Елена Михалкова - Котов обижать не рекомендуется
– Он будет в тебя стрелять!
– Пускай попробует.
– Леша! Постой!
Но он уже шел по коридору широкими шагами, словно впечатывая с каждым шагом в пол какое-то гадкое насекомое. Света бросила последний взгляд на дверь, за которой лежал под капельницей ее Тихон, и бросилась догонять друга.
Она выбежала из ветлечебницы следом за ним, и оба оказались в желтом круге фонаря. От фонарного столба отделилась тень и шагнула к ним.
Сердце Светы споткнулось и как будто остановилось, а потом зачастило с безумной скоростью: тук-тук! Тук-тук! Тук-тук! Но Дрозд встал перед ней быстрее, чем она успела ахнуть.
Несколько страшных мгновений она ждала, что вот-вот раздастся звук выстрела.
Тень откашлялась, обдав их волной перегара, и просипела:
– Слышь, братишка, десятки не найдется?
Дрозд ответил не сразу. Сначала он выдохнул, и только тут Света осознала, что он тоже испугался.
– Твою ж мать, мужик! Что ж ты подкрадываешься, как упырь к девице?
– Ну ты скажешь тоже – упырь! – обиделся проситель. – Во, глянь! Гы-ы-ы!
И он осклабился, щедро открыв взорам два ряда почерневших зубов. На месте клыков зияли дырки.
– Убедил.
Дрозд вытащил из кармана смятую десятку и вручил ему.
– От спасибо! Ну, будь здоров, – пожелал мужик, отступил назад и растаял в тени.
– Точно вурдалак, – прошептала Света, пытаясь разглядеть, куда он пропал. – Леш, пойдем скорее. Здесь неуютно.
Только сев в машину, она перевела дух.
– Давай поговорим спокойно! – призвала она. – Зачем нам самим туда идти? Надо попросить следователя прислать патруль. Или отряд? Нет, кажется, наряд.
Дрозд усмехнулся.
– Ну хорошо, хорошо, – Света подняла руки вверх, – признаю, я понятия не имею, кого они присылают.
– Да никого они не присылают. Не будь наивной.
– Нет, присылают! Этих… Как их… Людей в масках и с трубками.
– Водолазов, что ли?
– Леш, перестань дурачиться.
– А что, смелая идея! – оживился Дрозд. – Только пусть они все обязательно будут в ластах. Прикинь: бандит видит группу водолазов, шлепающих вверх по лестнице. У него происходит разрыв шаблона. Мозг – в клочья. Крыша пополам, шифер в трещинах. И пока он капитально зависает, водолазы берут его и ведут в тюрьму.
– Финальная сцена фильма «Захват Ихтиандра».
Дрозд взглянул на нее и рассмеялся. А секундой позже к нему присоединилась и Света. От их дружного смеха что-то незаметно изменилось вокруг, а, главное, в них самих. Из взгляда Дрозда исчезла так пугавшая Свету ожесточенность. «Не имеет значения, над чем мы смеемся – главное, что смеемся», – подумала она, утирая выступившие слезы его платком.
– Ржем с тобой, как два укурка, – сказал Дрозд, успокаиваясь. – Что на тебя нашло?
– А на тебя?
– А что я?
– А кто собирался идти воевать?
– А кто бредил про омон с трубками?
– Но они ведь носят длинные черные трубки! Я видела в репортажах!
– Это называется не трубка, а телескопическая дубинка, тундра ты неогороженная.
– Пускай тундра, – согласилась Света. – Но давай все-так позвоним следователю, хорошо?
Дрозд сделал рукой жест, обозначавший: бог с тобой, звони, все равно это бесполезно. Света тут же закопалась в сумке. Сотовый валялся на самом дне, и ей пришлось перебрать все содержимое. Расческа, паспорт, помада, зеркальце, блокнот, три карандаша…
Стоп! А где ключи?
Она еще раз перерыла всю сумку.
– Что такое? – насторожился Дрозд, почуяв неладное.
– Подожди…
Света похлопала себя по карманам. Заглянула в потайное отделение сумки. Вытряхнула все ее содержимое себе на колени.
Ключей не было.
Она подняла на него потемневшие глаза.
– Лешка…
– Что?
– Ключи от квартиры. Они пропали.
– Потерялись?
Она медленно покачала головой и облизала вмиг пересохшие губы.
Она не теряла ключей. Она вообще никогда ничего не теряет.
Зато теперь стало ясно, как убийца вошел в ее квартиру. Нет, ему не пришлось взламывать дверь. И им не удастся найти следов отмычек на замке.
– Ты хорошо все проверила? – спросил Дрозд, внимательно следивший за ней.
Не ответив, Света во второй раз перебрала груду мелочей у себя на коленях.
– Сумку осмотри, – посоветовал он. – А лучше дай я осмотрю.
– Держи. Но в ней точно нет ключей.
– Я и не собираюсь их искать. Хочу только убедиться, что там нет дырок.
Он сосредоточенно ощупал кожу и подкладку, а Света еще раз проверила карманы. Закончив, они переглянулись.
– Дыр нет, выпасть они не могли, – подытожил Дрозд.
– И потерять я их не могла, – кивнула Света. – Остается только одно: их у меня вытащили. Общественный транспорт отпадает – мы ехали в театр на машине.
Заканчивать очевидную мысль она не стала. Оба понимали без слов: ключи украли, когда они были в «Хронографе». Светина сумка стояла без присмотра, и залезть в нее мог практически любой.
– У тебя есть запасные? – спросил Дрозд.
– Есть. Только не у меня.
– А у кого? Поехали к нему.
Света молча смотрела на него, пока он не понял. И, кажется, снова хотел выругаться, но на этот раз сдержался.
Стандартная серая девятиэтажка в сумерках выглядела непривычно уныло. До сих пор Света приезжала сюда лишь днем и старалась покинуть район до темноты.
Она не любила это место. Здесь песочницы существовали для того, чтобы оставлять в них бычки. Продуктовые магазины пахли не хлебом, а протухшей рыбой. А по улицам прогуливались гладкие мускулистые псы, похожие на сухопутных акул. Их хозяева, сталкиваясь, иногда рычали друг на друга, и тогда псы нехотя разводили своих свирепых людей по разные стороны тротуаров.
Здесь не встречались благополучные собачки вроде йорков, не бегали веселые шпицы, похожие на мохнатые шарики с глазками, не лаяли чистенькие болонки. Отчего-то жители района ценили лишь те породы, которые могли всерьез рвать, кусать и хватать.
Они с Дроздом зашли в пропахший кошками подъезд. Лифт был из тех, которые, кажется, созданы, чтобы перевозить людей в ад, а не на верхние этажи.
А впрочем, подумала Света, кто сказал, что ад не может быть на верхних этажах?
На восьмом двери лязгнули и приоткрылись настолько, чтобы еле-еле протиснуться наружу.
– Это что, предостережение? – хмуро спросил Дрозд, выдираясь из челюстей лифта. – Ты каждый раз так выходишь?
– Да. Он давно сломан.
– И до сих пор не починят?
– Здесь ничего не чинят. Считают, что незачем, раз все равно опять сломают.
Дрозд обвел взглядом лестничную площадку и просвистел первый такт «Похоронного марша» Шопена.
– Сюда бы Достоевского. Местечко в духе его книг.
– Сюда бы маляра! – в сердцах сказала Света.
– Можно и маляра. Он бы осмотрелся и повесился. И тогда уже – Достоевского!
Он пнул смятую пивную банку, и та загрохотала вниз по ступенькам.
– Почему ты именно ему оставила ключи?
– Потому что он единственный из всех моих знакомых, кто всегда дома, – тихо сказала Света.
Дрозд поморщился.
– Ладно, давай не будем затягивать веселье. Иди, я тебя подожду.
– Я недолго.
Она дважды нажала на кнопку звонка. Очень долго никто не шел. Наконец за дверью послышались шаги, и Света вновь испытала знакомое чувство – короткий приступ тоски и страха, окативший ее холодной волной.
А потом к звуку шагов прибавилось постукивание палки, и волна откатилась назад.
Дверь приоткрылась.
– Светочка! – обрадованно сказал Вадим Петрович. – Заходи, заходи. Я тебя ждал.
Он все-таки уговорил ее выпить с ним чаю на кухне. Света порывалась уйти, но отчим заглядывал ей в глаза так заискивающе, так подобострастно кинулся искать печенье к чаю, что она не смогла.
Невкусный чай, зачерствевшее «Юбилейное» – наверняка еще из той коробки, которую она привозила месяц назад… Вадим Петрович о чем-то рассказывал, макая рифленый квадратик в грязноватый стакан. Света кивала, вежливо улыбаясь, внутренне содрогаясь от жалости пополам с омерзением.
Перед ней сидел больной, одинокий старик. Ее мать после развода навсегда вычеркнула его из жизни и со временем, кажется, пришла к выводу, что два года их брака ей просто приснились. Ничего не было, кроме страшного, мутного сна, где фигурировал какой-то бывший военный, который, кажется, пытался бить ее дочь. Гадкий сон, плохой, из тех, что стараешься побыстрее забыть. И это удается.
С родственниками Вадим Петрович перессорился много лет назад. Друзей он и прежде не приобрел, а теперь, когда перестал выходить из дома, это стало совсем невозможным.
Света была единственной, кто навещал его.
«Дядя Вадим», как он когда-то требовал его называть, к старости стал панически бояться врагов. Кому он был нужен, наполовину помешавшийся от одиночества и собственных страхов? Кто мог его ненавидеть? Ирония судьбы заключалась в том, что единственный человек, которому он причинил зло, приезжал к нему раз в месяц, убирался в его квартире, привозил с собой еду и уезжал – до следующего месяца. Никого, кроме Светы, Вадим Петрович не пускал в свой дом.
