Уилл Мюррей - Цвет страха
— Еще бы. — Римо тут же улыбнулся. — Я, пожалуй, согласился бы пройти по футбольному полю, залитому желтыми и зелеными лучами, если бы на другой стороне светил розовый огонек.
— Римо, слушайте внимательно. Должно быть, эти цветные лучи являются продуктом какой-то новой технологии, разработанной людьми Бисли. Осмотритесь вокруг. Нет ли там органов управления?
— Органов управления?
— Да. Клавишей или кнопок, которые включали бы желтый свет.
— Эй, Чиун! Пошарь по комнате. Смитти спрашивает...
— Я нашел множество кнопок, помеченных названиями необычных цветов, объявил Чиун.
— Смитти, мы нашли их!
— Не мы, а я! — громко возмутился Чиун.
— Мне не удалось отыскать заправил корпорации Бисли, а значит, тот парень — последняя наша надежда. Отыщите его и узнайте все, что ему известно. Чтобы понять причины возникновения конфликта, необходимо выяснить, зачем французам потребовалось изолировать парк.
— Ясно. А как дела дома?
— В эту минуту сенат обсуждает законопроект, запрещающий преподавание французского в крупных университетах.
— Я — «за».
— Ассоциация современных языков выступила с жестким заявлением, направленным против французского министерства культуры.
— Если хочешь знать мое мнение, французской культуре самое место в чашке Петри [Чашка Петри — плоский стеклянный сосуд с крышкой, используемый для биологических опытов, в том числе для выращивания культур микроорганизмов].
— Они потребовали изъять из американских словарей заимствованные французские выражения. В ответ французская Академия переименовала парижские улицы, названные в честь американцев.
— Сколько их?
— Авеню генерала Эйзенхауэра, авеню Франклина Делано Рузвельта и рю Линкольн. Всего три: точнее, было три, — ответил Смит.
— Какой кошмар! — ужаснулся Римо.
— Пока идет война культур, но она грозит перерасти в настоящее кровопролитие. Римо, надо отыскать сотрудника Бисли и любой ценой вырвать его из рук французской разведки. Нет никаких сомнений в том, что он владеет тайной цветных лучей. А я тем временем займусь другой проблемой.
— Какой именно?
— Меня интересует, зачем корпорации Бисли потребовалось отправлять в Лондон несколько десятков своих работников.
— Желаю удачи, — сказал Римо и повесил трубку.
Он повернулся к Чиуну и посмотрел на него в тот самый миг, когда сухощавый кулачок корейца вошел в соприкосновение с пультом управления.
Пульт треснул и раскололся. Кнопки взлетели вверх и ударились в потолок, а помещение наполнилось запахом горелой изоляции.
— Зачем? — спросил Римо.
Мастер Синанджу ткнул пальцем в искореженные таблички с надписями «суперзеленый» и «ультрарозовый».
— Хорошая работа, — похвалил ученик.
Глава 25
Очнувшись, Род Читвуд сразу понял, что влип. Последнее, что он помнил, была ярко-зеленая вспышка на экране монитора. Самый настоящий суперзеленый цвет. До сих пор никто даже не пытался передавать гиперцвета по телевизионным каналам. Считалось, что это невозможно. И тем не менее получилось. Рода вывернуло наизнанку, и он потерял сознание.
Проснулся он на жесткой койке в бетонной камере без окон. Камера вызывала удивление тщательной отделкой, но Роду было не до того. Он не понимал, где и в чьих руках находится, и все же в голову ему закрались определенные подозрения.
Читвуд обвел помещение взглядом. Здесь были унитаз из нержавеющей стали, рукомойник и еще один предмет гигиены, в котором Род с брезгливым чувством признал биде.
— Ох и влип же я, — пробормотал он.
За ним пришли люди в черных вязаных колпаках, вторые полностью закрывали лица, оставляя прорези только для глаз и губ. Рода привели в безликую комнату и усадили на твердый деревянный табурет.
В комнату вкатили нечто вроде сервировочного столика, но при взгляде на содержимое подноса внутри у инженера все сжалось.
— Не надо меня пытать! Я сам все скажу, — чуть слышно промолвил он.
— Parlez-vous francais?
За время своего пребывания в «Евро-Бисли» Род успел кое-как выучить французский, чтобы объясняться с местными жителями, но сейчас была не та обстановка, чтобы путаться в словах и тонких смысловых оттенках, поэтому он сказал:
— Нет. Я говорю только по-английски.
Глаза за прорезями масок досадливо сощурились. Французы стали перешептываться, и Роду удалось уловить суть разговора. Они пытались сообразить, как вести допрос американца, не владеющего французским, и при этом не сесть на шесть месяцев за разговор по-американски. В тюрьму не хотелось никому. Даже если этого требовали интересы любимой родины.
В ходе долгих телефонных переговоров следователи, по-видимому, получили особое разрешение министерства культуры. Перед Родом поставили устрашающий электронный прибор, напоминавший трансформатор игрушечной железной дороги. Оттуда торчали два провода со стальными зажимами «крокодил».
Читвуд немедленно свел колени, подумав: «Сейчас мне поджарят яйца».
— Я скажу все, что хотите, — проблеял он.
— Кто стоит за беззаконием, творимым в нашей стране?
— Сэм Бисли.
— Он мертв.
— Я имел в виду корпорацию Сэма Бисли.
— Почему ты не совершил самоубийство, как другие? Ты — важная птица.
— Не такая уж важная.
— Врешь! Ты не съел отравленный леденец. Почему?
— Вы с ума сошли? Чего ради мне было накладывать на себя руки? Ради проклятого Бисли? Вы знаете, как его компания обращается со своими работниками?
— Но остальные...
— Остальные не попались на крючок компании.
— Чем же тебя зацепили? — спросил один из следователей.
— Этого я вам сказать не могу, — ответил инженер, подумав, что, если он разболтает секрет пультоискателя, французы тут же запатентуют прибор и заставят его. Рода Читвуда, создать для них гиперцветовой лазер. Коммерческая тайна, — добавил он.
К нему приблизился другой мучитель, держа в широко расставленных руках «крокодилы», словно угонщик, собравшийся завести мотор краденого автомобиля.
— Не прикасайтесь к моим половым органам... — забормотала жертва и, когда стальные зубцы зажимов впились в мочки его ушей, едва не рассмеялся от облегчения.
— Даем тебе последнюю возможность говорить добровольно, — произнес чей-то голос.
Боль оказалась такой ужасной, что перед плотно зажмуренными глазами Рода Читвуда заплясали искры. В этот миг ему хотелось одного — чтобы электричество потекло сквозь его тело по любому другому пути. Пусть даже через нежные гениталии.
* * *Стенограмму допроса расшифровали, и уже через десять минут ее факсимильная копия лежала на столе министра культуры Франции Мориса Туре.
Взяв в руки синий карандаш, министр быстро просмотрел документ, помеченный грифом «совершенно секретно».
Натыкаясь на запрещенные выражения, он вычеркивал их карандашом и вставлял слова из списка замены.
Покончив с протоколом, Морис Туре позвонил Президенту Франции.
— Алло?
— Я только что ознакомился с протоколом допроса сотрудника Бисли.
— Не может быть! — вспылил глава государства. — Даже я еще не получил факса!
— Прошу вас, забудьте это гнусное слово.
— Я — Президент и говорю так, как мне заблагорассудится.
— А я — министр культуры. Не желаете ли провести полгодика за решеткой, месье Президент?
— Что вам удалось выяснить? — сдался тот.
— Американцы изобрели гипнотический источник индуцированного излучения, который помогает им подчинять людей своей воле.
— Источник индуцированного излучения... Что это такое?
— Это выражение, которым мы заменили слово лэ-а-зэ-е-эр, — ответил Морис Туре, произнося запрещенное слово по буквам, дабы избежать полугодового заключения по обвинению в употреблении франглицизмов.
— Я не понимаю, каким образом лазе... э-э-э... источники индуцированного излучения могут гипнотизировать людей. Мне казалось, их используют для резки предметов.
— Да, конечно, но прибор, о котором идет речь, испускает окрашенный свет. Розовый успокаивает, от красного вскипает кровь...
— Буквально?
— В переносном смысле. Желтый заставляет сердце трепетать от страха, а зеленый оказывает на мозг и желудок столь ужасное воздействие, что человека выворачивает наизнанку и он теряет сознание.
— А голубой?
— Что голубой?
— Это мой любимый цвет. Что делает с человеком голубой цвет?
— Голубой приводит в уныние, — сообщил министр культуры.
— В уныние? А я думал, голубой успокаивает. Небеса ведь голубые, так? И океаны тоже. Стоит лишь взглянуть на них, и ты успокаиваешься.
— Верно. Но нельзя забывать и о том, что голубой — цвет тоски и печали. Читая унылую, скучную книгу, мы так и говорим — «муть голубая». Грустная музыка называется блюз...