Дмитрий Вересов - Скитания ворона
– Лизка исчезла примерно, когда и Светка. Сам не видел, врать не буду, но говорят, ее Фармацевт пасет. Наверное, у него где-нибудь и отлеживается. Если вообще живая…
Нил достал сотенную. Долларов.
– Фамилия, адрес!
– Грины-то спрячь, разбежался! Не знаю. Я его один раз в «Сайгоне» видел, и то мельком. Бангладеш с ним кентовался, он и показал.
– А Бангладеша этого найти сможешь?
– На том свете? Копыта отбросил Бангладеш. Передозировка.
Нил вжал сто долларов в потную ладонь очкарика.
– Держи. Аванс. Разузнай мне все про Фармацевта, получишь на новый комп.
– На «экс-ти»?
– На «эй-ти». Обещаю. Только быстро, времени у меня неделя максимум. Информацию сбросишь в почтовый ящик по этому адресу.
Нил вырвал из записной книжки листочек и на грязном подоконнике записал адрес референта Оли.
– Конверт как подписать, чтоб к тебе попал? Или один живешь?
– Не один. А подпиши просто: «Филу»…
Нил вышел на улицу, сразу сгорбился, поднял воротник. Ветер с залива пробирал до костей, с оловянного неба сыпало мокрое, рыхлое нечто, бывшие соотечественники, нахохлившись как воробьи, хлюпали по бурой слякоти или толпились на остановках, и выражения лиц были такие, будто каждый сегодня похоронил одновременно всех своих близких. Около полуподвала с красно-белой вывеской «Водка – Крепкие напитки» бушевала плотная толпа отвратительно одетых мужчин и женщин, ближе ко входу двое милиционеров, орудуя дубинками и матерными окриками, вытаскивали из орущей человеческой икры подавленных и потоптанных, складировали прямо на мокрую землю между грудой ломаной тары и переполненными мусорными баками. Из дверей молочного тянулся длинный хвост очереди, суровой и молчаливой, как в мавзолей. Пропуская женщину с коляской, Нил замешкался в непосредственной близости от ступенек магазина и был немедленно уличен в преступном намерении пролезть внутрь.
– А вас, молодой человек, здесь не стояло!
– Вы за кем занимали?
– Какой ваш номер?
– Мой номер шестнадцатый! – ответил он общественным обвинителям и побрел дальше.
В угловом гастрономе, где они когда-то отоваривались с Линдой, было, наоборот, пусто, ни покупателей, ни продавцов, ни товаров, не считая выставленных во всех отделах ржавых бутылок «Полюстрово». Впрочем, одна продавщица все же имелась. Она тихо посапывала в уголочке, прямо под красным вымпелом «Отличник советской торговли». По ее засаленному халату ползали жирные черные мухи, несвоевременные в начале апреля, но при этом удивительно закономерные.
Немноголюдно было и в кафе, куда он завернул, сам не понимая зачем. Раньше он не бывал здесь, должно быть, заведение открылось после его отъезда. Тихо звучала инструментальная версия «Странников в ночи», неяркий розовый свет скрадывал все изъяны интерьера. Островок грустного, щемящего уюта посреди серого кошмара беспросветности…
– Спиртного нет, – окликнула буфетчица, по-своему истолковав выражение его лица.
Нил поднялся, подошел к стойке.
– Да мне и не надо спиртного. Чашечку кофе бы. Если есть…
– Есть, есть, – с гордостью заверила буфетчица. – У нас хороший, в песочке варим. Еще полоски есть, с повидлом, свежие, с утра завезли.
Она была вполне привлекательна, даже несмотря на жуткую химзавивку и отливающие медью золотые зубы.
– Давайте.
– С вас тридцать четыре копейки.
Получив заказ, Нил сел за столик у окошка. На душе было муторно, родина, как большая, так и малая, ничего, кроме тошноты, не пробуждала. Бежать, бежать отсюда, из холодного ада, куда, если верить Данте, попадают после смерти предатели. Найти Лиз и бежать…
– Привет, акула империализма! Не помешаю? – Стряхнув с головы мокрый капюшон, напротив села референт Оля. – Что тебя так удивило? Не узнаешь?
– Узнаю, конечно, только так странно видеть тебя здесь.
– Видеть здесь тебя еще страннее. Иностранцы нечасто сюда забредают. Тем более, в такую погоду.
– О кэй, берем такси, и ты отвезешь меня в такое место, куда иностранцы забредают.
– Да ладно! – Оля раскрыла сумочку, достала вчетверо сложенную бумажку. – Это тебе.
– Что это?
– То, что ты просил.
– А я что-то просил?
Нил развернул листок и прочитал:
«Сапунова Светлана Игоревна, 1963, 6-й психоневрологический стационар, отделение № 2».
– Нехороший стационар, нехорошее отделение, – сказала Оля. – Для неизлечимых хроников…
– Но я…
Оля наклонилась к нему и страстно зашептала:
– Может, все-таки, перейдем на русский? Обоим легче будет…
– I don’t understand… – по инерции продолжил Нил по-английски.
Оля невесело усмехнулась. Потом резко поднялась и пошла к выходу.
Нил проводил ее взглядом.
У дверей Оля остановилась и пристально посмотрела на него.
Он понял, что должен пойти с ней.
Она молчала, переходя улицу, молчала, шагая вдоль чугунной ограды сквера, молчала, войдя в воротца. Лишь прибавляла шаг, и Нил не без труда поспевал за ней.
По щиколотку утопая в раскисшем снегу, Оля вышла на неосвещенную, мрачную детскую площадку, зашла в стоящую посередине беседку, села на дощечку.
Здесь, по крайней мере, не капало сверху.
Нил пристроился рядом.
Оля порылась в сумочке, достала пачку «БТ».
– Дай огоньку.
Нил послушно щелкнул зажигалкой. Оля всхлипнула.
– А говоришь, не андестэнд, да все ты андестэнд, конспиратор хренов… Ты позавчера после подвигов своих ресторанных да после коньячка, что у меня дома добавил, на полный автопилот перешел и все мне выложил. И про стерву-жену, и про бомжа-благодетеля, под чьим именем ты сюда прикатил Лизоньку свою ненаглядную вызволять, и про муки неприкаянного сердца. Бедный богатенький Буратино! Сам-то потом вырубился, как шланг, а я полночи на кухне проплакала…
– Ну извини… – растерянно пробормотал Нил. – Было бы из-за кого плакать…
– Молчи, ты ничего не понимаешь… Явился, как мечта любой советской бабы – молодой, свободный миллионер-красавец, прекрасный голливудский принц, который возьмет за руку и умчит в далекую сказочную страну, подальше от всякого краснознаменного дерьма! Тогда, в ресторане, когда ты вдруг предложил мне сбежать от наших уродов и вдвоем покататься по городу на такси, я почувствовала, что такой шанс больше не повторится, и решила во что бы то ни стало воспользоваться им. Нагло, цинично, по-блядски. И вдруг оказывается, что заграничный принц – никакой не принц, а заурядный русский Вася, аферист и к тому же алкаш…
– А что это меняет? – Нил тоже перешел на русский. – Я, конечно, не принц, но миллионер-то настоящий, и французский гражданин тоже без балды. Теперь, когда ты вывела меня на чистую воду, у тебя на руках все козыри. Банкуй, сестренка, как ты хотела – нагло, цинично, по-блядски… Только вот, пожалуй, свою руку и сердце я тебе предлагать не стану, у меня на них другие планы. Да и зачем тебе я, когда есть Жан-Пьер, мужчина холостой, обстоятельный. Я дам ему денег, он не откажет. Нужные бумаги я выправлю, потом, если надо будет, помогу с разводом, не проблема, у меня в Париже все схвачено. Будешь мадам Запесоцки, молодой, свободной, естественно, богатой. Сколько ты хочешь – миллион, полтора?..
– Я ничего не хочу!
– Или как патриотка и комсомолка думаешь сдать меня на органы? Что ж валяй, потом повесишь почетную грамоту над кухонной раковиной…
– Замолчи! – Нил дернулся от резкой пощечины и закрыл лицо. Неожиданно увесистые Олины кулаки застучали по его груди, по плечам. – Гад! Гад! Гад! Сволочь! Сволочь! Сволочь…
Нил изловчился, поймал ее за обе руки.
– Это как прикажете понимать, сударыня? Что еще за рукоприкладство?
Оля тряхнула головой.
– Дурак! Какой же ты дурак! Я же люблю тебя…
– Ух, ну и маршрутик! Я и не подозревала, что в Ленинграде есть такие квартиры.
– Есть еще и не такие. У меня приятель в подвале жил, так у него коридор проходил прямо под трамвайными путями. То-то было весело…
Они стояли на железном навесном мостике, перекинутом через глухой двор-колодец, и переводили дух после затяжного подъема по черной лестнице и многотрудного перехода через чердак. Впереди возвышалась башня, с куполом уже не черепичным, как раньше, а новым, оцинкованным. К счастью, бойницы заделаны не были, и, протолкнув Олю впереди себя, Нил остановился на знакомой площадке с жестяной табличкой «109» на единственной двери.
– Экскурсия по Баренцевым местам, – сказал Нил. – Не знаю, кто теперь живет за этой дверью. А вот наверху, над этим люком должен обитать потомок шаманов, некто Кир Бельмесов. Заглянем?
Но дощатый люк был закрыт на тяжелый блестящий замок.
Нил постучал в дверь. Никто не отозвался.
– Посмотрим… – Он открыл створки электрического щитка, пошарил там, повернулся к Оле. – Есть!
В руках у него был желтый французский ключ…
В комнате все было так же, как в день его отъезда, пыли и той почти не прибавилось.
