Андрей Константинов - Решальщики. Развал/схождение
После того как окрыленный криминальный корреспондент улетел навстречу журналистской славе, Брюнет какое-то время молчал, размышляя о чем-то своем, а затем обратился к решальщикам с вопросом:
— А знаете, братцы, чего я сейчас хочу больше всего на свете?
— Конечно, знаем, — подтвердил Петрухин. — Того же, чего, к примеру, и я: нажраться.
— Бли-ин! И ничего от вас не утаишь, — хмыкнул Виктор Альбертович и высунул голову из-за шторки в общую залу. — Эй, человек! Мы умираем от жажды!..
Санкт-Петербург, 27 декабря, вт.
Жажду утоляли со знанием дела — много и долго.
В начале первого ночи за вусмерть пьяным Голубковым примчалась разъяренная супруга. На пару с телохранителем Владом и при гомеопатической поддержке «магистральных» инспекторов, которые уже сами плохо стояли на ногах, мадам Брюнетша погрузила олигархическое тело в «Таху» и повезла его домой. Осиротевшие решальщики же вернулись в прокуренный вип-кабинет и героически принялись сливать/добивать остатки из плотно расставленных по столу графинчиков.
Кто-то из мудрых некогда высказался в том духе, что «кто спорит с пьяным, тот воюет с отсутствующим». Учитывая, что Петрухин с Купцовым были изрядно нарезавшись, их продолжившийся тет-а-тетный философский ночной спор можно смело назвать «войной теней». Где «тень Петрухина» привычно рвалась в наступательный сабельный бой по всему фронту, а «тень Купцова», в ответку, огрызалась фланговыми пулеметными очередями и норовила «зайти с тылу».
— Лёнечка, солнце мое, ты кого решил пожалеть? Эту шелупонь со столичной фамилией? Вон, поехали завтра в рабочий квартал, в любую школу. Выйдет оттуда училка с драными коленками в штопаных колготках — давай лучше ее жалеть станем, а?
— Да при чем здесь это? Просто я считаю, что добрее к людям надо быть, Дима. Ко ВСЕМ людям.
— Так то — к людЯм, а этот… тьфу. И вообще — если кого во всей этой истории по-настоящему жалко, так это Лильку. Схарчит ее сучка судейская. Здесь — к гадалке Александре не ходи.
— Согласен, неудобно с девочкой получилось.
— «Неудобно» — это когда у бабы выпросишь, а у тебя не стоит. А Лилька — не боись, не пропадет. В конце концов, устрою ей протекцию у Брюнета, на место Аллочки. Всяко лучше быть секретаршей олигарха, нежели районного суда.
— Не понял? А Аллу куда?
— По оперативным данным из секретных гинекологических источников, наша «Мисс Магистраль» в скором времени собирается в декрет.
— Надеюсь, не от тебя?
— Типун вам, инспектор! От менеджера отдела сбыта Лобкова.
— От этого хорька? — искренне подивился Купцов.
— Угу. Он ее того. Типа, утешил в трудную минуту. Чему лично я несказанно рад.
— Чудны дела твои, господи. И все-таки, Дима, возвращаясь к Московцеву, ты — не прав. Скажем так, не совсем прав.
— И в чем же?
— Согласись, все-таки мужика сперва развели с особым цинизмом, а затем обули по полной. В камеру сунули, избили, на бабки и картину выставили. Полный ведь беспредел?
— А знаешь, мил человек, что жалостью своей ты меня сейчас, как гражданина, оскорбляешь! Я, может, не желаю жить с парламентом, в коем лучшую шконку в правящей партии продают за картину. Тем более — нерусского автора. Ладно бы еще какой-нить Петров-Водкин, на красном коне.
— Ты сейчас порешь откровенную чушь! Попробуй, поставь себя на место Московцева. Ты хоть понимаешь, что человек фактически лишился всего?
— Этот твой, с позволения сказать, «человек» всего за месячишко приобрел ум, жизненный опыт и нехилые приключения. Приобрел оптом — по цене одной картины.
— Я всегда говорил, что ты, Дима, законченный циник!
— Ах, это я циник? — закашлялся возмущением Петрухин. — То есть это я сначала был консультантом по скандинавским странам и со скандинавской же зарплатой, а потом взалкал стать отечественным «партайгеноссом»? Возомнила, понимаешь, себя рядовая гнида богоизбранной вошью!
— А скандинавские страны-то здесь при чем?
— А при том! НЕ НАДО! Не надо жить в моей стране по заморским законам! Вот пущай он возвращается в Швецию, покупает там за две акварели место в ихнем Риксдаге и сидит себе, тварь такая, в Нобелевском комитете… М-да, Лёня, от кого-кого — от тебя не ожидал. Я бы понял, если бы ты Петюню нашего пожалел, когда бы он руки лишился или ноги. Жена, скажем, умерла, дети похищены. Тьфу-тьфу-тьфу, конечно. А тут — Ван Хальса у него отжали. Подумаешь, велика трагедь! Обратно — ТЬФУ.
— А зачем же в таком разе ты вообще ему помогал?
— Я помогал странного парня из узилища вытащить. Куда он, заметь, попал по собственной жадности и глупости. К тому же мне за это заплатили. Плюс — мы судье твоей, походя, бяку сделали. Вот чему я помогал… Или ты хочешь, чтоб я еще и живопи́сь ему обратно вернул? А вот это — извини! Не надо! Не надо путать божий дар с омлетом. Так что все, хорош: концерт окончен — скрипки в печку.
— Ни хрена подобного! Концерт только начинается. Теперь мы просто обязаны довести этот судейско-комитетский тандем до уголовного дела.
— Лично я никому ничего и ни в какое место не обязан.
— Вот такой, значит, оборот?
— Именно.
— Хорошо, неволить не стану.
— Ай, спасибо, благодетель.
— Я сам займусь этим делом.
— Займись-займись. А мы с Витей понаблюдаем, как это у тебя получится.
— Выходит, сомневаешься?
— Скорее, как адмирал Ушаков, жалею, что при сей виктории не буду участвовать хотя бы мичманом.
— Понятно. Не просто сомневаешься, но еще и глумишься?
— Лёня, друг мой сердешный! Неужели ты не понимаешь, что подполковник Архипов, при всем своем упыризме, абсолютно прав: наше «ау», даже случись таковое, никем не будет услышанным.
— ДА ПОЧЕМУ?
— Да потому что «нет у нас методов против Кости Сапрыкина»,[32] — невесело усмехнувшись, процитировал Петрухин.
— По-моему, Дима, ты просто не представляешь себе возможностей современного Интернета. Вот увидишь: к завтрашнему вечеру выложенный на «ютьюбе» аудиофайл разговора Архипова с Устьянцевой получит не менее тысячи перепостов. И это только начало.
— Вот только никакого аудиофайла там не появится. По крайней мере в обозримом будущем.
— Не понял? — пьяному изумлению Купцова не сыскалось трезового предела. — Что значит «не появится»?
— То и значит. В свете последних событий и нездоровых подвижек в рамках «трубного дела» Витя покамест отказался от этой затеи.
— Каких событий? Что за «трубное дело»? Когда отказался?
— Пару часов назад, когда ты до сортира отлучался, — вот когда. Что же до всего остального — не парься, Леня. Ты в «Магистрали» практически дембель, посему то уже сугубо НАШИ с Брюнетом заморочки.
— Если последней фразой ты хотел меня оскорбить, считай, тебе удалось. Погоди… А статья? Мы ведь обещали Столярову, что перед выходом статьи интернет-аудитория будет разогрета публикацией эмоциональных переговоров судьи и комитетчика!
— А статьи тоже не будет, — печально отозвался Дмитрий. — Пока ты отлучался в сортир вторично, отзвонился Вадька и сказал, что главный редактор в категорической форме отказал в публикации.
— Час от часу не легче! Но ведь Столяров абсолютно прав — это действительно бомба!
— А в этом никто не сомневается. Просто у головной московской редакции «МК» продолжается судебная тяжба с людьми из СКП. Типа, за честь и достоинство. Я не очень понял, «честь» какой из сторон, но дело там благоухает миллионным иском. Вот господин Гусев и принял решение: не подбрасывать в сей костер дровишек. Кабы хужее не стало.
— Вот суки! Четвертая, блин, власть! А как до дела…
— Запомни, Купчина: в этой стране существует только одна Власть! Первая. Она же — последняя.
— Хорошо. Допустим… — Леонид не собирался сдаваться. — Но у нас еще остаются показания Коптева. Равно как сам Сережа, собственною уголовною персоной.
На последний аргумент напарника Петрухин отреагировал довольно странно: сперва вполголоса выругался, затем нервно вскрыл уже четвертую за сутки пачку сигарет, закурил, тяжко вздохнул, раскидал по рюмкам оставшиеся водочные капли и лишь после этих манипуляций отозвался:
— Опять же, сугубо по причине твоего дембельства, Леня. Не хотели мы тебе пока говорить.
— ЧТО? — напрягся всем телом Купцов.
— Выпьем?
— ЧТО? — упрямо переспросил Леонид, внутренне готовясь к худшему.
— Сережа Коптев три дня назад кухОнным ножом вены себе вскрыл. «Альфонсовские» поварята не доглядели. Как он после очередной трудовой вахты ножичек подмахнул.
— ТВОЮ МАТЬ!
— Во-во. Лучше не скажешь. К слову, лично я осуждать не берусь. По ходу, в его ситуации то был единственный разумный выход. Хотя…
— Тогда почему подполковник Архипов за это до сих пор не в курсе?
