Полина Дашкова - Источник счастья. Книга вторая
– Он болен, – заявила Герда прежде, чем Зубов успел открыть рот, – у него жар, он едва может говорить. Сейчас я заварю для него эвкалипт.
– Здравствуйте, Михаил Павлович, – просипел Зубов, – извините, что я задержался. Из-за шторма последний поезд отменили, пришлось переночевать в Гамбурге. Я не мог позвонить, телефон у меня украли, ваш номер был там, в записной книжке.
– Я знаю. У вас есть какой-нибудь план? Вы говорили с Федором?
– Да, я позвонил ему ночью из гостиницы. Он уверен, что на немецкую полицию рассчитывать не стоит, – Зубов тяжело закашлялся, – и на Интерпол тоже.
– Как некстати вы заболели, – сказал Данилов, – наверное, поэтому потеряли бдительность, дали им стащить телефон.
– Михаил Павлович, кому – им? Вы можете мне объяснить, кто они такие? – просипел Зубов и опять зашелся кашлем.
– Вот в том-то и дело. Вы не понимаете, никто не поймет и не поверит. Трудно поверить в то, чего нет. Знаете, я четверть века изучал разные тайные общества. Но ни о каких имхотепах я никогда не читал и не слышал. Между тем они рядом. Один из них сейчас здесь, в Зюльт-Осте.
– Да, я видел его, когда шел к вам с вокзала.
– Видели Радела? Узнали его?
– Еще бы не узнать! Он стоял возле книжного магазина с какой-то старушкой и с молодым полицейским.
– Погодите, когда это было?
– Минут двадцать назад.
– Полицейский такой высокий, худой, рыжий?
– Да, кажется. Я не приглядывался, я смотрел на Радела.
Данилов схватил телефон, поднял трубку, но тут же бросил ее, пробормотал по-немецки:
– Дитрих, зачем? Я же просил не делать этого! О, Господи! Герда! – крикнул он так громко, что Зубов вздрогнул.
Экономка степенно вошла в кабинет с подносом.
– Нечего кричать. Я не глухая. Господин Зубов, пейте, пожалуйста. Отвар эвкалипта, липовый мед. И вот вам шарф, замотайте горло. Микки, что еще случилось?
– Позвони Дитриху. Кажется, этот дурачок стал проверять алиби Радела. Объясни ему, что это бессмысленно и опасно. Я же предупреждал его.
– Алиби. Сами объясняйте. – Она всхлипнула, громко высморкалась. – Заодно и я послушаю, потому что я ничего не понимаю.
– Гердочка, ты умница. Ты даже не представляешь себе, какая ты умница, – пробормотал Данилов очень тихо.
Она сделала вид, что не услышала, забрала пустую чашку и удалилась.
– Дитрих может наломать дров, – сказал Данилов, – он действует по собственной инициативе. Здесь никто не сомневается, что пожар случился в результате короткого замыкания. Здание выстроено из какого-то синтетического материала, который легко воспламеняется и быстро сгорает. Соня не успела выйти, задохнулась. Несчастный случай. Если кто и заинтересован в расследовании, то только страховая кампания. Они предъявят иск строительной фирме, те, в свою очередь, химическому концерну, который производит эти удобные блоки.
– А что, у полицейского, рыжего Дитриха, есть какая-нибудь своя версия?
– О да. Он высказал очень любопытное предположение. Будто бы работа Сони в России была как-то связана с запрещенным биологическим оружием, она решила порвать с этим, спряталась здесь, ее выследили и похитили террористы, чтобы она делала биологическое оружие для них.
– Хорошая версия, – Зубов улыбнулся и опять закашлялся. – Ну, а что думает ваша умница Герда?
– Она считает, что Радел состоит в тайной нацистской организации. Много лет назад я будто бы наступил им на хвост, и теперь они меня преследуют, мстят.
– Тоже неплохо.
– Вы так и не ответили, есть у вас какой-нибудь план, – мягко напомнил Данилов.
– Прежде всего, я хочу добыть информацию о Раделе.
– Это вряд ли возможно. Вам здесь ее никто не даст.
– У меня есть знакомые в Российском консульстве в Берлине. Радел бывал в России, значит, делал визу. Я уже отправил запрос по Интернету сегодня утром из гостиницы. Могу я воспользоваться вашим компьютером?
– Да, конечно. Вы думаете, уже пришел ответ?
– Надеюсь.
Зубов уселся за стол, включил компьютер. Данилов принялся листать толстую потрепанную записную книжку. Пожелтевшие страницы выпадали, многие записи почти стерлись. Но даже если бы они остались четкими, все равно никто, кроме Данилова, не сумел бы разобраться в путанице букв, цифр, значков и рисунков.
Много лет назад, после ухода в отставку, Данилов стал заниматься историей Второй мировой войны. Его интересовали философские и психологические истоки русского коммунизма и немецкого фашизма. Он принялся изучать оккультные общества и секты, способы манипуляции массовым сознанием, феномен ритуального мышления. В записной книжке хранились имена людей, которые что-то знали об этом и могли рассказать.
Сотрудники спецслужб, полицейские. Священники, католические, протестантские, православные. Буддистские ламы. Африканские и эскимосские шаманы. Служители культа вуду из Бенина. Колдуны с Ямайки. Телевизионные проповедники из Техаса и Алабамы. Несколько знаменитых парижских и берлинских гадалок. Раввин из Иерусалима, бывший узник Освенцима. Психиатры, журналисты, актеры, моряки, архивисты, археологи, музейщики. Он искал их специально или знакомился случайно. Иногда они сами находили его. Например, некто Эммануил Хот, немец, специалист по семиотике.
Лет пятнадцать назад Хот написал Данилову длинное письмо, рассказал, что слушал его лекции в Сорбонне, читал статьи. Хота заинтересовала идея Данилова о влиянии древних культовых символов на подсознание современного человека. Некоторое время они переписывались, наконец встретились в Амстердаме. Встреча эта оказалась единственной. После нее Данилов прекратил общение с Хотом, не отвечал на письма.
Пока мама была жива, она старалась оградить его от всего, что связано со странным открытием деда. Многие годы она внушала ему, что дед был только врачом, очень талантливым хирургом. Но не более. Михаилу Владимировичу Свешникову удавалось спасать самых безнадежных больных, поэтому вокруг его имени возникали легенды. Миф об эликсире молодости – один из самых древних и заманчивых мифов. Людям трудно от него отказаться, им хочется верить в чудо.
На досуге дедушка резал крыс, кроликов и морских свинок, изучал работу мозга, желез, обнаружил много всего интересного, однако ничего не сумел довести до конца. Так сложилась жизнь.
– Если кто-нибудь скажет тебе, что твой дед изобрел эликсир молодости, считай, что ты говоришь с сумасшедшим. Кто бы он ни был, что бы ни предлагал, держись от него подальше.
Специалист по семиотике Эммануил Хот оказался именно таким сумасшедшим.
Данилов бережно перевернул очередную пожелтевшую страницу, на которой был записан почтовый адрес Хота и напротив имени нарисован анк, древний египетский крест с петлей.
Обычными крестиками Данилов помечал имена людей, которых уже не было на свете. Анк обозначал тех, с кем он больше не хотел иметь дела.
Глава пятнадцатая
Москва, 1918
Кудияров лег в госпиталь на следующий день. Официальным диагнозом было обострение панкреатита. На главного врача Смирнова это произвело сильное впечатление. Люди уровня Кудиярова теперь уж не попадали в лечебницы для рядовых граждан, у них имелась своя, закрытая Солдатенковская больница, где было совсем другое обслуживание, питание, лечение.
Разумеется, Григорию Всеволодовичу предоставили отдельную удобную палату. Смирнов распорядился белье менять каждый день и доставлять горячую еду в кастрюльках, из специальной столовой, где сам он питался.
Фельдшерица Аграфена Чирик, высокая коренастая барышня сорока с лишним лет, не уходила домой из больницы сутками. Ее магнитом тянуло к палате Кудиярова. Лицо ее, широкое, белое от пудры, как театральная маска, с темными дугами бровей и алой полоской помады, то и дело маячило в дверном проеме. Она умоляла Михаила Владимировича поручить ей все процедуры и огорчалась до слез, когда помощь ее не требовалась.
– Гриша, ты утомляешь глаза, давай я буду читать тебе вслух.
– Не стоит, Груша. Я сам.
Читал он много, но вовсе не труды Маркса и Ленина, не газеты «Правда», «Известия», «Вестник чекиста». На тумбочке у кровати лежали истрепанные тонкие книжки в серых бумажных обложках, номера эзотерического альманаха «Оттуда» за 1914 год. Солидный том «Энциклопедии оккультизма» Григория Мебеса, 1912 года издания. А также брошюры разных неизвестных авторов: «Практическая магия», «Камень твердыни света», «Космос, градус, эрос».
Аграфена Чирик замирала у стены, скрестив на высокой груди руки, трагически шмыгала носом.
– Гриша, тут дышать нечем, я открою окно.
– Хорошо, открой.
– Гриша, тебя просквозит, я закрою окно.
– Закрой.
– Гриша, я связала тебе носки. Почему ты их не надеваешь? Они валяются под кроватью. Ты хотя бы примерь.
– Примерял. Шерсть колючая. Ноги чешутся.
– Какой ты капризный, Гриша. Изволь, я свяжу другие, из самой мягкой кроличьей шерсти, у меня как раз осталось несколько клубочков.
