Патриция Хайсмит - Игра на выживание
Рамон нахмурился, но продолжал улыбаться.
- Может быть, все может быть. Иногда эта жизнь представляется мне лишь ожиданием, подготовкой к чему-то. Тео, ты понимаешь, что я имею в виду? радостно спросил он, бросая взгляд на Теодора.
- Да, - с сомнением ответил Теодор. Воспринимать "жизнь", как вечность в аду - что за извращение, чему тут радоваться? Или же, возможно, он надеялся на искупление или на нечто лучшее? Теодор решил благоразумно не заводить больше разговоров на эту тему, чтобы не нарушить неловким вопросом или замечанием ход той рискованной воображаемой шахматной партии, которую Рамон мысленно разыгрывал с самим собой. Рамон начал говорить о красоте города.
Глава 21
Во второй половине того же дня Теодор предпринял ещё одну попытку снять номер в отеле "Ороско". Управляющий посетовал на небывалый приток туристов в город "под конец карнавала". Он предпочел разговаривать с Теодором по-английски. Имя Теодора было в списке ожидания, так что дней через пять или даже и того меньше, номер для него должен освободиться. Затем Теодор позвонил в Мехико Саусасу и продиктовал дежрному офицеру название пансиона, в котором они с Рамоном остановились - "Лос-Папагайос". Самого Саусаса на месте не оказалось.
К пяти часам Теодор вернулся с прогулки. Он побывал у отеля "Санта-Цецилия", где сделал акварельную зарисовку панорамного пейзажа города. Этот рисунок он приколол кнопкой у себя над кроватью - вызывающе яркое, красно-серое цветовое пятно на фоне унылого, безрадостного интерьера комнаты. Его комната была точь-в-точь такой, как и расположенная за стеной комната Рамона. Все та же двуспальная кровать с довольно хлипким и ненадежным, но зато украшенным витиеватым узором каркасом, жесткий стул, высокий коричневый шкаф для одежды с отломанной правой дверцей, бело-розовый ночной горшок под кроватью и небольшое металлическое распятье над столом, на котором стояла лохань и кувшин для умывания, а рядом графин с питьевой водой, на голышко которого был насажен перевернутый стакан. Во дворике оживленно перекликались попугаи, как если бы пятеро или шестеро из них играли в карты, и по ходы игры им всем приходилось что-то по очереди выкрикивать. У фонтана медленно наполнялись водой ведра - тонкая струйка воды гулко ударяла о железное дно, затем тональность менялась, становясь все выше и выше, затем все ненадолго стихало и повторялось внось. Швабры и тряпки без конца шаркали по бело-голубой и безупречно чистой плитке. Создавалось такое впечатление, что хозяева пансиона - отец, мать, две их дочери и оба сына - помешались на уборке двора, и этот ритуал превратился в главное дело всей их жизни.
- Конча, ты не видел швабру?
- Чего?
- Швабру!
- Не-а.
Шшшух! Вода растекается по камням и все стихает.
Мальчишка за окном беззаботно рассмеялся, и, услышав его смех, Теодор тоже улыбнулся. В пансионе царила атмосфера безмятежного счастья, и Теодора все здесь устраивало, даже простая еда, но все же ему хотелось, чтобы Рамон жил в уютной, хорошо обставленной комнате, и чтобы туалет находился бы не во дворе за дощатой дверью. Ему очень не хотелось, чтобы хоть что-нибудь напоминало Рамону о его квартире в Мехико.
Диалог за окном тем временем продолжался:
- Хуан, а ты не видел швабру?
- Не-е. Спросил у Долорес.
Блям-блям-блям... Очередное ведро наполнялось водой.
Теодор лежал на кровати, убаюкиваемый голосами, усиливаемыми четырьмя стенами, окружающих внутренний дворик, и лишенными смысла, так что слова становились не более, чем абстрактными символами.
- Не-ет, Мария, - раздался девичий голосок. - Ты имеешь в виду швабру с той длинной ручкой?
- Ну да, - в тихом отчаянии подтвердила первая девушка.
- Тогда посмотри в кухне!
- Орк-орк! - выкрикнул попугай, очевидно, ужасаясь неверному ходу в продолжающейся игре.
Теодор подумал о странном моменте того утра, когда он вдруг почувствовал физическое влечение - мимолетное, длившееся от силы секунд десять, но очень сильное - к девушке, которая показывала ему и Рамону их комнаты. На вид ей было лет восемнадцать, полноватая, скромная, послушная и бесхитростная, и единственное, что могло привлечь его в ней было лишь то, что она была представительницей противоположного пола, тем более, что прежде он никогда не обращал внимания на таких простушек. Впервые после смерти Лелии в его душе зародилось подобное чувство - и не исключено, что оно могло посетить его даже если Лелия и была бы жива, так мимолетно и бесполезно оно было - и все же тем утром ему показалось, что если бы он лишь прикоснулся бы к той девушке, то его желание мгновенно улетучилось бы. Из-за Лелии. Вполне возможно так оно и получилось бы, но только это не будет продолжаться вечно. И истинная причина депрессии, последовавшей за влечением, крылась в осознании того, что жизнь продолжается, что в какой-то момент в ней появится другая женщина и может даже не одна, и что он уже сейчас, заранее не желает её или их.
Теодор подумал о том, что нужно будет отобразить эту мысль в дневнике, и, принявшись в уме сочинять, как бы это получше выразить по-английски, он сам не заметил, как уснул. Во сне он увидел Лелию. Она сидела за длинным столом у себя в квартире, которая каким-то непостижимым образом почему-то перенеслась в выложенный бело-голубыми плитками дворик пансиона. На ней была яркая жето-бордовая шаль, его подарок, и она была очень довольна и пребывала в хорошем расположении духа. Они ждали кого-то, все прислушиваясь, не постучит ли кто-нибудь в дверь, но единственное, что нарушало тишину, так это крики попугаев, вызывавшие у Лелии улыбку. Затем она сказала, что наконец-то дело сдвинулось с мертвой точки, ну разве это не здорово? "Что ты имеешь в виду?" - не понял он. "Ты очень скоро найдешь того, что виноват во всем, что случилось, - ответила Лелия, насмешливо глядя на него своими темными глазами, - но только это уже не имеет никакого значения, Тео. По крайней мере, для меня. Это всего лишь дурацкая игра... забава для вас, живых." - Она взглянула на дверь, словно услышала нечто такое, чего не мог слышать он; внезапно дверь распахнулась, и в комнату вошел Рамон. У него было хорошее настроение, и в руках он держал много-много путылок с ромом. Он был нагружен ими до самого подбородка, а в соновании бутылок находился букет красных гвоздик. Теодор спросил у него, почему он не принес белые цветы, а Рамон с удивлением уставился на него и попросил повторить вопрос...
Теодор проснулся от стука в дверь и сел на кровати. Сон не шел у него из головы.
- Рамон? - окликнул он.
- Нет, сеньор, - раздался за дверью тоненький девичий голосок. - Там пришел один сеньор, который желает с вами поговорить.
Теодор ввстал.
- Минутку, - крикнул он, приглаживая волосы рукой. Открыв дверь и выглянув во двор, он увидел молодого человека, стоявшего на залитом солнечным светом тротуаре у самых ворот пансиона. У Теодора возникло странное ощущение, что он уже видел его и раньше, что они уже были знакомы... и в следующий момент он понял, что это был тот самый паренек с едва пробивающимися усиками, который был вместе с ними в подземелье мумий.
- Buenas tardes 1), - вежливо поздоровался молодой человек, когда Теодор подошел к нему. - Сеньор Шибельхут?
_______________________________
1) Добрый вечер. (исп.)
- Да, это я, - ответил Теодор.
- Для вас имеются два свободных номера в отеле "Ороско". - Он слегка поклонился.
- Но я звонил им всего два часа назад. Там не было...
- Я сам только что узнал, - перебил его паренек своим гнусавым голосом. - Сегодня они ещё заняты, но завтра утром освободятся, это совершенно точно.
- Ясно. Что ж, большое спасибо, - вежливо сказал Теодор, все ещё не зная, верить ему или нет.
- НЕ за что, - отмахнулся парнишка, самодовольно выпячивая пухлую, влажную нижнюю губу. - Просто управляющий отеля - мой друг.
- Ясно.
Визитер не уходил, очевидно, ожидая чаевых. Он стоял, прислонившись к воротам и с непринужденным видом вертел на пальце цепочку с ключами.
Теодор решил не давать ему чаевых.
- И что теперь? Я должен позвонить в отель и дать свое подтверждение?
- Если хотите, я сам могу сделать это за вас. Мне не трудно.
- Нет-нет, большое спасибо. Я сам, - сказал Теодор, направляясь восвояси.
- Как хотите. Доброго вечера, сеньор, - отозвался парнишка.
Теодор немедленно направился к единственному телефону во всем пансионе, находившемуся в гостиной справа от входа. Спросив разрешения у бабушки, что-то вязавшей крючком, он позвонил в "Ороско". Снявший трубку служащий ненадолго отлучился, чтобы сверить его имя, как если бы слышал его впервые, а затем снова возвратился на линию, сообщив, что на имя Шибельхут и Отеро зарезервированы аппартаменты, и что утром номер будет свободен для заселения.
- Благодарю вас, - сказал Теодор, приятно удивленный этой новостью. Мы будем у вас... ну, скажем, к одиннадцати. Это возможно?
- Muy bien 1), сеньор.
