Юсси Адлер-Ольсен - Женщина в клетке
И вот Карл принялся за последний листок. Строки почти стерлись, словно его много раз вынимали из сумки. Он долго вертел записку, разбирая написанное слово за словом: «Мерета, я думал, что мы понимаем друг друга. Все это меня глубоко огорчает. Умоляю тебя, не говори никому, чтобы это не пошло дальше. Я намерен больше с этим не связываться».
На этот раз внизу не имелось никаких инициалов, однако почерк, несомненно, был тот же самый.
Он схватил телефонную трубку и набрал номер Курта Хансена.
Ответила девушка из секретариата Консервативной партии. Она разговаривала вежливо, но сказала, что Курт Хансен, к сожалению, в данный момент занят, и предложила Карлу подождать. Судя по всему, до конца заседания осталось несколько минут.
Не отнимая трубки от уха, Карл ждал, разглядывая разложенные на столе листки. Они пролежали в кейсе с марта 2002 года и, вероятно, были положены туда годом раньше. Может быть, речь в них идет о чем-то пустячном, а может, нет. Возможно, Мерета припрятала их, потому что позднее они могли приобрести важное значение — или нет.
Несколько минут из трубки доносились чьи-то разговоры, затем в ней щелкнуло и раздался характерный голос Курта Хансена.
— Карл, чем я могу тебе помочь? — без предисловий спросил депутат фолькетинга.
— Как мне узнать, когда Таге Баггесен подавал свой законопроект налоговой реформы?
— На кой черт тебе эти сведения? — рассмеялся Хансен. — Что может быть интересного в том, каково видение налоговой реформы у правых радикалов?
— Мне нужно уточнить время некоторых событий.
— Нелегкая задача. Таге Баггесен каждую секунду выдвигает новый законопроект. — Хансен снова засмеялся. — Ладно, шутки в сторону! Таге Баггесен занимает пост докладчика по вопросам транспорта по крайней мере уже пять лет. Почему он ушел с поста докладчика по налогообложению, я не знаю, но погоди минуточку.
Карл продолжал держать трубку. На том конце слышалось бормотание.
— Кажется, это было в начале две тысячи первого, еще при старом правительстве. Тогда он имел больше возможностей развернуться со своими глупостями. Мы предполагаем, что это было в марте-апреле две тысячи первого.
Карл удовлетворенно кивнул:
— Ладно, Курт. Это сходится с тем, что я думаю. Спасибо, старина. Если можешь, то переведи-ка меня прямо на кабинет Таге Баггесена, хорошо?
Он подождал, пока через несколько гудков трубку не взяла другая секретарша, которая сообщила, что Таге Баггесен уехал в заграничную командировку: он должен посетить Венгрию, Швейцарию и Германию, чтобы ознакомиться там с сетью спортивных дорог. Назад он вернется в понедельник.
Командировка? Сеть спортивных дорог? Пускай поищут другого дурачка, который в это поверит! Карл сразу понял, что это отдых. Просто отдых и ничего больше.
— Мне нужен номер его мобильника. Будьте так добры дать мне его!
— К сожалению, я не имею права.
— Слушайте, вы тут разговариваете не с деревенским жителем с Фюна! Если понадобится, я за четыре минуты выясню номер его телефона. Только будет ли доволен Таге Баггесен, узнав, что секретариат заставил меня добывать его телефон официальным путем?
В трубке сильно трещало, но по голосу Таге Баггесена можно было расслышать, что он далеко не в восторге от звонка.
— У меня тут есть очень старые записки, по поводу которых мне срочно требуются разъяснения, — вкрадчиво начал Карл. Он уже знал, какая реакция возможна у его собеседника. — Ничего особенного, так, для порядка.
— И что же именно? — Отрывистый тон проводил резкую черту между нынешним и предыдущим разговором.
Карл поочередно прочитал вслух все записки. Когда он дошел до последней, Таге Баггесен, казалось, затаил дыхание.
— Таге Баггесен? — спросил Карл. — Вы слушаете?
И тут в трубке раздались гудки.
«Как бы он, чего доброго, не кинулся с горя в реку», — подумал Карл, пытаясь вспомнить, какая река протекает через Будапешт. Записку он пришпилил к доске рядом со списком подозреваемых, а к пункту 3 приписал инициалы Таге Баггесена и слова «коллеги по Кристиансборгу».
Едва он положил трубку, как телефон снова зазвонил.
— Беата Лундгор, — представились на другом конце провода.
Кто такая Беата Лундгор, Карл не имел ни малейшего представления.
— Мы проверили жесткий диск Мереты Люнггор, и, к сожалению, я должна сообщить, что он стерт, и сделано это очень профессионально.
Тут он припомнил: это одна из девушек, с которыми он разговаривал в секретариате «демократов».
— Я думал, что вы не выбрасываете жесткие диски как раз потому, что хотите сохранить информацию, — сказал он.
— Это так и есть, но, очевидно, никто не предупредил секретаря Мереты Сёс Норуп.
— Как это понимать?
— Это она стерла диск. И сделала об этом очень аккуратную надпись на обороте: «Отформатировано двадцатого марта две тысячи второго года, Сёс Норуп». Сейчас я держу его в руке.
— Это же было через три недели после ее исчезновения.
— Да, действительно так.
Опять напортачили Бёрге Бак и его присные! Неужели в этом расследовании вообще ничего не делалось согласно правилам?
— Можно, конечно, передать диск специалистам для анализа. Некоторые умеют извлекать уничтоженную информацию.
— Да, разумеется, и это, наверное, уже было сделано. Одну минуточку.
Порывшись где-то, она вернулась к телефону и с удовлетворением сказала:
— Да, вот записка. В начале апреля две тысячи второго года уже пробовали восстановить утраченные данные. Здесь есть подробный отчет, почему это оказалось невозможным. Прочитать?
— Нет, не нужно. Очевидно, Сёс Норуп умела делать это как следует.
— Очевидно, да, — подтвердила Беата Лундгор. — Она из тех, кто все делает как следует.
Карл поблагодарил и положил трубку.
Несколько минут он сидел, уставясь на телефон, затем закурил сигарету, взял со стола потрепанный еженедельник Мереты Люнггор и раскрыл его почти благоговейно. Это чувство всегда появлялось у него, когда ему попадалась в руки ниточка, которая, как пуповина, восстанавливала живую связь с последними днями ныне покойного человека.
Здесь, как и в записках, заметки были сделаны торопливым и неразборчивым почерком. Небрежно написанные печатные буквы, некоторые из них незаконченные, наезжающие одно на другое слова. Карл начал со встречи с группой, явившейся по вопросу исследования плаценты, которая состоялась 20 февраля 2002 года. Немного ниже на той же странице было написано «Банкрот 18.30». И больше ничего.
В последующие дни не было почти ни одной незаполненной строчки. От такого количества записей прямо захватывало дух, но Карл не нашел ни одного намека, позволявшего соотнести их со сферой частной жизни.
По мере приближения к последнему дню, проведенному Меретой на работе, Карл чувствовал, как им начинает овладевать отчаяние. Нигде никаких зацепок. Наконец он перевернул последнюю страницу. Пятница, 1.03.2002. Два совещания комиссии и одна встреча с группой, вот и все. Все прочее кануло в прошлое.
Он положил записную книжку на стол и посмотрел на пустой кейс. Неужели он так и пролежал все пять лет за печкой, никому не нужный? Карл опять взялся за еженедельник и заново просмотрел все разделы. Кроме расписания на каждый день и размещавшегося в самом конце списка телефонов, Мерета ничем не пользовалась.
Просмотр телефонной книжки Карл начал с первых строк. Можно было бы сразу начать с букв Д или X, но Карл гнал от себя вероятное разочарование. Среди имен на буквы А, Б и В девяносто процентов оказались ему знакомы. Эта телефонная книжка не шла ни в какое сравнение с его собственной, где преобладали имена таких людей, как Йеспер и Вигга, и многочисленных обитателей Рённехольтс-парка. Как легко можно было заметить, в частной жизни Мереты было очень мало друзей. Скорее, их не было вовсе. У этой красавицы имелся брат, ставший инвалидом из-за мозговой травмы, и уйма работы, вот и все.
Добравшись до буквы Д, Карл заранее знал, что не встретит на этой странице телефона Даниэля Хейла. Мерета Люнггор заносила телефоны в записную книжку не на имя человека, как это делала Вигга, а на его фамилию. Разные люди поступают по-разному. Да и кто будет искать телефон премьер-министра Дании на букву Г, хотя его и зовут Гёран? Не считая, конечно, Вигги.
И вдруг — вот оно, есть! Дойдя до страницы на букву X, Карл сразу же понял, что дело повернулось новой стороной. Раньше в нем говорили о несчастном случае, говорили о самоубийстве и в конце концов зашли в тупик. В ходе расследования встречались косвенные свидетельства того, что в деле об исчезновении Мереты Люнггор много неясностей, но эта страница просто кричала об этом! Весь еженедельник был заполнен наскоро сделанными записями. Почерк, которым были накорябаны эти буквы и цифры, был даже хуже, чем у Йеспера, и это ровным счетом ни о чем не говорило. Ее почерк не радовал глаз, она вовсе не была той аккуратисткой, какой представляешь себе такую политическую комету, как она. Но нигде в записях Мереты Люнггор ему ни разу не попалось признаков того, чтобы она, сделав запись, потом об этом пожалела! Ни разу нигде не встретилось ни единой поправки. Каждую запись она делала с полным сознанием, почему ей так нужно. Обдуманно и безошибочно. За исключением одного места в телефонном списке на букву X. Внешне ничто не подтверждало, что речь тут шла об имени Даниэля Хейла, но что-то в тех глубинах, которые выручают полицейского в самых трудных случаях, подсказывало Карлу, что тут он попал в самую точку. Одно имя в книжке было густо замазано шариковой ручкой. Разглядеть, что там написано, было невозможно, но это имя Даниэля Хейла и рядом телефонный номер. Просто Карл это знал.
