Наталья Солнцева - Портрет кавалера в голубом камзоле
Жюли никак не могла унять охватившее ее волнение. Она прислушивалась к каждому шороху, к каждому выстрелу за окнами. Пустой дом пугал ее темнотой и странными звуками. Казалось, по гулким залам бродят призраки то ли бывших хозяев, то ли театральных персонажей…
Она боялась, что Сатин не вернется. Его могли убить дезертиры или русские мужики, которые нападали на одиноких путников. Она представляла себе разные беды, подстерегающие человека во время беззакония и разрухи. Любой прохожий мог оказаться злоумышленником. Паника мало-помалу охватывала Жюли, которая устала ждать. Если Сатин не придет до утра, она отправится разыскивать его…
Когда на лестнице раздались крадущиеся шаги, француженка замерла и затаила дыхание.
Кто бы это мог быть? Николя? Она хотела позвать его, но одумалась. Шаги приближались. Поскрипывал рассохшийся паркет, хлопали двери…
Жюли не знала, куда ей спрятаться. Под кровать? Найдут. Забраться под ворох сценических костюмов? Тоже рискованно. Если в дом проникли грабители, то они непременно заинтересуются тряпками. Как же быть? Мысли мелькали с лихорадочной быстротой. Она поспешно задула свечу, схватила продолговатый чехол с «семейной реликвией» Сатина и юркнула за шкаф. Створки его были открыты, и внутри валялись только шляпные коробки…
Шаги стали громче, к ним прибавился невнятный говор. Жюли не могла разобрать, русские это или французы. В любом случае они дезертиры. Незваные гости, кем бы они ни были, безошибочно определили жилую комнату по теплу, исходящему от печи. Перед уходом Николя бросил туда последние дрова, чтобы Жюли не мерзла. Теперь предательское тепло выдало ее…
– Боже, спаси меня! – беззвучно взмолилась она, ощущая, как по спине бегут мурашки. – Николя! Где же ты? Почему не взял меня с собой?
– Здесь… – приглушенно вымолвил по-русски голос за дверью.
Кто-то осторожно, медленно приоткрыл дверь и, очевидно, просунул в щель голову, разглядывая погруженную во мрак комнату.
– Кто-то есть… – произнес хриплый басок. – Нюхом чую…
Жюли вспомнила, что Сатин держал под подушкой заряженный пистолет. Уходя, он оставил его… на всякий случай. Жюли не умела стрелять, но он сказал, что достаточно будет наставить оружие на грабителей, и те убегут.
Теперь взять пистолет было невозможно. Жюли похолодела от ужаса. Дезертиры, если это они, могут не просто отобрать у нее вещи, но и сделать с ней все, что угодно…
Ей стало дурно при мысли, на что способны изголодавшиеся по женскому обществу солдаты.
Один из «дезертиров», как она окрестила незваных визитеров, вошел в комнату, неся в руке свечу. Желтый огарок разливал вокруг себя мутный свет. Запахло потом, дегтем и немытым человеческим телом.
– Никого… – удивленно протянул басок.
Жюли старалась не дышать. Пульс барабанным боем стучал у нее в ушах, сердце выпрыгивало из груди.
– Зенки раскрой! – грубо произнес второй мужик и с шумом втянул носом воздух. – Ну-кось, посвети…
Жюли судорожно прижала к себе чехол с «семейной реликвией» Сатина. Она так и не удосужилась поглядеть, что там, внутри. Ей было не до того. Она поняла, что не сможет уберечь от грабителей дорогую для Николя вещь. Он поступил опрометчиво. Ему не нужно было заранее доставать чехол из тайника под кроватью. Запоздалые сожаления всколыхнулись в ней, сменившись страхом и отчаянием. Николя обещал скоро вернуться, но уже ночь, а его все нет и нет. Будь он жив, давно бы пришел. Значит, он убит… а раз так, не все ли равно, что с ней будет?..
Все эти мысли в долю секунды пронеслись в ее уме. На стенах комнаты колыхались длинные тени жутких косматых чудовищ, которые притворялись людьми. У Жюли зубы стучали от холода, пронизывающего ее до костей. То был холод смерти, – она ощущала это всем своим существом…
– Ты гляди, какая краля!
– Тю-у-у-у…
– Эй, девка! – приблизился к Жюли бородатый мужик в армяке, подпоясанном веревкой. – Выдь на свет, не бойся…
Мадемуазель Арне хотела бы вжаться в стену или провалиться сквозь пол. Бородач поднял огарок и выпучил глаза, разглядывая француженку.
– Тоща больно…
– Ниче, сойдет, – отозвался баском второй оборванец, вооруженный плотницким топором. Он шмыгал носом и облизывался.
– Тебя как звать-то?
Жюли стиснула зубы, чтобы не закричать. Животный ужас охватил ее. Она не сводила взгляда с топора, на котором ей чудились следы крови и прилипшие к лезвию волосы…
– Че там у тебя? – наклонился к ней бородач и протянул руку. – Дай-кось сюда…
Жюли замотала головой и замычала, будто немая, не выпуская чехла. Пальцы намертво, до побелевших суставов, вцепились в «реликвию», – единственное, что еще связывало ее с прежней жизнью, с Сатиным и их любовью. Эта любовь казалась последней спасительной соломинкой в пучине всеобщего бедствия, войны и разрухи…
– Дай! – разозлился бородатый мужик, и его рот перекосился. В углах губ выступила пена.
Он пытался вырвать у Жюли чехол со свернутой в трубочку картиной, принимая холст за что-то другое.
– Небось золото тама… – облизнулся второй, подступая ближе и поигрывая топором.
– А-ааа-ааа! – завопил бородач, брызгая слюной. – А-а-аааа! Отдай… отдай…
– Чертова баба…
– На тебе! На!.. На! Ах, ты…
Мешая друг другу, сопя и ругаясь, грабители набросились на бедную женщину. В пылу борьбы за чехол с неведомым содержимым они не услышали торопливых шагов по коридору, не заметили скользнувшего в комнату Сатина. Удар его сабли раскроил бородачу череп раньше, чем тот успел обернуться. Брызнула кровь. Пальцы мужика разжались, тело повалилось ничком и затихло. Огарок свечи выпал из ослабевшей руки, но не потух.
Жюли медленно сползала по стене, оседала на пол… из ее кудрей выкатилась черная капля, по виску побежал темный ручеек…
– Ты ранена? – забыв обо всем, Николай кинулся к ней, наклонился… – Жюли… Жюли! Все хорошо… Я пришел за тобой! Жюли… ты слышишь меня?..
Она не отвечала. Ее глаза остекленели и помутились. Желтый язычок пламени на полу мигнул, зашипел и погас.
– Жюли! – в наступившей темноте звал Сатин. – Жюли…
Второй грабитель, который в панике отпрянул, успел вырвать из ее рук «семейную реликвию» и, пряча чехол под армяк, попятился. Боясь нападения, он наугад махнул топором, попал во что-то мягкое и бросился вон из комнаты.
Николай не почувствовал боли, – только что-то горячее потекло по плечу, и правая рука безвольно повисла, выронив саблю. Грабитель уже опрометью несся по коридору, с шумом натыкаясь на мебель и музыкальные инструменты. Что-то разбилось… жалобно вскрикнули струны…
Сатин ничего этого не слышал. Он не собирался догонять разбойника и был озабочен только состоянием Жюли. Она почему-то не двигалась и не подавала признаков жизни.
По небритым щекам Сатина катились слезы. Плечо онемело, одна рука не слушалась. Он не мог поднять Жюли и перенести ее на кровать…
– Все будет хорошо, – словно в бреду шептал он. – Все будет хорошо… Я нашел подводу, Жюли! Мы выберемся отсюда… обещаю…
Она продолжала сидеть на полу, опираясь на стену. Ее руки похолодели. Сатин стоял на коленях и гладил Жюли по спутанным мокрым волосам. На его ладонях оставалась кровь, но он этого не видел.
– Как же так? – взывал он к далекому бесстрастному Богу. – Как же так?..
Он не понимал до конца того, что произошло. Ведь ему суждено умереть не здесь, в холодной опустевшей Москве, – а, дожив до глубокой старости, мирно окончить земной путь в собственной постели…
Глава 26
Глории опять приснился ночной сад с павильоном в виде обрушенной башни. Романтический дух этого сооружения поддерживали рыцари в блестящих латах, с перьями на шлемах, их ловкие пажи и дамы в средневековых нарядах…
Необычная публика прогуливалась вокруг башни, вела неторопливые беседы, из которых нельзя было разобрать ни слова…
Глория наблюдала за ними из зарослей лавровишни, оставаясь незамеченной. Пышную процессию замыкала странная пара, – надменная императрица и уродливый карлик с лицом принца.
Карлик показался Глории знакомым. «Где я могла его видеть?» – гадала она, прислушиваясь, не долетит ли до нее хоть фраза из их разговора.
На императрице переливались всеми оттенками золота платье и головной убор царицы Верхнего и Нижнего Египта.
