Полина Дашкова - Источник счастья. Книга вторая
– Примерял. Шерсть колючая. Ноги чешутся.
– Какой ты капризный, Гриша. Изволь, я свяжу другие, из самой мягкой кроличьей шерсти, у меня как раз осталось несколько клубочков.
– Ладно, свяжи.
– Ты будешь их носить? Обещаешь?
– Обещаю. Буду носить.
– Гриша, ты совсем зарос, позволь, я побрею тебя.
– Груша, дорогая моя, милая Груша, я могу побриться сам, – сквозь зубы рычал Кудияров.
– Гриша, как ты жесток. Ты вовсе не любишь меня, я ради тебя пожертвовала всем, и вот благодарность! – шептала Аграфена, и слезы текли по напудренным щекам, оставляя розовые дорожки.
– Груша, клянусь, я очень тебе благодарен.
– Правда? Гриша, нет, я все-таки побрею тебя, подстригу ногти. Взобью подушку, подам судно.
– Груша, ничего не надо.
– Да почему же не надо? – однажды вмешался профессор. – Без судна вы, разумеется, можете обойтись, а вот помочиться в баночку извольте.
Михаил Владимирович внушил чекисту, что перед введением препарата необходимо провести полное обследование. Анализы, рентгеновские снимки.
Профессор не знал, успел ли Кудияров побывать на ковре у Петерса, однако, судя по вальяжному спокойствию Пети и самого Кудиярова, дела у них шли не так уж скверно.
– Времени теперь довольно, – сказал чекист, – недели две точно. Так что не спешите, не волнуйтесь, делайте все необходимое.
– А вы сами разве не волнуетесь? – спросил Михаил Владимирович.
– Я не могу себе этого позволить. Я знаю, что малейшее сомнение в успехе мне навредит.
– Пожалуй, вы правы. Но вы отдаете себе отчет, что вам придется полностью изменить образ жизни? Ни капли спиртного, строжайшая диета, сон не менее десяти часов в сутки.
– Разумеется, не надо считать меня профаном, профессор. Я знаю не меньше вашего. Я изучал труды великих адептов, Арнольда из Виллановы, Николя Фламеля, Василия Валентина. Мне известно, что такое герметическое озарение и какой аскезы требует этот путь. Святая цель адепта – преодолеть первородный грех, из-за которого человек стал смертным. И кстати, когда вы сказали о том, что это глист, я ничуть не удивился. Я ждал чего-то в таком роде. Червь, змей. Подобное лечится подобным. Если желаешь найти выход, ищи вход. Змей соблазнил Адама и Еву, стало быть, через змея лежит путь к спасению.
– Да, вы, Григорий Всеволодович, никак не профан, вы настоящий философ.
– Думаю, вливание лучше всего произвести в полнолуние, с пятницы на субботу, ровно в полночь. Будет благоприятное расположение светил. Надеюсь, вы, профессор, не станете отрицать значение астрологического аспекта?
– Конечно, не стану. Расположение светил – это очень важно.
Кудияров был бледен, хмур, глубоко сосредоточен.
До пятницы осталось три дня. Товарищ Смирнов ходил на цыпочках, заглядывал в палату, как в святилище, с Михаилом Владимировичем говорил тихо, почтительно, не поднимая глаз. Одно дело, когда профессора возили на дом к высокопоставленным большевикам, и совсем другое – когда такой крупный чекист, как товарищ Кудияров, самолично лег во вверенную товарищу Смирнову больницу. Это сразу поднимало статус заведения и самого товарища Смирнова.
Михаил Владимирович не преминул воспользоваться изумлением и трепетом главного врача. Лазарет получил несколько партий лекарств, инструментов, шовных и перевязочных материалов, и почти ничего не исчезло. Профессор пугал Смирнова комиссиями, инспекциями, не давал ему успокоиться и начал потихоньку хлопотать об увольнении завхоза Добрюхи.
Петя навещал своего приятеля каждый вечер. Они шептались о чем-то. Однажды Таня оказалась рядом и заметила, что Кудияров через лупу разглядывает какие-то документы.
– Похоже на дореволюционные паспорта, – сказала она Михаилу Владимировичу, – наверное, ты прав. Эти двое собираются удрать за границу.
– Отлично. Я рад за них.
В пятницу утром, заглянув в палату, Михаил Владимирович увидел, что больной держит на коленях раскрытую жестяную коробку из-под печенья. Внутри, на черном бархате, лежала изящная статуэтка пеликана, отлитая из темного металла. Небольшой костяной кинжал с пятиконечной звездой на рукояти. Какие-то ключи, брелоки, миниатюрные молоточки и нечто, напоминающее нижнюю челюсть человеческого черепа.
– Необходимо, чтобы эти предметы находились со мной рядом, когда вы будете производить вливание, – спокойно пояснил Кудияров.
Михаил Владимирович не возражал.
– И еще, у меня к вам просьба, профессор. Как-нибудь убедите фельдшерицу Чирик уйти домой, хотя бы на одну ночь.
– Нет уж, Григорий Всеволодович, я не возьмусь, увольте. Это только вам по силам.
Вечером, часам к девяти, явился Петя. Красный, потный, он пронесся по коридору, влетел в палату, ни с кем не здороваясь, захлопнул дверь.
Минут через десять в палату сунулась Аграфена и тут же выскочила как ошпаренная.
– Я только хотела попрощаться, пожелать спокойной ночи, – всхлипывала она в ординаторской, – я ухожу домой, спать, которые сутки уж на ногах, ради него, а он на меня кричит, грубо, матерно.
Петя покинул палату через полчаса, сильно хлопнув дверью. Заглянул в ординаторскую, вызвал Михаила Владимировича в коридор, сопя, пряча глаза, спросил:
– Как долго он должен будет лежать потом, после этой вашей процедуры?
– Не знаю. Все зависит от индивидуальной реакции организма. Но в любом случае, не меньше недели он должен оставаться под наблюдением.
– Черт! – крикнул Петя и болезненно сморщился. – Слушайте, а быстрее нельзя?
– Нет. Нельзя. Я объяснял и ему, и вам. Впрочем, еще не поздно отказаться. Григорий Всеволодович может уйти хоть сию минуту.
Петя метнулся назад, к палате, прошел несколько шагов, но остановился, махнул рукой, злобно выругался и ушел прочь, не попрощавшись.
К одиннадцати стало тихо. Больница засыпала. В палатах гасили лампы. В приемном отделении дремал за столом дежурный. Ночные санитары играли в дурачка.
Михаил Владимирович вышел во двор. Из-за того что Москва погружалась во мрак, ясными ночами звезды казались ярче. Такие звезды бывают только за городом, над чистым полем, над лесом. Полная розовая луна висела над головой. Михаилу Владимировичу всегда чудилось в ней одно и то же милое женское лицо. Луна для него была похожа на няню Авдотью Борисовну, конечно, не теперешнюю высохшую старушку, а какой она была когда-то, в его детстве. Круглые щеки, платок надвинут на лоб. Улыбка, особенная, таинственная, шепот, как шорох ночных листьев: «Сказку тебе, Мишенька? Ну, так и быть, слушай».
Михаил Владимирович вдохнул полной грудью чистый ночной воздух. Часов у него не было, однако время он отлично чувствовал. Без двадцати минут полночь. Пора.
В вестибюле его встретила Таня.
– Папа, куда ты пропал? Чекист беснуется.
– Ничего, подождет. Ступай в процедурную, приготовь капельницу с изотоническим раствором.
– Подожди, – Таня схватила его за руку, – ты можешь ответить мне на один вопрос, только не сердись, пожалуйста.
– Хорошо, Танечка, постараюсь.
– Я точно знаю, что ты ввел препарат Лидии Петровне. Я почти уверена, что есаула ты тоже спас именно таким образом. Неужели ты собираешься сделать вливание Кудиярову?
– Умница ты моя. – Михаил Владимирович тихо рассмеялся и погладил Таню по голове. – Зачем ты задаешь вопросы, если сама все знаешь?
– Папа, ты с ума сошел? Не делай этого, очень тебя прошу, ты потом не простишь себе.
– Разумеется, не прощу. Я все-таки врач, а не убийца.
– Если ты будешь вводить препарат ворам и убийцам, ты станешь как они. Неужели ты не понимаешь, стоит только начать, и они все захотят! Это не удастся сохранить в секрете. Представь, что получится! Повалит толпа чекистов, комиссаров, их жен, любовниц, родственников. Тебе будут грозить револьвером, подвалом Лубянки, пытками, и ты никому отказать не сумеешь.
– Да, мне это снится иногда. Один из постоянных моих ночных кошмаров в последнее время.
– И ты намерен превратить этот кошмар в реальность? Честное слово, лучше бы комиссар Шевцов перебил все твои склянки, лучше бы ничего не осталось от этих проклятых цист!
Она не кричала, но голос ее дрожал, глаза светились в полумраке, казались огромными и невероятно синими. Михаил Владимирович обнял ее, поцеловал в макушку, прошептал:
– Вроде бы взрослая, разумная, замужняя дама, сильный самостоятельный человек, так мудро воспитываешь Мишеньку, уже неплохо знаешь медицину. Ну, успокойся, посмотри на меня. – Он достал платок, вытер ей слезы.
Несколько секунд она молчала, шмыгала носом, хлопала мокрыми ресницами, наконец чуть слышно произнесла:
– Да, папа. Я поняла. Капельницу с изотоническим раствором.
Электричества в больнице ночами давно уж не было. В палате чекиста горели три керосиновые лампы, но, кроме того, на тумбочке стоял подсвечник в виде черепа, и в нем толстая церковная свеча. Кудияров лежал, скрестив руки на груди. В одном кулаке он сжимал статуэтку пеликана, в другом костяной кинжал со звездой. Остальные магические предметы были разложены на подоконнике. Койка стояла как раз напротив окна, и луна смотрела прямо в лицо Кудиярову.
