Галина Романова - Огненный шар
– Так что с голосами? – Сексуальная жизнь Грищенко в прошлом браке Васю совершенно не интересовала.
– Два голоса. Один принадлежал Кате, второй – незнакомому мужчине. Они спорили. Или даже ругались.
– Предмет спора? Вы не расслышали, о чем был спор?
– О деньгах, конечно! Сейчас все помешаны на деньгах! Катя громко орала о какой-то доле. Фирма… Точно, это слово было. Катя несколько раз повторила.
– А что конкретно о фирме?
– Левая…
– Что?!
– Катя сказала, что фирма левая. Это дословно. И еще она сказала перед тем, как все сильно загрохотало, что тебе, Валера, будет очень плохо. Она, мол, постарается.
– Валера??? – ахнул Вася Климов, у него аж в горле пересохло. – Точно – Валера???
– Не сомневайтесь, молодой человек. Валера, Валера! Так звали моего мужа, – она гневно сжала губы, когда глянула на его портрет в очередной раз. – Я еще подумала тогда, что еще один кобель, и еще один Валера. Простите…
– Понимаю, вы его не видели, но голос? Голос смогли бы узнать, если бы мы провели следственный эксперимент?!
– Ну вот, а я что говорила! – пожаловалась она с недовольной гримасой портрету покойного мужа. – Начинают сначала с разговора, потом – следственный эксперимент! Конечно, я узнаю голос. Его сложно не узнать, густой такой баритон, громкий. И… И кто вам сказал, что я его не видела?! После такого грохота я вскочила с постели! Я – к двери, глянула в глазок, он вышел. Но не сразу. После грохота снова вода лилась. Я еще подумала тогда, что Катя все же уломала этого Валеру. Она всегда была сучкой! Похотливой сучкой!
Взгляд, полный ненависти, скользнул сначала по портрету, потом обратился к стене, соединяющей их квартиры.
– Ваню отправила в больницу, а сама тут же мужика вызвала к себе! Шалава… Простите!
– Вы узнаете его, если…
– Если следственный эксперимент! – возмущенно воскликнула она, брызнув слюной. – Уж поняла, что не отвертеться! Узнаю!
– Вот взгляните, пожалуйста, – Вася разложил веером фотографии на диване сбоку от нее. – Может, кто-то покажется вам знакомым?
– Он! – гневно ткнула она пальцем в одну фотографию и следом перевела взгляд на своего мужа, запечатленного в портрете. – Такой же мордастый, как и мой!..
– Сан Саныч!!!
Климов влетел в кабинет, едва не сорвав дверь с петель. Востриков аж вздрогнул и назвал его чокнутым.
– Я знаю, кто убил Грищенко Катерину! – Климов издал победный клич, швырнул фотографии на свой стол и подбоченился. – Я знаю убийцу!
– Клюева? – предположил Востриков, перебирая какие-то бумаги на столе.
– С чего вы взяли?
– Так удрала эта дрянь! Удрала вместе со своим любовничком Грищенко! Мы к ней на квартиру сунулись, а там уже новые жильцы. Она им ее сдала на неопределенный срок. А она под подпиской! Будет мне теперь…
– Это не Клюева убила Катерину. Это Мельников! – Вася выхватил его фотографию из стопки, помотал ею в воздухе. – В ту ночь их спор слышала соседка. Отчетливо слышала разговор про какую-то левую фирму… Смекаете, Сан Саныч?!
Востриков вытаращил глаза.
Честно? Он ни разу, ни единой своей мыслью не мог заподозрить господина Мельникова – важного, вальяжного бизнесмена – в убийстве! В преступлении экономическом – другой вопрос. Любой бизнесмен по кромке закона ходит. Но чтобы такое ужасное убийство!
– И что соседка, – выдохнул он, когда Вася замолчал, – слышала, кроме разговоров о левой фирме?!
– Она слышала, как Катерина называла мужчину Валера! Они спорили о доле, деньгах, громко ругались. Потом был грохот, потом лилась вода в ванной.
– Мыл руки и обувь?
– Скорее всего! И потом вышел на лестничную клетку из квартиры, а соседка его в дверной глазок-то и засекла! Вот так вот!!! Так что Катерину убил Мельников! Убил из страха разоблачения перед господином Севастьяновым, Сиротин был прав! Мельников кинул своего благодетеля! Кинул и струсил. Потому и убил Катерину, которая, возможно, угрожала ему все рассказать. Ну и из алчности, из-за нежелания делиться, из бешенства еще. Мне кажется, он не очень-то владеет собой. Ну что, Сан Саныч? Пора вызывать господина Севастьянова?
И вот тут Востриков как-то очень странно глянул на Васю, хотя до этого просто млел от восторга на предмет профпригодности своего помощника.
– Что, Сан Саныч?
– А то! – Востриков уставил немигающий взгляд в стену за спиной Климова. – Я уже пытался его разыскать. И тот же результат, что и у адвоката Сиротина. Я пошел несколько дальше и нашел его пассию, дрейфующую сейчас где-то в Средиземноморье. И знаешь, что она мне сказала?
– Что?! – Вася медленно опустился на свой стул.
– Что Николя – так она называет Николая Егоровича Севастьянова – уже как много дней в России!
– Что?!
– Да. Он покинул ее внезапно, потому что получил какую-то информацию. Уехал из особняка на машине, сказала она. Обещал, как вернется из России, позвонить. И не звонит до сих пор. Она уже начала проявлять беспокойство. Это, Вася, дословно.
– Из России он ей звонил?
– Да.
– Когда?
– В день прилета. Из Внукова.
– Число?!
Азарт лишал его дыхания и порождал жажду, но он не стал тянуться к графину и пить. Он знал: самое важное Востриков приберег напоследок.
– За день до того, как была угнана машина Мельникова и был сожжен в ней человек. По информации таможенных служб, которую я получил только что, за минуту до твоего прихода, господин Севастьянов в обратном направлении границу не пересекал. Если, конечно же, не перешел ее, минуя таможню! Но это вряд ли. И вот что я думаю, Вася…
Востриков затих. И промолчал минут десять. Все тот же взгляд буравил стену за Васиной спиной.
– Поначалу-то я думал, что Севастьянов организовал этот акт устрашения для вероломного Мельникова. Все сходилось. Буквально все! И эта Илюхина еще со своими пожеланиями спутала все карты, блин! – выдохнул он после томительной паузы. – А оно вона как может быть…
– Что?! Что, Сан Саныч???
– Знаешь, почему мы до сих пор так и не знаем, чей сгоревший труп был в машине Мельникова?
– Потому что не было пропавших без вести с такими данными.
– Правильно! – Востриков поднял вверх палец. – Потому что этого человека никто не искал. Он не числился пропавшим. Он просто был в отъезде, Вася. Думаю, что я знаю, кто сгорел в машине Мельникова.
– Кто?!
– Севастьянов!.. Он явился к Мельникову, предположительно, Вася, предположительно! – Востриков выставил ладони щитом, будто заранее защищаясь, если что пойдет не так. – Не станем торопиться, ага? Так вот, я думаю, что он явился к Мельникову с разборками. Явился один. Почему? Не знаю! И что-то там произошло. Что-то пошло не так. Самоуверенность не помогла Севастьянову остаться в живых. Мельников его убил! Потом вспомнил, что многие слышали о пожеланиях Мельникову гореть живьем. И придумал такой хитроумный план. Он инсценировал угон своего автомобиля, сжег в нем Севастьянова – и все! Кто сгорел – не знаем. Почему – догадываемся. Потому что нужно господину Мельникову показать его место. Господину Мельникову, зарвавшемуся и обнаглевшему, решившему, что он может увести бизнес из-под носа такой крупной фигуры, как Севастьянов.
– Это будет чертовски сложно доказать, Сан Саныч, – Вася Климов дернул кадыком, пытаясь сглотнуть, но в горле было сухо. – Но версия классная!
– В любом случае господин Мельников попался. Мы может закрыть его по подозрению в убийстве Катерины Грищенко. Ты молодец, Вася! – похвалил его Востриков, поднимаясь с места. – А что касается доказательств… У нас ведь есть стоматологическая карта сгоревшего парня, представленная экспертами. Что нам мешает ее сравнить с картой Севастьянова, а? Ничего, правильно. А установив личность погибшего, мы… Мы придавим этого гада, Вася…
Глава 24
Ему больше не снились кошмарные сны из его прошлой жизни. Он сам стал частью кошмара – чудовищного, непрекращающегося ни днем ни ночью. Он потерял-таки все, что так боялся потерять: деньги, почести, комфорт, власть. Но он даже и представить себе не мог, какая это ерунда в сравнении с тем, что он потерял свободу!
Он – властный, сластолюбивый баловень судьбы, поставивший на колени не одного человека и заставивший выполнять все его прихоти, – теперь был простым заключенным, подчиняющимся и выполняющим прихоти многих, просто вшивым никчемным упырем, сразу получившим погоняло Мука. И ударение ставили на его кличке кто как захочет. И, собственно, на его жизни – гнусной, грязной, оборванной теперь – это ударение никак не отражалось. Она оставалась такой же гнусной, грязной, оборванной.
– А все почему, Мука? – спрашивал его старый зэк, взявший Мельникова под покровительство и поучающий его день за днем с утра до вечера.
– Почему? – вежливо отзывался Валера.
– От жадности, Мука! Все беды – от жадности! Помнишь мудрость? Жадность фраера сгубила! Так и тебя! Ты же попался на ерунде, Мука! На сраных золотых запонках, которые додумался спрятать в банковской ячейке. Нет, ну ты балбес, Мука?! Ты убил дядю, снял с него все, что могло указать на него, сжег его. Сжег его одежду. Все тип-топ будто бы! Но ты не смог расстаться с его золотыми запонками! И спрятал их в банковской ячейке! А мусора при обыске нашли. И все! Ты спалился, Мука! Никто бы никогда не привязал тебя к этому убийству! Никто и никогда, а вот ты спалился сам!..
