джакомо, обнимая любовницу и целуя ее.
Яд он испробовал на кошке, собаке и на нищем, которому предложил отравленное вино. Наблюдая за его смертью, Джакомо не без удовлетворения отметил, что не ошибся в своих ожиданиях. Это и правда походило на болезнь.
Многие будут рады получить подобное средство…
…А спустя неделю у Джакомо родилась дочь, прелестнейшее дитя.
Вика не собиралась убегать, вернее, собиралась, но не сейчас.
После маминой смерти, в которую она никак не могла поверить – разве возможно так, чтобы мама вчера еще была жива, а вот сегодня – уже нет? – Вика пребывала в странном, «разобранном» состоянии. Она чувствовала себя так, словно со стороны на себя смотрела.
Вот сердце, которое бьется ровно, и вот – ледяной комок где-то рядом с ним, чуждое образование, разраставшееся с каждым часом. Еще немного, и этот комок сердце задавит.
Вот руки, они движутся, трогают вещи в Викиной комнате, старой – Серега запретил ее запирать, – ищут пути к побегу, но, в то же время, они неуклюжи. Вика то и дело роняет вещи, и на звук падения раскрывается дверь, в комнату заглядывает охрана.
Они даже не дают себе труда стучать.
Вика уже сбегала. И Антон Сергеевич разозлился, в том числе на охрану.
Вот – ноги. Позорно дрожащие колени. И желудок, который урчит, напоминая, что за обедом Вика не могла есть и к ужину – его подали в комнату – тоже не притронулась. Было страшно: вдруг тот, кто убил маму, и ее отравит? Непременно отравит!
Вика не знала, почему, но… страх и горе не спасали от голода.
Благо, жажду она утолила из-под крана, тщательно протерев его собственной майкой. И засмеялась – страх все-таки сводит ее с ума!
Но, как бы там ни было, она не собиралась убегать сейчас. Завтра ведь похороны и… Сергей просил ему верить, и Вика верила, потому что понятия не имела, как ей быть. Она обязана попрощаться с мамой. И с Гариком. Он был хорошим человеком…
…И теперь Вика – богатая наследница.
А богатые тоже плачут.
Ей вдруг стало душно, несмотря на кондиционер и озонатор. Судорога сжала горло, и Вика поняла, что задохнется, если сию секунду не откроет окно. Почему-то она думала, что окна замурованы, но, стоило нажать на ручку, и та подалась под ее рукой.
Летний воздух был сладким. И пьянил не хуже вина. По стене дома вились виноградные лозы, достаточно толстые, чтобы выдержать вес человека. Нет, глупая идея. Вика – тяжелая. Неуклюжая. Да и зачем ей спускаться?
