Наталья Андреева - Пристрелите нас, пожалуйста!
– Помоги!
Аркадий послушался. Какое-то время они пытались выломать дверь. Она ходила ходуном, но не поддавалась. Черенок лопаты торчал в ручке, и тумба с креслом-качалкой, приваленные снаружи, мешали. Что-то с грохотом упало на пол от очередного отчаянного толчка. Но дверь все равно не поддалась.
– Без толку, – задыхаясь, сказал Телятин. – Даже если получится… Первый этаж горит. Мы все равно не сможем выйти. Путь отрезан.
– Но что-то же надо делать?!
Пока они чувствовали только запах дыма, но сам дым не видели.
– Хоть кто-то должен приехать, – дрожащими губами еле выговорила Ульяна Федоровна. Сказать о том, что готова умереть, это одно, но когда до этого доходит, желание жить оказывается сильнее. Всего-то сорок пять… Как мало… И по большому счету, не было никакого несчастья… До сегодняшнего дня… – Мы позвонили всем. Всем, кому могли. Пожарным, в «Скорую», в полицию…
– Когда-то они приедут!
– Когда-то еще загорится по-настоящему!
Она ошиблась. Огонь ленив, он медленно разгорается, и если ему не дают воли, ведет себя, как ворчливый старик. Зевает и то и дело норовит затухнуть. Зато разозлившись, вырвавшись из-под контроля, да еще почуяв кровь, превращается в дракона, который рвет и крушит все. Мстит за то, что его разбудили, да еще принялись насильно кормить.
А современные отделочные материалы словно созданы для того, чтобы гореть. Все эти пластиковые панели, навесные потолки… Гостиная вспыхнула в мгновение ока, и дым повалил черный, густой. Он быстро достиг чердака, и Ульяна Федоровна закашлялась.
– Мы задохнемся, – сказала она мужу. – Дым ядовитый. В отделке много пластика.
– Я хотел, чтобы было красиво, – пробормотал Аркадий.
– Надо прыгать, Аркаша.
– Что ты, что ты! – замахал руками муж. – Давай подождем!
– Чего?! – заорала она.
Кинулась к окну и попыталась в него протиснуться. Почти получилось. Теперь надо вылезти на крышу и скатиться по ней на самый край. А дальше – в снег. Высоко, конечно, но внизу огромный сугроб. Если повезет…
Шанс на спасение был, и Ульяна Федоровна не колебалась. Надо прыгать! И тут она поняла, что если вылезет на крышу первой, то Аркадий сгорит заживо. Он прыгать не будет.
– Аркадий! Живо сюда!
– Нет…
– Я кому сказала!
– Лика, я не могу…
– Гад! Сволочь! Полезай в окно, скотина!
Она орала и топала ногами. Аркадий растерялся. Он уже и сам не знал, чего бояться. Решиться ли на смертельный прыжок либо задохнуться в ядовитом дыму. От страха он почти отключился, только дрожал и икал, наверное, от холода. В открытое окно дул ледяной ветер.
Жена схватила его и потащила к окну.
– Иначе я сама тебя убью! Прыгай же!
– Нет, нет, нет… – твердил он, вылезая на крышу. Окно было узким, и Телятин протиснулся в него с трудом, обдирая бока.
Господи, как же там оказалось холодно, на улице! И как невыносимо жарко стало в доме! Жена изо всех сил подталкивала его в спину. Он вдруг испугался и отчаянно уцепился за подоконник.
– Я не могу! Нет!
И тут она со злостью, что есть сил, ударила кулаком по его одеревеневшим пальцам. Телятин взвыл и разжал руки. Его понесло по обледенелой крыше, словно мешок с тряпьем. Отчаянный крик Аркадия Павловича почти заглушил вой сирен. К дому подъезжала пожарная машина, следом за ней «Скорая». Казалось, во дворе, как в колодце, гуляет эхо. Теперь выли не две машины, а три. Или даже четыре. С забора вдруг посыпались во двор плечистые мужики в камуфляже. Никто не обратил внимания на выстрел. Все подумали, что это с треском обвалилась балка в горящем доме.
– Тарань ее! – отчаянно крикнул кто-то.
Застрявшую в воротах легковую машину буквально внесла во двор пожарка. Из нее тут же посыпались люди в касках и спецодежде и торопливо начали разворачивать брандспойты. К упавшему в снег Телятину кинулись врачи.
И тут на крыше появилась женщина. Аркадий Павлович всего этого уже не видел, он был без сознания. Зато люди внизу закричали и замахали руками. В спину женщине из смешного окошка, похожего на скворечник, валил густой черный дым. Она казалась такой толстой, неуклюжей. И нелепой.
Но по крыше дома съехала так лихо и уверенно, будто всю жизнь только этим и занималась. Она была спокойна: Аркадий прыгнул. Он жив, не может быть, чтобы разбился. Все будет хорошо.
Так она думала, когда на самом краю обледеневшей крыши закрыла глаза и даже попыталась прочитать единственную известную ей молитву. Но молитва была длинной, а времени мало. Она успела только сказать:
– Ох!
И плюхнулась в мягкий снег. Какое-то мгновение было трудно дышать. Казалось, на грудь положили свинцовую плиту. Потом вдруг легкие обжег морозный воздух, и она поняла: жива. Невыносимо болела правая нога, голова гудела. «Похоже, у меня сотрясение мозга…» – подумала Ульяна Федоровна.
– Она сейчас замерзнет! Быстро одеяла, спирт!
– Носилки! – крикнул кто-то.
– Надо сделать ей укол…
Она была в сознании, когда санитары несли ее в машину «Скорой помощи», стоящую за воротами. Во дворе стало жарко, как на экваторе. Дом, похожий на огромный огненный шар, пылал, хотя пожарные старались. Поливали его из брандспойтов, закидывали снегом. Уже было понятно, что имущество Телятиных не спасти, отстоять бы хозяйственные постройки и соседей. Они стояли тут же, перепуганные насмерть.
– Я вас прошу! Прошу вас! – отчаянно кричал враз протрезвевший Сашка, сосед. – Любые деньги! Только спасите!
– Да иди ты на…! Не мешайся!
– Родненькие, спасите! Лейте с той стороны, где наш дом! Любые деньги!
– Мужики, уберите его кто-нибудь!
– Телефон надо брать, когда звонят, – простонала Ульяна Федоровна. Ей уже стало легче. На морозе дышать было легко, да и обезболивающее подействовало.
На снегу, почти у самых ворот, лежал огромный мужчина. Ульяна Федоровна не сразу поняла, что это Ситников.
– Его у… убили?
– Вы о чем?
К ней нагнулся врач.
– Убийца… В доме был убийца.
– Вам нельзя волноваться.
– Подождите, – взмолилась она. – Еще одну минутку…
Двор был полон народа. Да и за воротами толпа. Прибежали испуганные соседи со всех концов коттеджного поселка. К пожарищу их не пускали, они толпились за забором, оживленно обсуждая происшествие.
– Катковы фейерверки запускали…
– Это они подожгли…
– Вы не имеете права! – слышала Ульяна Федоровна визжащий голос Ленки. – Мы тут ни при чем!
– Запрещать надо это баловство…
Сколько же здесь было машин! «Скорая», две пожарных, полиция… Ульяна Федоровна сбилась со счета от мелькавших перед глазами людей. Ее дом, пять лет жизни, милые сердцу безделушки… Ничего нельзя спасти. Странно, она ничего не чувствовала. Потом вдруг вспомнила:
– Ваня!
– Женщина, вы куда? Лежите!
– Там человек! Вы что, не поняли?! Живой человек! – рвалась она из рук санитаров.
– Его спасут.
– Он в подвале! Он там заперт! – рыдала Ульяна Федоровна. Нога… Проклятая нога… Она не могла встать. Кажется, это перелом.
– Вы бы о муже так убивались, – сказал кто-то.
– Муж? А что с ним? – вскинулась Ульяна Федоровна.
– Живой. Без сознания только. Ребра сломаны, многочисленные ушибы, рука… Открытый перелом… Давайте ее в машину…
– Еще одну минуточку… Погодите…
Она не могла удержать слез. Горела ее любовь, ее надежда на новую жизнь, горели мечты. На краю поселка пылал огромный факел. И никто не понимал…
К машине «Скорой помощи», куда уже заносили Ульяну Федоровну, подошел грузный пожилой мужчина с усталым лицом, одетый в поношенную дубленку.
– Она в сознании? – спросил он у врача.
– Да. Пока. Мы хотели ей укол… Снотворное и успокоительное… Такой стресс…
– Погодите. Ульяна Федоровна, вы меня слышите? – зампрокурора, а это был он, нагнулся над стонущей женщиной.
– Да.
– Что здесь произошло?
– Аркадий вам звонил. Он все объяснил.
– В доме вы были вдвоем?
– Нет.
– Что, позвали гостей на Рождество?
– Д-да.
– Тогда я не понимаю: как нанятый вашим мужем киллер решился выполнить свою работу в присутствии стольких свидетелей? Я правильно понял, что Аркадий Павлович хотел вас убить?
– Д-да. Не совсем.
– Тогда объясните мне…
– Гражданин, потом, – вмешался врач, видя, как побелела Телятина. – Она пережила сильный стресс, прыгнула с крыши. У нее, возможно, переломы.
– Хорошо, – сдался зампрокурора. – Потом так потом.
– Савелий Игнатьевич, – позвала Телятина, чувствуя, как правую руку мажут чем-то холодным, пахучим.
– Да?
– Там, в доме, люди. Много людей. Они… мертвы.
– Много – это сколько?
– Двое. А может, трое. Четвертый лежит у ворот. Что с ним?
– Пустил себе пулю в голову, – устало сказал зампрокурора. – Самоубийство.
– Не может быть!
– Почему?
– Это он нас всех…
Ульяна Федоровна не договорила. В правую руку впилась игла.
– Несчастная женщина, – сказал кто-то.
