Полина Дашкова - Продажные твари
«Нет, они не знакомы, — отметила про себя Лариса, глядя, как доктор и полковник пожимают друг Другу руки, — или знакомы? Впрочем, теперь это уже неважно. Контакт произошел».
— Женщина, ты глухая, что ли? — не унималась продавщица. — Мне тебя как, выпихивать за шиворот или милиционера звать?
В другой ситуации Лариса ответила бы этой назойливой бабе по всей программе, обложила бы ее крепким мужицким матом за хамство. Но сейчас не до того. Глаза полковника тревожно скользнули по стеклу витрины, потом еще раз, уже внимательней… Надо уходить, тихо и быстро.
«Теперь я еще и наружник, — усмехнулась про себя Лариса, аккуратно укладывая пакеты в багажник своей „шестерочки“, — Константинов увидеть меня никак не мог, но взгляд почувствовал, напрягся. Потому и разошлись они так быстро».
Аккуратно выруливая с платной стоянки, Лариса думала о том, что с намеченными на первую половину дня домашними делами придется распрощаться. Шеф вряд ли удовлетворится телефонным сообщением, потребует подробности и детали. И сообщать о таком важном контакте надо срочно.
«А я губы раскатала, думала, успею борщ сварить, котлеты накрутить… Угораздило же их столкнуться именно сегодня у меня на глазах. Уж я-то знаю, как их обоих обложили со всех сторон, чтобы они не встретились, доктор и полковник, им просто невозможно было встретиться без свидетелей. Наверняка ведь я не одна зафиксировала этот случайный контакт. А потому надо доложить скорее, меня ведь тоже могли засечь, мигом настучат, что я с такой информацией не спешу. Однако я ведь спешу, — она притормозила у светофора, — так спешу, что самой противно».
Глава 20
— Мы разве не домой? — спросила Маша, заметив, что они едут в противоположную сторону.
— Нет, мы за кроссовками и вообще за всякими Одежками для тебя.
— Но кроссовки можно было купить на рынке, в вещевых рядах.
— Покупать китайские подделки на рынке — только деньги выбрасывать. В такой дряни ты больше ходить не будешь. Порядочная барышня должна иметь пару приличных платьев, и шорты твои никуда не годятся.
— Между прочим, приодеть Машу Кузьмину значительно сложней, чем покойную Юлю Воронину. Почему-то на мой тощий размер шьют либо попугаечно-молодежный хлам, либо проституточные тряпки типа того лилового платья, которое мы сожгли. Мне и так хорошо, не надо никаких одежек!
— Я очень рад, что тебе и так хорошо, — улыбнулся доктор, — но пара приличных платьев тебе не помешает.
— Вадим, я не ломаюсь, я серьезно — давай не будем ничего покупать. Я ведь не содержанка твоя!
— Фу, Машенька, откуда слова такие — содержанка? Ну, хочется мне тебя приодеть. Я десять лет, кроме цветов и духов, никому ничего не покупал.
— А кому ты покупал цветы и духи? — прищурилась Маша.
— Всяким разным дамочкам. Уже не помню.
— И не помни! Всяких разных дамочек забудь!
— Давно забыл.
— А что я скажу маме, когда она увидит у меня новую одежду?
— Ты лучше подумай, что ты скажешь маме, когда она увидит меня. Как ты меня представила своей преподавательнице? «Мой друг»? Сказала бы еще — «товарищ».
— Ну а как мне прикажешь тебя представлять? — смутилась Маша. — Как прикажешь, так и буду.
— Ну а как ты думаешь? Кто я тебе?
— Ты мне — все! — тихо сказала Маша. — Ты мне — любимый, единственный, но я ж не могу так тебя представлять. «Познакомьтесь, это — мой любимый, единственный Вадим!»
— Можно проще: это мой жених.
— Но ты же мне еще не предлагал руку и сердце.
— Дорогая Мария Львовна! — Вадим кашлянул и произнес торжественно:
— Я предлагаю вам руку и сердце. Я вас очень люблю и хочу, чтобы вы стали моей женой. Вы согласны?
— Дорогой Вадим Николаевич! Я вас тоже очень люблю и согласна стать вашей женой. Между прочим, после этого положено поцеловаться.
— Врежемся, — покачал головой Вадим.
— Еще положено шампанским чокаться, — вспомнила Маша, — но я терпеть не могу шампанское. Газированный одеколон. И вообще ты за рулем. Ой, Вадим, а как же продукты в багажнике! Все испортится на такой жаре. Ты ведь кучу денег на рынке потратил.
— Ну, ты зануда, девочка моя!
— Просто я не могу привыкнуть к таким финансовым ритмам. Ты на рынке потратил столько, сколько моя мама за месяц работы получает.
— Ты же в кафе сидела. Откуда ты знаешь, сколько я потратил?
— Я знаю цены и видела сумки.
— Ты у меня экономная?
— Я? — Маша задумалась. — Честно говоря, пока не знаю — нечего было экономить. Вот, например, нужны мне новые джинсы или сапоги, можно бы и сэкономить, но не на чем… На еду, конечно, хватает, но еле-еле. Вещей мы почти не покупаем, мама сама все шьет и вяжет. Она умудряется соорудить нечто из ничего. На новогодний вечер у нас в училище она за одну ночь сшила мне такое платье — никто не верил, что оно сшито моей мамой на зингеровской машинке. Она нашла на антресолях кусок вишневого бархата, еще моей покойной бабушки, и получилось словно от Кардена. Туфли тоже были бабушкины. А мама потом всем говорила, что той ночью, перед Новым годом, слетала в Париж и купила туфли и платье за две тысячи долларов.
«Тойота» подъехала к международному гостиничному комплексу. Маша и Вадим вошли в небольшой, совершенно безлюдный бутик. Кукольно-хорошенькая продавщица одарила их ослепительной улыбкой. От обилия вещей Маша растерялась, у нее даже в глазах зарябило. Одно дело — маскарад, выбор образа соблазнительной корреспондентки, другое, совсем другое дело — одежда для себя.
— Ну что, Машенька, начинай, — Вадим снял с вешалки несколько платьев.
— Может, все-таки ограничимся кроссовками? — неуверенно возразила Маша, заметив цену на ярлыке одного из платьев.
— Спортивная одежда в другом магазине. Давай уж облегчим немного жизнь твоей маме, чтобы она спала ночами, а не сидела за зингеровской машинкой.
— Ладно, но выбирай ты сам. Я кое-что понимаю в театральном костюме, но представления не имею, что надо носить, так сказать, в реальной жизни.
Вадим заставил Машу перемерить семь платьев, выбрал два — повседневное из тонкого льняного трикотажа и нарядное, строгое, из светло-бежевого шелка. Именно эти два платья идеально на ней сидели, будто специально для Маши сшиты. В обувном отделе он подобрал к повседневному платью легкие замшевые босоножки, а к нарядному — строгие туфли-лодочки. Он стоял перед ней на коленях, сам надевал ей туфли и босоножки, прикасаясь к ее ногам так нежно, как если бы это были какие-то бесценные произведения искусства.
«Господи, — думала Маша, глядя на его седую макушку, — я таю от него, как мороженое на ярком солнце, растекаюсь сладкой лужицей и ничего не соображаю. Даже страшно… Хотя чего теперь-то бояться? Мы передадим кассету Константинову, все расскажем ему и полетим в Москву. Ведь столько уже всего произошло! Хватит, надо отдохнуть».
— Машенька, встань, пожалуйста, пройдись, — попросил Вадим, — удобно тебе? Не жмет? Не трет?
— Да, мне очень удобно. Давай на этом остановимся, ладно?
— А кроссовки?
В примерочной спортивного магазина Маша переоделась в новые светло-серые шорты-бермуды, новую бледно-розовую футболку и сменила драные китайские тапочки на новые замшевые босоножки.
— Упаковать? — спросила продавщица, глядя на жалкую кучку стареньких тряпочек, которую Вадим вынес из примерочной.
— Выкинуть! — распорядился он. — И тапки тоже!
Продавщица понимающе кивнула.
Напоследок он выбрал для Маши самые дорогие кроссовки. Продавщица упаковала их в коробку, завернув в шелковистую папиросную бумагу, словно экзотические фрукты.
В маленьком открытом баре они чокнулись свежевыжатым апельсиновым соком.
— Я нас с тобой поздравляю, Машенька, — сказал Вадим, — но по-настоящему мы поздравим друг друга в Москве, когда все останется позади.
— А все и так позади, — пожала плечами Маша, — все плохое кончилось. Знаешь, я поняла — когда мы вместе, нам везет. Порознь значительно хуже.
Как только они сели в машину, затренькал сотовый телефон. Доктор щелкнул крышкой:
— Алло!
В трубке стояло мрачное молчание.
— Молчат? — тревожно спросила Маша.
— Сейчас перезвонят, — успокоил Вадим ее и себя.
Но никто не перезванивал.
— Господи, какая я дура, — выдохнула Маша, — ничего еще не кончилось, они вполне могли засечь нашу встречу на рынке.
— Машенька, пожалуйста, не называй себя дурой. Мне не нравится это слово. Они, конечно, могли засечь нашу встречу на рынке, но только теоретически. Во-первых, они не следят постоянно. Нет у них такого количества людей. Во-вторых, когда они не спускали с нас глаз, мы это чувствовали, помнишь?
— Еще бы не помнить!
— Ну вот. А сейчас такого ощущения не возникло.
— Что ты скажешь, если сейчас они позвонят и вызовут тебя?