Дик Френсис - Дикие лошади
Ей нужно сочувствие, подумал я. Надо, чтобы кто-то обнимал ее, пока она будет плакать. Я спросил:
— А что жена Пола, Дженет?
— Полиция сообщила ей. Я думаю, она едет сюда.
Я посмотрел на часы. Пять минут восьмого. Я был болен и голоден, я должен был обсуждать завтрашние съемки с Нэшем и Монкриффом. И все же…
— Робби, — произнес я, — там указан адрес профессора Дерри?
— Только номер телефона. — Он продиктовал номер. — А как насчет Доротеи?
— Я сейчас еду к ней. Подъеду к больнице примерно через сорок минут. Можете вы устроить, чтобы меня пропустили к ней?
Он мог и собирался это сделать. Я спросил, кто обнаружил тело Пола.
— Я, черт бы все это побрал! Около трех часов дня я поехал забрать свою записную книжку, которую оставил на кухне у Доротеи прошлой ночью. Я снова заехал за ключом к ее подруге Бетти, но Бетти сказала, что ключа у нее больше нет, потому что сегодня рано утром она отдала его Полу. Я перешел через дорогу к дому Доротеи и позвонил в дверь — будь проклято это тихое «динь-дон», — но никто не открыл, поэтому я обошел дом и подергал кухонную дверь, и она оказалась открытой. — Он помолчал. — Пол лежал в холле почти на том же самом месте, где Бетти нашла Доротею. Хотя крови не было. Он умер мгновенно и был мертв уже несколько часов. Он был убит большим кухонным ножом, возможно, взятым в этом же доме. Нож остался в теле, он был вогнан глубоко в грудную клетку сзади и сбоку, почти под самым правым локтем…
— Робби!.. — промолвил я; язык мне не повиновался.
— Да. Почти в то же самое место, что и у вас. Рукоять торчала наружу. Обычная рукоять кухонного ножа, ничего особенного. Не «Гнев». Я позвонил в полицию, и они продержали меня под стражей в этом доме до вечера, но я не смог сказать им, зачем Пол пришел сюда. Откуда мне было знать? Я не мог сказать им ничего, кроме того, что, судя по всему, нож достиг сердца и вызвал его остановку.
Я прочистил горло.
— Вы не сказали им… обо мне?
— Нет. Вы ведь не хотели этого?
— Не хотел.
— Но теперь все иначе, — с сомнением сказал он.
— Не все, если, конечно, полиция найдет убийцу Пола.
— У меня создалось впечатление, что они не знают, где искать. Однако они собираются проводить расследование. Вам лучше быть готовым к этому, потому что вы были в этом доме после того, как случилось нападение на Доротею, и у них есть ваши отпечатки пальцев.
— Верно, есть. — Я немного подумал и спросил: — Это нарушение закона — не сообщать, что тебя пырнули ножом?
— По правде сказать, я не знаю, — ответил Робби, — но зато я знаю, что нарушение закона — иметь при себе в общественном месте такой нож, как «Гнев», а именно это сделал О'Хара, когда вы двое забрали этот нож с собой прошлой ночью. Он может быть привлечен к ответственности и посажен на шесть месяцев.
— Вы шутите?
— Ничуть. Сейчас действуют строгие законы касательно ношения опасного для жизни оружия, а представить себе что-либо более опасное, чем «Гнев», трудно.
— Забудьте, что вы вообще видели его.
— Постараюсь.
Накануне вечером мы замели следы в кухне, побросав защитные жилеты, мою рубашку, свитер и использованные медицинские принадлежности в мешок для мусора; мешок мы взяли с собой и при первом же удобном случае отнесли его к куче таких же мешков на задворках «Бедфорд Лодж», откуда специальная машина ежедневно вывозила отходы и пустые бутылки.
На прощание Робби снова сказал, что он велит медсестрам пропустить меня к Доротее, и попросил позже позвонить ему еще раз.
Пообещав это, я распрощался с ним и набрал номер профессора Мередита Дерри, который, к моему облегчению, подошел к телефону и дал согласие уделить полчаса на исследование ножа, особенно если я заплачу ему как консультанту положенный гонорар.
— Конечно, — охотно согласился я. — Двойной, если проведете исследование сегодня вечером.
— Приезжайте в любое время, — сказал профессор и сообщил мне адрес вместе с указанием, как проехать.
Горе Доротеи было столь глубоким и сокрушительным, что я испугался. Едва она увидела меня, как из ее глаз потекли слезы, бесконечные безмолвные слезы, без рыданий или стонов: это была уже не боль, а безграничная скорбь, скорбь как по прошлым, так и по нынешним потерям.
Я ненадолго приобнял ее, а потом просто взял ее руку и сидел так, пока она не нашарила другой рукой лежавший на кровати платок и не утерла нос.
— Томас…
— Да, я знаю. Мне так жаль.
— Он хотел мне только хорошего. Он был добрым сыном.
— Да, — ответил я.
— Я не всегда понимала его…
— Не вините себя, — сказал я.
— Но я виню. Я ничего не могу поделать. Я должна была позволить ему увезти меня сразу же после смерти Валентина.
— Нет, — сказал я. — Перестаньте, милая Доротея. Вы ни в чем не виноваты.
— Но почему? Почему кому-то понадобилось убивать моего Пола?
— Полиция выяснит это.
— Я не могу перенести это. — Снова потекли слезы, не давая ей говорить.
Я вышел из палаты и попросил медсестер, чтобы Доротее дали успокоительное. Ей уже давали, и больше нельзя без разрешения врача, ответили они.
— Тогда спросите у доктора, — раздраженно потребовал я. — Ее сын убит. Она чувствует себя виноватой в этом.
— Виноватой? Почему?
Это было слишком трудно объяснить.
— К утру ей будет очень плохо, если вы не сделаете что-нибудь.
Я вернулся к Доротее, думая, что зря потратил на них слова, но десять минут спустя в палату быстрым шагом вошла одна из медсестер и сделала Доротее укол, от которого та почти тут же уснула.
— Это удовлетворит вас? — спросила меня медсестра с оттенком сарказма.
— Как нельзя лучше.
Я покинул больницу и помог своему шоферу отыскать дорогу к дому профессора Дерри. За вечернюю работу водителю платили полторы ставки, и он сказал, что не будет торопить меня с возвращением домой.
Ушедший на пенсию профессор Дерри отнюдь не купался в роскоши. Жил он на первом этаже многоэтажного дома, поделенного по горизонтали на множество квартир. Сам он, как оказалось, занимал квартиру, состоявшую из рабочего кабинета, спальни, ванной и кухоньки в отделенном ширмой алькове; все было маленьким и мрачным из-за обилия темного дерева, этакая келья ученого старца, живущего на скудные средства.
Профессор был сед, сутул и хрупок, но его глаза и его мышление были пронзительно ясными. Он жестом пригласил меня в свой кабинет, усадил на деревянный стул с подлокотниками и спросил, чем может быть полезен.
— Я пришел за сведениями о ножах.
— Да-да, — перебил он, — вы это сказали по телефону.
Я оглянулся, но в комнате телефона не увидел. Телефон — платный — был установлен в подъезде, и профессор делил его с верхними жильцами.
Я спросил:
— Если я покажу вам изображение ножа, сможете ли вы рассказать мне о нем?
— Попытаюсь.
Я достал из кармана куртки сложенный листок с рисунком найденного на Хите ножа, и протянул его профессору. Тот развернул его, разгладил и положил на стол.
— Я должен сказать вам, — произнес он, часто и мелко шевеля губами, — что со мной недавно уже консультировались по поводу такого ножа.
— Вы известный эксперт, сэр.
— Да. — Он изучал мое лицо. — Почему вы не спрашиваете, кто консультировался со мной? Вы нелюбопытны? Я не люблю нелюбопытных.
— Я полагаю, что это были полицейские.
Он издал хриплый смешок.
— Кажется, мне придется произвести оценку с другой стороны.
— Нет, сэр. Это я нашел нож на Ньюмаркетском Хите. Полиция взяла его как вещественное доказательство. Я не знал, что они консультировались с вами. Меня привело сюда именно любопытство, сильное и неослабевающее.
— Что вы заканчивали?
— Я никогда не посещал университет.
— Жаль.
— Спасибо, сэр.
— Я собирался выпить кофе. Вы хотите кофе?
— Да. Спасибо, сэр.
Он деловито кивнул, скрылся за ширмой и вскипятил в своей крошечной кухоньке воду, насыпал в чашки растворимого кофе и спросил, не надо ли сахара или молока. Я встал и помог ему; эти маленькие домашние хлопоты были с его стороны сигналом к готовности поделиться сведениями.
— Я не предлагал кофе двум молодым полицейским, которые приходили сюда, — неожиданно сказал он. — Они называли меня дедулей. Покровительственно.
— С их стороны это было глупо.
— Да. Оболочка изнашивается, но интеллектуальное содержимое — нет. А люди видят оболочку и называют меня дедулей. И голубчиком. Как вам это нравится — голубчик?
— Я убил бы их.
— Совершенно верно. — Он снова хихикнул.
Мы взяли по чашке кофе и вернулись в кабинет.
— Нож, который полицейские приносили мне, — сказал он, — это современная копия армейского ножа — такими пользовались американские солдаты во Франции во время первой мировой войны.
