Аркадий Адамов - Последний «бизнес»
— Вот возьму и познакомлю тебя с ними. Хочешь?
— Неудобно как-то.
— Удобно! Ну что это за привычка — людей бояться! Не понимаю.
Маша улыбнулась.
— Где тебе понять! Ты же всех воспитываешь. Вот и того парня, которого под суд чести отдают, тоже, наверное, воспитываешь. Анечка, а ты его хорошо знаешь?
— Еще бы!
— А по-моему, — Маша лукаво взглянула на подругу, — он тебе все-таки нравится. Ну признайся!
— Кто? Этот несчастный Дон-Жуан? Нисколько даже.
— Он вовсе не такой плохой.
— Ты-то откуда знаешь?
— Иначе он бы тебе не понравился.
— Очень странная логика.
Аня невольно засмеялась. Ей почему-то было приятно, что Маша завела этот разговор о Василии.
И, тряхнув головой, она нарочито бесшабашным тоном объявила:
— Вот пусть станет человеком, тогда я его, может быть, и полюблю. Не раньше. И потом, он слишком красивый.
— Полюблю, — тихо повторила Маша. — Как это у тебя просто получается! А ведь это… это же все вдруг по-другому начинается, все другим светом кругом тебя светится. И счастье приходит такое, что задохнуться можно. И мученье приходит…
Аня прижалась разгоряченной щекой к холодной щеке Маши и негромко спросила:
— Машенька, а кто этот человек, с которым ты познакомилась?
— Ах, этот, — Маша точно проснулась и равнодушно ответила: — Он студент. С филфака. Фамилия его Гельтищев.
— Гельтищев? Валерий?
— Да. Ты его знаешь?
— Слышала. У нас в райкоме был секретарь их комитета комсомола. Они завтра интересный диспут проводят. И вот этот самый Гельтищев…
Аня на секунду задумалась, потом вскочила со своего места и возбужденно объявила:
— Знаешь, что я решила? Завтра мы с тобой идем на этот диспут. И без всяких разговоров! Ох, какая там драка ожидается!.. Между прочим, — она лукаво взглянула на Машу, — там будут и с инструментального завода.
Маша удивленно взглянула на подругу.
— Кто будет?
— Увидишь.
— Все-то вы знаете, — улыбнулась Маша.
Аня ответила с нескрываемой гордостью:
— А как же? Райком должен все знать. И не только знать. Так решено: идем завтра?
В тот же самый вечер напротив входа в городскую библиотеку стояли Валерий Гельтищев и Анатолий Титаренко. Укрывшись от дождя под деревом, они, как видно, чего-то ждали.
Высокий худой Валерий в пестрой шелковой рубахе навыпуск небрежно перекинул через плечо плащ и нервно курил одну сигарету за другой. Толстый, в черном костюме Анатолий, с неизменным галстукомбабочкой, выглядел спокойным, даже веселым. Аккуратно сложенный плащ он перекинул через руку, другой рукой картинно опирался о дерево.
Свет уличного фонаря еле пробивался сквозь густую листву, и приятелей почти не было видно. Но сами они зорко наблюдали за ярко освещенным подъездом библиотеки.
— Она должна выйти с минуты на минуту, — заметил Валерий. — Главное, не проворонить.
— Но она, кажется, не мечтает, чтобы ты ее встретил, Анатолий лениво усмехнулся. — А жаль, девочка — люкс. У тебя есть вкус. — И уже другим, озабоченным тоном добавил: — Не очень только задерживайся, надо еще отшлифовать тот документ.
Валерий самодовольно кивнул головой.
— Будь спок! Бравые тарасовцы со всего факультета будут в восторге. Или я их не знаю, думаешь?
Удивленно подняв брови, Анатолий спросил:
— Какие тарасовцы, ты что?
— Ха! Забыл? А прошлой осенью мы в какой деревне трудодни зарабатывали?
— А-а! Тарасовка!
— Именно. Вечерние зори, соловьи, плачущие ивы над рекой, тихий шепот и лобзанья…
— Цыплята-табака пищат на дворе и роются в навозе, — в тон ему продолжал Анатолий, — белое столовое висит кислыми, пыльными гроздьями на кустах…
Приятели рассмеялись. Потом Валерий мечтательно произнес:
— Но Рогов будет у нас завтра нокаутирован в первом же раунде. Спасибо Мариночке…
— Она твоей благодарности не примет.
— Это меня мало волнует. А потом… потом мы дадим бой по существу. «О цели жизни», — передразнил Валерий. — «Зачем ты живешь на земле?» Демагогия! Софистика!
— А ты докажи!
— И докажу! — запальчиво ответил Валерий. — Прежде всего вопрос поставлен неверно. «Зачем живешь?» Или ставить его надо не перед нами, а перед природой: зачем она создала человека? А мы живем потому, что созданы ею. Вопрос надо ставить так: как жить? Они утверждают, что можно жить для себя, и это эгоизм, можно жить для других, и это хорошо.
Но все это тоже софистика и демагогия! Каждый живет для себя! Да, да, каждый делает то, что ему нравится. Даже они, считая, что надо приносить пользу и творить добро другим, делают это для себя, ибо им так нравится. Ну, а мне нравится творить добро для самого себя! Логично?
— Вполне. Один-ноль в твою пользу, — важно кивнул головой Анатолий.
— Теперь второй вопрос: «Цель в жизни». Что это по-ихнему означает? Очень просто! Всю жизнь надрываться, нести тяготы и жертвы, чтобы потом, под конец жизни, не было стыдно за бесцельно прожитые годы. Хорошенькая перспектива! Ведь это, в лучшем случае, только один миг радости. Мне, например, этого мало! Я не хочу надрываться ради какой-то там цели! Я хочу каждый день получать радость. Какое мне в конце концов дело до других? Это, надеюсь, тоже логично?
— Пожалуй, — без прежней уверенности согласился Анатолий, поправляя свой галстук-бабочку. — Но крика будет…
— И все-таки это уже два-ноль! — азартно объявил Валерий.
Внезапно Анатолий сделал предостерегающий жест рукой и негромко сказал, кивнув на освещенный подъезд библиотеки:
— А теперь попробуй, чтобы было три-ноль.
Валерий поспешно обернулся и увидел Машу.
— Через час я тебе звоню, — тихо сказал он. — Больше мне на этот раз не потребуется.
Приятели замерли в тени деревьев, дожидаясь, пока Маша простится с подругой. Потом Валерий небрежной походкой последовал за ней, все так же перекинув плащ через плечо, хотя дождь и не думал униматься.
Догнав девушку, он мягко тронул ее за локоть и сказал:
— Привет, Машенька.
Маша с удивлением подняла голову.
— Ах, это вы! Здравствуйте.
Они пошли рядом, обмениваясь веселыми замечаниями о погоде и городскими новостями.
Потом Валерий спросил:
— Машенька, вы придете к нам завтра на диспут? — И загадочно добавил: — Там будет жарко.
— Я знаю, знаю. Мы обязательно придем.
— Кто это «мы»?
— Я с подругой.
— С какой, если не секрет?
Маша засмеялась.
— Это не секрет. Ее зовут Аня. Она работает в райкоме комсомола.
— Боже, как серьезно! — с комическим испугом воскликнул Валерий. — Я буду смущаться.
— Ну, вас, кажется, трудно смутить, — улыбнулась Маша. — Вы всегда чувствуете себя так уверенно.
— Ах, Машенька, — голос Валерия внезапно дрогнул. — Если бы вы могли так же хорошо разбираться и в других моих чувствах.
«Что такое? — в недоумении подумал он. — Почему я так волнуюсь?» Ласковый и звонкий голос Маши, застенчивый взгляд ее больших карих глаз, чистых и ясных, не затуманенных ни одной дурной мыслью, трогательная морщинка на лбу, когда она вдруг задумывалась, ее веселый, радостный смех или вдруг взгляд удивленный и наивно-строгий, когда ей было что-то неприятно слышать от него, — все в этой девушке изумляло и притягивало Валерия. Он вспомнил слова Анатолия: «Девочка люкс». И сейчас эти слова его вдруг покоробили. Да разве можно так говорить о Маше, именно о ней?
Валерий вдруг поймал себя на том, что рядом с Машей он думает о многом совсем иначе, чем в привычном кругу друзей. И это порой сковывало его, делало их разговор трудным и напряженным. Он даже вздыхал с невольным облегчением, когда расставался с Машей. Но уже на другой день думал о новой встрече. Это было как наваждение, как колдовство.
— Вот мы и пришли, — донесся до него откуда-то голос Маши. — До свидания.
Они стояли у подъезда дома, где жила Маша.
На этот раз Валерий не стал ее задерживать.
— До завтра, Машенька.
Он наклонился и с непривычной для себя сдержанной нежностью поцеловал ее руку.
Таран с негодованием отвернулся и ускорил шаг.
«Еще ручки целует, тоже мне… — зло подумал он, узнав Машу и Валерия Гельтищева. — Морду надо бить за такие дела».
На душе у него было так тяжело, как никогда еще в жизни. Хотя именно в этот день Таран почувствовал все же некоторое облегчение: больше нечего было таить от ребят, рассказал все, и баста! И про этого гада Жорку рассказал и про всех других тоже, даже про Киру. Рассказал, а сам все-таки идет сейчас к ней. Но ведь раз обещал, надо идти. А зачем обещал? Эх, неустойчивый он, видно, человек, нет у него характера. Вот и Аня ему однажды это сказала. Аня…
О ней лучше не думать, а то вдруг охватывает такая тоска, что хоть головой в море…
Дождь усилился. Таран поднял воротник пальто, надвинул на глаза мокрую кепку. И чего он тащится?
