Дмитрий Вересов - Загадка Белой Леди
В стеклянный куб столовой теперь ходили лишь самые равнодушные, остальные старались не показываться, каждый по-своему переживая случившееся. Но сидеть с единственной прочитанной книгой и дудочкой, вдруг потерявшей всякий смысл, становилось все невыносимее с каждым часом, и миссис Хайден не выдержала. К тому же у нее не выходила из головы нелепая сказка Жака – может быть, она увидит его и поговорит с ним, ведь на такого человека вряд ли распространяются ограничения доктора Робертса.
К обеденному часу в столовой собралось человек десять. На вошедшую миссис Хайден посмотрели недобро, и многие даже не поздоровались, но никого из тех, кого она могла считать своими знакомыми, не было. Зато появилось несколько новых лиц, самым ярким и неприятным из которых оказалась жгучая женщина лет тридцати с небольшим, обладательница крупного рта в бронзовой помаде и роскошного бюста, подчеркнутого чрезмерным декольте. Заметив, что миссис Хайден села в одиночестве на свое место у стены, она тут же, как нарочно, вскочила и подсела к ее столику.
– Буэнас диас! – громогласно произнесла эта странная яркая женщина и бесцеремонно щелкнула пальцами, призывая официанта перенести ее обед за новый столик. Сидевшие за старым, как заметила миссис Хайден, переглянулись с некоторым облегчением. Это были четверо мужчин, причем одного из них, коренастого, но костлявого, с гладким, северного типа лицом, она тоже раньше никогда не видела. Наверное, это и был тот полицейский следователь, о котором сейчас говорили все вокруг.
Тем временем брюнетка приблизила свое смуглое, с расширенными глазами, лицо едва не вплотную к миссис Хайден и горячо заговорила:
– Меня зовут Джина, Джина Фоконье, я из Андорры. Вы не представляете, чего мне стоило оказаться здесь!
– А что такое? – насторожилась миссис Хайден, вдруг предположив, что сейчас новенькая расскажет ей, как именно добиралась сюда самолетами или подводными лодками, и она наконец разгадает загадку этого пансионата.
– Дело в том, что я страдаю… нет, вы даже никогда не догадаетесь чем! Все тут какие-то квелые, замкнутые, словно боятся чего-то…
– Это, возможно, после…
– А, после убийства вашей малышки! Да нет, здесь вообще все такие, тут все страдают отсутствием чего-нибудь – а я, я наоборот, у меня присутствует все в избытке: мой диагноз панфобия и фобофобия! – торжествующе закончила она, словно признавалась в получении Оскара или Серебряного льва. – А это значит, что, во-первых, я боюсь всего, а во-вторых, и самое интересное, я боюсь начать еще чего-нибудь бояться!
– Но если вы уже и так боитесь всего, то чего же ждать еще?
– Ах, не скажите! – Фоконье трещала на каком-то странном наречии, которое миссис Хайден понимала не совсем хорошо, хотя большинство слов было знакомо. – Все время новые места, а главное – новые люди! И мужчины! О, вы знаете, я ужасно боюсь новых мужчин, хотя привыкаю очень быстро. Вот, например, эти, что за столиком. Они так подозрительно меня рассматривали! – Фоконье, сама не замечая, выпятила грудь еще сильнее. – Ах, вот и еще один мужчинка! – В дверь с недовольным лаем ворвался Кадош, и андоррка оставила миссис Хайден, переместив внимание на пекинеса. Она стиснула его и стала восхищенно рассматривать. – Ах, какие глаза! Сколько огня! – Но псу это нисколько не льстило, и он, оскорбленно огрызнувшись, вырвался.
– По-моему, у нее никакая не фобофобия, а чистый бред любовного очарования, – пробурчал костлявый, и, словно подтверждая его слова, Фоконье, забыв о собаке, бросилась к человеку, входившему в зал. Это был Виктор.
Он улыбнулся мужчинам, наклонил голову в сторону миссис Хайден и хотел сесть за пустой столик, но его опередила Фоконье.
– О, какой прекрасный экземпляр! Синие глаза при смуглой коже говорят о породе! Вы позволите? – Не дожидаясь ответа, она боком присела за стол, отчего грудь ее дрогнула, а бедро соблазнительно выгнулось. Виктор посмотрел на нее ясным взглядом.
– Напитки здесь только безалкогольные. Немного выпить можно в коктейль-холле недалеко отсюда. А пока советую вам взять кинни.
– Кинни? Это же какое-то гнусное варево, откуда-то… Откуда-то с Мальты, если мне не изменяет память…
Виктор быстро посмотрел на миссис Хайден, но та сидела, отвернувшись к окну, и смотрела в парк.
– Так пойдемте? – вдруг заспешил он, вставая и предлагая руку Фоконье. – Холл откроется через пару минут.
И в спину им вонзились две пары ненавидящих глаз.
Коктейль-холл находился как раз посередине между столовым залом и приемной доктора Робертса. Увитый внутри всевозможными экзотическими растениями, он напоминал оранжерею в миниатюре или, наоборот, большой аквариум, в котором плавно двигались немногочисленные рыбы-завсегдатаи.
Фоконье висела у Виктора на руке, с упоением перечисляя имеющиеся у нее страхи.
– Это целая коллекция! Вы представляете, стоит мне узнать еще о какой-то фобии, и она тут же у меня появляется! Например, за неделю до того, как брат меня отправил сюда, я узнала, что какую-то часть пути придется ехать по железной дороге, и тут же обнаружила у себя сидеродромофобию. А еще – и здесь я ужасно, ужасно от этого страдаю! – у меня развилась антофобия. Зачем столько цветов?!
– Да ведь они здесь не пахнут.
– Ну и что? Зато они повсюду. Я даже попросила сестру убрать у меня из коттеджа все до единого. Жаль только – не вырвать их с газонов! А эта рыжеволосая красотка в столовой – у нее-то что?
– Здесь не принято расспрашивать друг друга о подобных вещах, – мягко улыбнулся Виктор. – Равно как и рассказывать о себе.
– Это шпилька в мой адрес? – живо отреагировала Фоконье. – Но ведь здесь все больные, а им должно быть разрешено все, – безапелляционно закончила она.
– Таким красивым, как вы, – безусловно! – рассмеялся он. – Вот и холл. Зайдем, выпьем по бокалу коммандарии.
– Но доктор запретил мне спиртное.
– Коммандария – это не вино, это история. В нем содержится частица того вина, что воспевал Гомер. Его пили египетские фараоны. Оно было известно еще до того, как тамплиеры дали ему название мана – мать, выкупив виноградники у Ричарда Львиное Сердце.
– Как интересно! А существует ли боязнь вина?
– Думаю, только у завязавших алкоголиков.
Они встали с бокалами у окна, оказавшись прямо под неодобрительным взглядом Робертса, который, как всегда в это время, занимал свой наблюдательный пост на высоком табурете среди зелени. Фоконье все откровенней прижималась к черному рукаву собеседника грудью, а он с каждым глотком становился все бесстрастнее. Посетителей, разумеется, было совсем мало.
К облегчению Виктора, андоррка вдруг увидела, как своей подпрыгивающей походкой кузнечика шествует господин Морена, и тут же, как школьница, потупила глаза.
– Вы извините меня, но это такой замечательный экземпляр! Я побегу поговорю с ним. – И убежала, не забывая соблазнительно покачивать бедрами.
Робертс вышел из своей засады.
– Зачем вы притащили сюда эту истеричку?
– Разве она истеричка? Она рассказывала мне про фобии.
– Рассказы о фобиях – только внешнее выражение. Кстати, весьма удобное. У нее классическая истерия, то есть истерия в том смысле, в каком ею страдали те, кого пятьсот лет назад отправляли на костры.
– Но с чего бы? Ведь она роскошная женщина, Оливер, – Виктор усмехнулся одними глазами.
– Вам мало печального исхода с Волендор?
– С каких это пор вы так откровенно связываете гибель Виолы с нашими с ней отношениями? – вдруг сухо отрезал Виктор.
– В принципе, я имею полное право удалить вас из клиники за нарушение определенных, установленных здесь правил – связи между пациентами категорически запрещены, – точно так же отчужденно и зло ответил Робертс.
– Вы просто устали, Оливер. Впрочем, и я тоже, – на мгновение лицо Виктора стало таким, будто он прожил на свете уже несколько жизней. – Но, к счастью, почти все на свете имеет конец.
И оба невольно посмотрели туда, где среди буков и грабов прятался «Кюминон».
– А Фоконье с ее бесконечной болтовней все-таки лучше бы тоже ограничить в перемещениях, – недовольно проворчал Робертс. – Разумеется, она вне подозрений, но все же…
Тем временем Фоконье догнала Морена уже у самого входа в столовую и сама подхватила его под руку.
– Как приятно увидеть в таком месте человека, словно сошедшего со страниц старинного романа!
