Уилл Мюррей - Цвет страха
— Дядя Сэм назвал именно вас. Он сказал: «Я хочу, чтобы эту операцию возглавил Кабан».
— Кобьен, сэр.
— Что?
— Кобьен. Это французская фамилия.
— Дядя Сэм так и сказал. Вы болтаете по-французски и выглядите типичным лягушатником. Теперь слово за вами. Неужели вы откажете своему Дяде Сэму, когда он в трудную минуту обращается к вам за помощью?
У Марка заныло под ложечкой. Он боготворил Дядю Сэма, любил его с тех самых пор, когда еще ходил под стол пешком. Но обожаемый Дядя не имел никакого отношения к тому кошмарному созданию, которое смотрело на него зловещим взглядом там, под Питерсбергом, в кузове передвижного командного пункта.
Первый был добродушным весельчаком с лучистыми глазами и занимал в сердце Марка Кобьена особое место.
Второй — страшным чудовищем, левый глаз которого пульсировал зеленым ящеричьим светом, при виде которого Марк изверг из себя завтрак, упал без сознания и очнулся в лазарете Бисли лишь на следующий день.
В конце концов Марк принял решение, продиктованное не столько любовью, сколько страхом.
— Я согласен, — проговорил он.
Боб Бисли положил ему руку на плечо и улыбнулся.
— Я знал, что вы — наш человек. Кабан.
— Кобьен, сэр, — отозвался Марк и, получив авиабилет, добавил: — Вы забыли упомянуть о премиальных...
— Повышение по службе и есть ваша премия, — холодно произнес Боб Бисли. — Остальные восприняли повышение именно так.
* * *К тому времени, когда Марк Кобьен прибыл в Лондон, душа его пылала раздражением. Пока вагон мчался по Чуннелю, раздражение нарастало, превращаясь в тлеющую затаенную злобу. Три часа спустя после отбытия из Лондона поезд «Евростар» поравнялся с платформой парижского Северного вокзала, и Марк теперь был готов убить первого встречного.
Но, почувствовав себя тайным агентом и осознав, что находится во враждебной стране в преддверии опасной операции, Марк подавил свою злость против работодателя.
К тому же ему надо было как-то управляться с луизианскими психами.
Глава 27
Гордости Доминик не было предела. Реми Ренар, руководитель ОВБ, пригласил ее на совещание дирекции, где должны были присутствовать специалисты из отделов планирования и прогнозирования.
— Мы с радостью выслушаем вашу информацию... — директор запнулся и поправил сам себя: — ...ваши соображения, агент Арлекин.
— Благодарю.
Совещание проходило в темной мрачной комнате, высокие окна которой были занавешены тяжелыми портьерами, заглушавшими неумолчный лязг машин на парижских улицах. Приглашенные сидели у длинного дубового стола, где лежал глаз Сэма Бисли. Он по-прежнему был подключен к активатору, наспех собранному специалистами ОВБ и превращавшему глаз в оружие.
— Основной деталью устройства является призма, — сообщил инженер ОВБ. Как вам известно, при прохождении через призму белый свет разлагается на все цвета радуги. Глаз испускает свет, подчиняясь управляющим импульсам, при помощи которых выбирается необходимый гиперцвет.
— Прекрасное резюме, — кивнул директор ОВБ. — Что это дает для безопасности страны?
— Вооруженные таким прибором, наши агенты будут неуязвимы, — отозвался шеф французского политического сыска Ламе Монгран, любезно приглашенный на совещание.
— Замечательно, но в таком случае возникает опасность захвата прибора врагом.
— Если это, как мы подозреваем, американский прибор, то засекречивать его бессмысленно, — подал голос Фабьен Рокар, руководитель службы внутренней безопасности. — Наше бюро промышленного шпионажа успешно овладевает американскими секретами при помощи таких примитивных приемов, как изучение содержимого неохраняемых свалок аэрокосмических корпораций США.
— И все же если устройство попадет в руки врага, его могут обратить стране во вред, — заметил Ренар. — Какие еще будут предложения?
В комнате воцарилась тишина. На столе появились бутылки изысканного портвейна, сыр и печенье.
— Представьте себе этот же прибор, но увеличенный в сотни раз, — сказал министр внутренних дел, по совместительству — номинальный глава Совета внешней разведки.
Главные шпионы Франции внимательно посмотрели на глаз и представили его разросшимся до внушительных размеров. Чего уж проще! Присутствующие прекрасно понимали, какую угрозу будущему страны таит в себе загадочный шарик.
— А теперь представьте этот orbe на орбите.
— На орбите?
— Да, на орбите, опоясывающей земной шар. Это будет глаз Франции.
— Спутник-шпион?
— Нет. Грозный защитный глаз. Представьте, что германцы вновь покусились на наши границы. Представить тоже совсем нетрудно.
— А теперь представьте, что в тот самый миг, когда их войска вот-вот бросятся в атаку, небеса начинают излучать неодолимое розовое сияние и успокаивают захватчика.
Вообразить такое было гораздо сложнее, и присутствующим пришлось хорошенько сосредоточиться. Лбы их избороздили морщины, на лицах застыли напряженные гримасы.
Наконец все осознали красоту подобной идеи.
— Или, скажем, когда британцы окончательно нам осточертеют, мы сможем затопить Британию зеленым и заставить их желудки взбунтоваться.
— Если учесть, какую ужасную пищу они едят, их желудки уже давно должны были взбунтоваться.
Под высокими потолками комнаты раздался дружный взрыв хохота.
Однако самую лучшую идею предложила очаровательная Доминик Парилло.
— Представьте себе, — вкрадчивым заговорщическим тоном произнесла она, — что мы залили Штаты желтым светом, который вселяет страх и ужас. Уж тогда-то они нипочем не смогут нас побеспокоить.
— Они станут нашими рабами! — радостно воскликнул Ренар.
— Если, разумеется, нам опять не потребуется помощь в борьбе с оккупантами, — заметил министр внутренних дел. — Тогда мы освободим американцев. Ненадолго. Только чтобы они успели восстановить свою индустриальную мощь и послать нам на выручку своих храбрых и безрассудных солдат.
— Надо лишь предусмотреть особые меры предосторожности, чтобы лучи не затронули жилище Джейри.
— Еще бы! Само собой.
— Когда состоится следующий космический запуск?
— На той неделе. Кажется, это будет спутник связи.
— Нельзя ли заменить его нашей аппаратурой?
— Non. Нам нужен корабль большего размера.
— Сколько времени уйдет на его разработку?
Точных сроков никто не знал, но все присутствующие пообещали заняться этим вопросом. Теперь стало ясно, какие перспективы сулят гиперцветовые излучатели — пожалуй, эта штука будет куда эффективнее, нежели ядерное оружие. Применение атомной бомбы непременно повлечет за собой тяжелые последствия — нападки и проклятия со стороны Международного сообщества, а может, даже ответный удар.
Но если враг и заподозрить не сумеет, что его территорию облучает гиперцвет, приходящий из космоса, кому придет в голову порицать Францию?
По окончании заседания Доминик Парилло решила заглянуть к плененному сотруднику Бисли, которого она допрашивала не более часа назад.
Пленник потребовал телевизор, и его просьбу удовлетворили. «Странно, зачем человеку в такой ситуации нужен телевизор? — удивилась Доминик. Может быть, он надеется увидеть что-нибудь важное?»
* * *У железнодорожной станции «Евро-Бисли» пассажиров поджидал таксомотор. Его задние дверцы открылись, но шофер не услышал ни звука.
Видимо, он не услышал и щелчка, с которым они захлопнулись, и только легкое покачивание задних рессор заставило таксиста посмотреть в зеркальце. Сзади сидели два человека.
— Mon Dieu!
— Отвезите нас в Париж, — распорядился тот, что повыше, — несомненно, проклятый англо-американец. Об этом можно было судить если не по мерзкой одежде, то хотя бы по тому невыносимому акценту, с которым он произнес изящное название французской столицы.
Пьер Перруч всю свою жизнь возил по Парижу отвратительных американцев с их невыносимым акцентом. Как часто, услышав исковерканную речь, он хотел выбросить пассажира на обочину! И всякий раз его останавливали соображения, которые перевешивали тайные побуждения, — личный доход и опасения повредить иностранному туризму, который, в свою очередь, также влиял на доходы Пьера.
Но теперь, когда Франция выдворила американских туристов и объявила их язык вне закона, Пьер не видел причин сдерживаться.
— Прочь из моей машины! — крикнул он.
— Послушайте, нам некогда спорить и пререкаться. Отвезите нас в Париж.
— Это слово произносится «Па-ри»! А теперь вон отсюда, мерзавцы!
Но тут в разговор вмешался старый азиат. Его безупречный французский вынудил Пьера, коренного парижанина, с чувством стыда признать, что его собственная речь весьма далека от совершенства. Азиат послал Пьера ко всем чертям и надменно добавил:
