Полина Дашкова - Продажные твари
Дамочки стали шарить в сумках. Наконец одна нашла. «№ 437, Константинову. Вас ждут в поселке Гагуа. Захватить кассету „Жестокий романс“, которая дома у доктора», — написал вахтер на клочке бумаги круглым крупным почерком. Подумав немного, он поставил внизу число, месяц и время.
— Спасибо, — вернул он ручку дамочке, — а вы, извиняюсь, в каком корпусе живете?
Одна из дамочек жила в третьем корпусе на пятом этаже.
— А записочку не передадите?
— Любовную? — игриво поинтересовалась дамочка.
— Деловую! — обиженно пояснил вахтер. — Просто под дверь номера подсуньте на четвертом этаже, номер 437, — и он крупно написал номер на сложенном вчетверо листке и еще приписал «Константинову».
«Забудет! — подумал он, отдавая записку дамочке, и глядя, как она легкомысленно кидает листок в сумку. — Обязательно забудет!»
Дамочки проследовали на санаторную территорию, бурно обсуждая внешние данные и личную жизнь эстрадной звезды, приехавшей на гастроли в курортный город. Сегодня утром дамы приобрели по билету на концерт этой звезды, который состоится через час на открытой эстраде в парке отдыха, неподалеку от санатория. Конечно, лучше бы пойти на ночной концерт, начинавшийся в половине двенадцатого, а не на семичасовой, проходивший засветло, без красивой и впечатляющей иллюминации. Но билеты на ночной концерт в два раза дороже, он уже называется не концерт, а шоу. К тому же дамы опасались возвращаться в санаторий глубокой ночью, а кавалеров они себе приобрести еще не успели. Они приехали всего два дня назад и друг с другом познакомились только вчера в столовой.
Разойдясь по своим корпусам, они договорились встретиться через полчаса у проходной. Та, у которой в сумке лежала записка, сосредоточенно размышляла, какое платье лучше надеть на концерт — бледно-зеленое «сафари» с золотыми пуговками стройнило и скрадывало полноту, но для концерта казалось слишком строгим. А синее в горошек с оборками, хоть и достаточно нарядное, не скрадывало полноты.
Размышляя над этой сложной дилеммой, дама поднялась к себе на пятый этаж, сначала отправилась в душ, потом долго приводила себя в порядок. Надев красный в белую полоску крепдешиновый костюм, а не «сафари» и не «горошек», пройдя в последний раз пуховкой с пудрой по лицу, она взглянула на часы и охнула: прошло тридцать пять минут.
«Ждет Людмила-то, неудобно!» — подумала она о своей приятельнице и, выскочив из номера, побежала к лифту.
Вахтер не обратил внимания на двух дамочек, чинно проплывших мимо и окативших его сладким запахом духов. Они были одеты и причесаны совсем иначе, к тому же в этот час отдыхающие шли толпой, кто с ужина, кто на ужин, кто на вечерние развлечения в город. Так что про записку он не спросил.
Дамочки вышли из проходной и перешли на другую сторону.
— Людмила, я орешков куплю, — сказала та, у которой так и лежала в сумке записка.
— А семечек нет у вас? — поинтересовалась Людмила у сухонькой старушки, насыпавшей для ее подруги колотый фундук в газетный кулечек.
— Семечек нет. А орешки у меня хорошие, — ответила старушка.
Из сумки дамы в полосатом красном костюме выпала какая-то бумажка. Дама этого даже не заметила, отдала старушке деньги, взяла кулек с фундуком и удалилась вместе с подругой Людмилой на концерт заезжей звезды.
А старушка между тем подобрала сложенный вчетверо листок бумаги и собралась уже окликнуть удалявшихся дамочек, но, прочитав своими молодыми зоркими глазами надпись на листке, окликать никого не стала, а тихо присвистнула: «Это ж надо!»
«Ореховая бабушка» Тамара Ефимовна сидела сегодня целый день напротив ворот санатория. Ничего интересного за целый день не произошло. Подъезжали и отъезжали разные машины, входили и выходили люди. Она автоматически отметила, что красивый молодой, но совершенно седой человек, выскочивший из черной «Тойоты» и забежавший в проходную часа полтора назад, очень спешил. Именно этой непривычной для курортного города спешкой да еще, пожалуй, ранней сединой и привлек он на секунду внимание «ореховой бабушки». Но только на секунду. Она не видела, как седой человек вышел из проходной, не видела, как в его отсутствие сели в черную «Тойоту» два амбала. Ее отвлекли покупатели, большое шумное семейство с тремя детьми. Мальчишка лет двух ревел басом на всю улицу и колотил ногами по ступеньке прогулочной коляски. Тамара Ефимовна умела легко успокоить любого плачущего малыша. У нее имелся какой-то свой секрет: достаточно произнести несколько смешных и ласковых слов, удивить, переключить внимание — и ребенок успокаивался. Некоторые семьи, отдыхавшие с детьми, даже специально подходили к «ореховой бабушке», если ребенок начинал заливаться.
Именно те несколько минут, в течение которых в «Тойоту» сели два амбала, доктор выскочил из проходной и под дулом пистолета был втиснут в «Ниву», Тамара Ефимовна успокаивала басовитого малыша. А когда он успокоился, заулыбался и семейство с кулечками орехов удалилось, и «Тойота», и «Нива» уже исчезли. Тамара Ефимовна не придала значения отчаянному сигналу, слышному сквозь рев малыша. На то и машины, чтобы сигналить. Номера «Тойоты» она не знала, доктора Ревенко никогда в глаза не видела, никаких указаний на этот счет не получала. А Маша Кузьмина из машины не выходила, только смутный тонкошеий силуэт с хвостиком на затылке виднелся за передним стеклом.
Немного поколебавшись, «ореховая бабушка» решила записку, адресованную полковнику и странным образом выпавшую из сумки рассеянной покупательницы, все-таки прочитать: записка не была запечатана, просто сложена вчетверо. Надо оценить степень ее срочности.
Прочитав странные слова о поселке Гагуа и «Жестоком романсе», написанные явно стариковским почерком, Тамара Ефимовна почуяла своим партизанским нутром, что произошло нечто, требующее немедленной связи с полковником. Под текстом стояли число, месяц и время. Записку писали сегодня, полтора часа назад. Тут же в ее памяти зарябили события полуторачасовой давности. Вдруг вспомнилась черная «Тойота», седой красавец, влетевший в проходную, силуэт девочки за стеклом машины, отчаянный сигнал… Да, это произошло примерно полтора час назад, когда она успокаивала ревущего малыша. А потом «Тойоты» уже не было, вместе с ней пропала и зеленая «Нива», простоявшая перед этим у ворот санатория довольно долго.
Ни о чем больше не размышляя, Тамара Ефимовна подхватила свою корзинку, сложила стульчик, перешла дорогу и, поздоровавшись с охранниками, заглянула в проходную.
— Бабуль, туда нельзя, — лениво заметил один из охранников.
— Ты прости, сынок, я на два слова, к Андреичу. Сегодня ведь Андреич дежурит?
— Ладно, — махнул рукой охранник, — только корзину свою здесь оставь.
— Спасибо, сыночек, ты орешков возьми себе, вы оба угощайтесь. — Она опустила корзину у высоких ботинок охранников и нырнула в проходную.
— Ты чего, Ефимовна? — удивленно взглянул нее вахтер.
Смена кончалась через пятнадцать минут, он засыпал, сидя в своем ободранном кресле. Фуражка с зеленым околышем съехала на затылок, очки — на кончик носа.
— Здорово, Андреич. Тут вот записочка для отдыхающего. Кто-то выронил, я подумала, надо занести. Вдруг важное что-нибудь.
Андреич уставился на сложенный вчетверо листок, не сразу узнал собственную записку, отданную дамочке из третьего корпуса, а когда узнал, даже покраснел от неловкости. Все-таки полтинник взял, а пустяковую просьбу не выполнил.
— Вот люди, — вздохнул он и покачал головой, — гражданин один забегал, очень спешил, просил передать. А я дамочке отдыхающей перепоручил, из того же корпуса, а она, пустая голова, позабыла. Прямо не знаю, что делать. Мне-то с поста уйти нельзя.
Он еще раз набрал номер дежурной четвертого этажа, но там опять никто не отвечал.
— Слушай, Андреич, раз ты не можешь уйти, давай я сбегаю, передам. На отдыхающих-то нет надежды, а получилось нехорошо. Раз уж попала мне в руки эта записка, так я и передам.
Андреича немного удивила такая несовременная отзывчивость. Ефимовне-то полтинника никто за это не давал, а она примчалась. «Это нынешним на все наплевать, а в нашем поколении еще остались люди», — подумал он и даже покраснел немного. Записка так и жгла руки, очень нехорошо вышло.
— Спасибо тебе, Ефимовна, проходи быстренько. Третий корпус сразу направо. Как на четвертый этаж поднимешься, подсунь под дверь.
Тамара Ефимовна не стала ждать лифта, поднялась пешком на четвертый этаж, быстро, без всякой одышки, и постучала в дверь, но не 437-го номера, в котором жили Белозерская с Арсюшей, а в соседнюю, под номером 435.
— Войдите, открыто! — услышала она знакомый голос.
Глава 21
«Тойота» въехала в поселок первой. Машу вытолкнули из машины и, ни слова не говоря, провели к одноэтажному кирпичному дому. В большой полупустой комнате сидел, развалившись в кресле, Ахмеджанов собственной персоной. На Машу он даже не взглянул, рявкнул что-то на своем языке, и ее тут же втолкнули в неприметную дверь в глубине комнаты.
