Светлана Гончаренко - Частная коллекция ошибок
— Ориентировки разослали еще вчера, — пояснила Вероника. — Местный участковый ехал к свояку в Бакланово и в лесу засек эту машину. Я туда! Эдик Лямин подтянется с группой и с кинологом. Немешаев и Фомина могут скрываться в лесу.
— Может, они давно на попутку сели?
— Вряд ли. Дорога глухая, машин мало, местные никого чужих не подвозили. Незнакомцы в ближних деревнях тоже не появлялись. Кругом лес — там, скорее всего, их и брать придется.
— Может быть, — неопределенно хмыкнул Стас. — Я, наверное, сам туда подъеду. Часа через полтора буду.
— Вам подсказать, как добраться?
— Не надо. Я там поблизости у бабки на каникулах бывал, места знаю. Вы-то зачем туда потащились? Вот возьмут их, тогда вам и карты в руки.
— Люблю вовремя прибыть на место, — с достоинством сказала Вероника.
— А я не люблю, когда во время оперативных мероприятий следствие под ногами путается. Особенно ба… женщины. Опергруппе лишние хлопоты, в лесу тем более. Ведь ба… женщина то отстанет, то ногу подвернет, то козявка ее в глаз куснет.
— Вот уж не думала, что вы такого мнения о коллегах, — засмеялась Вероника издали, сквозь шум и треск. — Обо мне можете не волноваться.
— Я не волнуюсь. Просто терпеть не могу, когда мешают, — успокоил ее Стас. — Приедете на место — в машине сидите, а то еще за собакой увяжетесь.
— Обязательно! — хихикнула Вероника так беспечно, что даже Стас усмехнулся в ответ.
«Боевая девка, — подумал он. — Даже жалко, что фейсом не очень вышла. А может, это к лучшему?»
По городскому телефону, который продолжал все это время трезвонить в прихожей, Стасу не сообщили ничего нового — да, ребята выехали в сторону Бакланова, кинолог и собака с ними.
Стас отправился умываться, а Рыжий плавным верблюжьим шагом, торчком воздев тощий хвост, пошел на кухню. Он сел ждать завтрака. По его мнению, хозяин слишком задержался в ванной; пришлось взвыть деликатно, в нос. Это не возымело действия, и кот стал кричать терпеливо, на одной ноте, оглушительно.
Замолчал Рыжий, только когда вгрызся в минтай. Стас в приятной тишине доел вчерашний венгерский шпик и заварил лапшу с ароматом, неотличимым от куриного. Утро за окном уже определилось как ясное, захотелось съездить в Бакланово. Трудно, конечно, ожидать, что Немешаев ждет в лесу под кустом, но ничего другого сейчас не придумаешь. Надо действовать! На сельских дорогах человека отыскать легче, чем в городской сутолоке.
Заглянув в иллюминатор, Виктор Дмитриевич Козлов поморщился: под ним столпообразными кондитерскими горами клубились облака. Солнце тут, на высоте, сияло ровно, равнодушно, как в космосе. Это было нормально. А вот облака Виктору Дмитриевичу не нравились — тошно было на них смотреть.
— Может, зря я тогда на семгу грешил? — подумал эксперт. — Скорее, в чертову «Мелбу» чего-то левого намешали.
Он отвернулся от облачного пейзажа и стал смотреть на стенку прямо перед собой. Полегчало, и не столько от вида серого пластика, сколько от того, что на столике лежал перед Виктором Дмитриевичем изящный деревянный ящичек. Поверхность ящичка была благородно-матовой. Эксперт иногда касался ее старой жилистой рукой, и тогда из его морщин складывалась счастливая и язвительная гримаса.
Все-таки хорошо, что на этом рейсе не оказалось ни одного пассажира с младенцем! Козлов терпеть не мог младенцев и вообще детей. Однако билет он специально купил на переднее место, где как следует вытянуть ноги трудно, зато можно пристроить складную колыбель. Вместо колыбели Козлов держал свой ящичек. Кресла рядом с экспертом пустовали — самолет вообще был заполнен негусто. Это тоже хорошо. Все хорошо, все удается, все ладно!
У Виктора Дмитриевича в ящичек размером 55 на 75 сантиметров (ручная кладь!) была заключена чудесная полтавская пыль. А еще чудесное полтавское небо, отливающее сизым от зноя и скуки, а также плетень, синеватая стена беленой хаты, небольшое деревце — скорее всего, слива — и бесконечная даль, усеянная однообразными полтавскими крышами. Это был искомый Васильковский, голенький, на подрамнике. Галашинскую раму Виктор Дмитриевич нашел аляповатой и брать не стал.
Картину Козлов заполучил молниеносно и без особого труда. Даже обидно стало — в подобных случаях Виктор Дмитриевич предпочитал серьезную борьбу. Но от добра добра не ищут — грех обижаться на бедного, затюканного сюрпризами Галашина, который не стал спорить. Еще бы! Банкир погорел. Банкир лишился жемчужин своей коллекции. В ресторане, принадлежащем банкиру, у гениального Парвицкого увели скрипку Страдивари. Когда скрипка обнаружилась, стало известно, что пропал кушон великого князя. Вскоре чудесным образом нашлись и табакерка с кушоном внутри, и танцующая бронзовая египтянка, и две картины Похитонова, но банкир совсем растерялся. Он утратил всякий коллекционерский запал. По собственной галерее он ходил теперь неуверенно. Его взгляд, обращенный к произведениям искусства, стал несмелым и косоватым, как у барана.
Козлов понял: пора действовать. Изощряться не пришлось. Намеки эксперта на «что-то не то с Васильковским» Галашин воспринял даже как будто с радостью. Он охотно уступил картину. Цену Владимир Дмитриевич предложил почти неприличную — хотел как следует поторговаться (этот процесс он любил страстно, как любит его какой-нибудь торговец чарджуйскими дынями с привокзального рынка).
Однако Галашин сразу сдался. Все бумаги были оформлены тут же. Сохранился даже прекрасный ящичек, в котором Ольга Тюменцева привезла картину Васильковского из Праги.
Счастье обладания и осознание редкой удачи мешалось в душе Виктора Дмитриевича с неловкостью. Последний раз ту же смесь чувств он испытал бесконечно давно, в скудном предвоенном детстве, когда он, второклассник Витя, на улице отобрал эскимо у неизвестного толстого мальчика, одетого с вызывающей роскошью (белоснежная рубашечка, бархатные штанишки с помочами крест-накрест и бант в горошек на шее). Сладостью того эскимо, уже надкушенного толстым мальчиком, отдавало теперь для Виктора Дмитриевича и его торжество над Галашиным, и белоснежные кучи облаков, стоящих ниже самолета.
— Ничего, — говорил сам себе эксперт, — дело еще не кончено. Теперь отыграемся на дураке Шматько! Пусть попляшет, прежде чем я соглашусь сменять его «Лошадок» на «Полтаву». А главное, Палечека надо прищучить. Что там у него за массовое производство Коровиных? Фима Аксельрод встречает меня в Домодедове. Говорит, уже нарыл кое-что. О, если бы нарыл!
Виктор Дмитриевич откинулся на спинку кресла и протянул ноги вперед, насколько позволяли места с люльками. Его тело расслабленно плыло вместе с креслом в небе, но душа в этом же скучном надоблачном небе радостно кувыркалась, позванивала надеждами и бурлила избытком сил, не растраченных в галашинском деле. Хотелось жить. Он стал досадовать, отчего не несут легкий завтрак, уже полчаса назад гнусаво обещанный самолетным радио.
3
— Станислав Иванович обещал быть, — сказала Вероника рыжему Эдику Лямину.
— Он это любит, — согласился Эдик. — На трудное задержание всегда сам подъезжает.
Эдик и еще двое ребят из отдела исследовали «восьмерку», которую нашли рядом с дорогой, под пригорком. Машина цвета настоящей вишни стояла, жалобно оттопырив дверцу, — неизвестные, бежавшие, очевидно, в лес, забыли ее закрыть. В салоне «восьмерки» обнаружилась сумка с мужскими вещами, какие-то грязные тряпки, эмалированная кружка и полпакета терпких желтых ранеток.
— Все это передадим экспертам, — решила Вероника судьбу сумки. — Вещи явно принадлежат Артему Немешаеву.
— Шмотки-то дорогие, — заметил кто-то.
— Надо вызвать эвакуатор, — продолжила Вероника, — машину со всем содержимым доставить в Нетск. Вот подъедет Станислав Иванович и…
Кинолог Столетов недовольно заметил:
— Начальство когда подъедет, тогда подъедет, а я ждать не могу — след стынет.
Пес Джанго сидел в траве как вкопанный и с любовью глядел на мятое лицо Столетова, который уже несколько раз жаловался, что лег в три, а встал в шесть. Кинологу нисколько не нравился свежий воздух. Не нравился и красивый пестрый лес, стеной стоявший вокруг, хотя Эдик уверял, что в этом лесу, должно быть, пропасть грибов.
— Если от машины ушли больше двух часов назад, собака след не возьмет, — проворчал Столетов. — Так что работаем.
Он бесцеремонно вытащил из найденной сумки нарядные мужские туфли и сперва сам осмотрел и обнюхал их.
— Ношеные, — сказал он удовлетворенно и протянул туфлю Джанго. — Нюхай!
Джанго приблизил к туфле свой большой черный нос и, чуть подрагивая и ноздрями, и губами, скосил карие глаза на красивые шнурки.
— След! — потребовал Столетов.
Джанго опустил тяжелую голову и прошел вокруг машины по поляне, а потом поднялся к дороге. Там он помотался у обочины и вдруг деловой трусцой направился прямо в лес. Столетов, сунув на всякий случай туфлю в карман, двинул следом.
