Джон Берли - Уайклифф и последнее жертвоприношение
— А почему вы так сильно не любили Джессику?
Снова он принялся раскачиваться на стуле и грубо ответил:
— Она скотина! Животное! Однажды она захотела, чтобы я…
— Чтобы вы что? — уточнила Люси Лэйн. — И почему ей так захотелось?
— Не знаю.
— А вы ненавидите всех, кому нравится заниматься сексом, Джильс?
Этот вопрос был ему неприятен. Он переводил глаза с Уайклиффа на Люси и обратно, а потом только замотал головой и так ничего не ответил.
— А мне казалось, вам нравилась Джулия Гич? — заметил Уайклифф.
Впервые Джильс поднял голос. Он взвизгнул:
— Я не хочу о ней говорить! — он замахал руками так, словно отбивался от ударов. — Ее отец… Он называл меня… Нет, я не буду об этом говорить, не буду!
Люси Лэйн красноречиво посмотрела на Уайклиффа, словно вопрошая: «И долго мы еще будем с ним возиться?»
Конечно, с точки зрения здравого смысла, ее беспокойство было вполне оправданным, но Уайклифф имел, помимо правил следствия, еще и другие цели в этом разговоре. Затаив дыхание, Уайклифф спросил:
— А почему вы напали на Майкла Джордана?
Юноша затрясся так, словно из последних сил пытался удержать себя в руках, но ему все-таки удалось выговорить спокойно:
— Я не хотел причинять ему вреда…
— Но тогда почему?
Снова раскачивание — вперед-назад… Потом, чуть успокоившись, Джильс весьма трезвым голосом ответил:
— Я им загадал загадку, которую никто из них не смог бы разгадать… Я хотел посмотреть, что они станут делать. Как станут мучиться. А им следовало пострадать и заплатить за все…
— И викарию тоже?
— Он увидел меня на церковном дворе с сапожками той женщины… Я и не знал, он мне сам об этом рассказал. Он еще добавил, что я должен во всем признаться и вообще пойти в полицию… — ногтями Джильс прямо полосовал себе бедра и, вероятно, испытывал сильную боль. — Он мне угрожал. Посмел угрожать. Ему не стоило этого делать…
Долгую паузу, последовавшую за этим, прервал телефонный звонок, от которого все трое подскочили на месте. Люси поднялась и подошла к телефону. Разговор был кратким, и она почти сразу же вернулась в комнату.
— Это звонил мистер Кэри. Он говорит, что ждет вашу маму с раннего утра, а ее все нет.
Некоторое время казалось, что мальчик не слышал этого, а потом, словно очнувшись, он ровным голосом сказал:
— Она там, наверху…
Уайклифф сделал Люси знак оставаться, а сам ринулся вверх по лестнице.
Дверь в спальню Винтеров стояла нараспашку. Гардины на маленьком окне были задернуты, но света было достаточно, чтобы разглядеть темную фигуру женщины, лежащую на постели. Вблизи слышно стало ее неровное, неглубокое дыхание. Уайклифф рывком раздвинул гардины, впуская свет.
Стефания Винтер, в халате поверх ночной рубашки, лежала на кровати по диагонали. Узел волос на ее затылке впитал, судя по всему, немало крови, вытекшей из раны в голове, скрытой волосами. Она приоткрыла глаза, но, видимо, не узнала следователя. Она коротко застонала и снова закрыла глаза.
Уайклифф выбежал на площадку.
— Люси, немедленно вызывай «скорую помощь»! У нее разбита голова, но она еще может прийти в сознание!
Вернувшись в спальню, он увидел валявшуюся на полу старомодную настольную лампу, которая, как он помнил, стояла раньше на тумбочке у кровати. Рядом лежали и раздавленные очки Джильса.
Уайклифф обернулся и увидел в дверном проеме Джильса.
— Она… Она жива? Я не мог заснуть ночью, и когда уже начало светать, я пришел к ней поговорить. Мы сидели тут на кровати, и я ей рассказал… — похоже, ему было трудно выговаривать слова, они застревали у него в груди. — Она стала меня уговаривать, чтобы я… Сказала, что мы пойдем вместе… Я не мог поверить! Я так на нее надеялся, а она?! Я разозлился, схватил лампу, и мои очки упали на пол…
Четверг, вечерНа часах четверть одиннадцатого. Все трое сидят в ресторанчике после позднего ужина. Кухня давно уже закрылась, и они остались одни во всем зале. Сквозь стеклянные двери они видят обычную стайку завсегдатаев, сгрудившихся у стойки бара.
А у них на столе бутылка бургундского. Керси поднял ее и посмотрел на свет.
— Тут еще кой-чего осталось, — заметил он. — Разольем последнее?
Люси накрыла свой бокал ладошкой, и Уайклифф тоже отрицательно покачал головой.
— Ну и ладно. Не будем зря переводить на вас вино…
Керси налил бургундское себе.
— Сегодня днем Винтер побывал у своей жены в больнице. Похоже, она пришла в сознание. Любопытно только, что там у них дальше произойдет, — задумчиво протянул Уайклифф.
— А мне интересно, что будет с мальчиком, — сказала Люси.
— Слава Богу, это уж нас не касается! Думаю, тут и законники мало что смогут сказать. Ближайшие несколько дней он пробудет под наблюдением в психиатрическом отделении, а потом о нем распорядится магистрат.
Керси допил вино.
— А вот интересно, Лоуренс Винтер — отец этого парня или не отец? — сказал он.
Уайклифф зевнул, прикрыв рот ладонью.
— Да какая нам разница? Это пусть врачи в «дурдоме» разбираются с этим вопросом… Однако, отец он или не отец, но мальчишка ненавидел прежде всего именно его.
Люси Лэйн сказала:
— Пойду попытаюсь выжать у Джонни еще кофе.
Керси посмотрел ей вслед с одобрением.
— Смотрите, наша девочка растет над собой. Энергична и независима…
В устах Керси это было наивысшей похвалой.
Уайклифф задумчиво вертел в руках свой бокал, глядя на отражения в вогнутом стекле.
— Да, неделя у нас получилась богатая на события — два убийства, свихнувшийся подросток под арестом, а его мать — в больнице… Финансовая полиция расследует сомнительные делишки церковного органиста, а Эйб Гич еще на один шаг приблизился к своей голубой мечте, скоро станет обладателем фермы.
— Звучит довольно грустно, да?
— Разве? — Уайклифф откинулся на спинку стула. — Просто причины оказываются в жизни совершенно непропорциональны своим следствиям… Представить только, что Винтер не свалял бы такого дурака со своей студенточкой, или что парнишка Рюз выехал бы на своем велосипеде минут на десять позже, или что у Джильса Винтера в наследственности оказался бы чуть-чуть другой набор генов, или что вообще все было бы чуточку иначе… Не приходится удивляться, что Джессика Добелл ходила к гадалке.
Люси вернулась за столик.
— Сейчас Джонни принесет кофе. Он мне сказал, что завтра утром в церкви пройдет служба, будут заново освящать храм. А похороны Джессики назначены на понедельник.
Кэтрин Гич сидела на постели. Электронные часы на тумбочке у изголовья показывали четверть одиннадцатого. Занавеси были отдернуты, и высокое окно распахнуто в ночную мглу и тишину окружающего мира. На ее коленях лежал раскрытый журнал, но она не читала; она смотрелась на себя в зеркало — то самое, на трюмо. Пять суток назад ее сестру-двойняшку Джессику зверски убили, и что же? В мире ничего не изменилось. А в ней самой? Она пыталась отыскать в зеркале ответ на этот вопрос — и чувствовала себя отчего-то виноватой…
Она слышала, как в ванной плещется Эйб. Через пару минут он вышел, уже в ночном халате. Подойдя к кровати, он скинул халат и юркнул под одеяло рядом с нею. Еще через минуту-другую рука его скользнула ей между бедер… До сих пор, с самого момента смерти Джессики, Кэтрин ему отказывала в близости.
— Ну давай… — сказала она теперь.
Эйб обнял ее и крепко прижал к себе.
— Ну вот и хорошо, моя девочка!.. А сейчас сними-ка ты эту чертову рубашку…
Жизнь в Мореске пошла по-прежнему.
