Ольга Миленина - Вольный стрелок
— Начало второго уже — может быть, пойдем? — Я поднялась из-за столика, чувствуя легкую слабость в ногах и не менее легкое головокружение. — Вы как, Сергей Олегович?
— К тебе или ко мне? — Сережа улыбался, это явно была шутка, и я развела руками, демонстрируя .полную покорность.
— Как скажете — вы ведь главный редактор…
Там, в баре, он больше не сказал ничего. И в лифте молчал. И пока шел со мной по коридору, провожая до двери. И когда зашел вслед за мной, для того чтобы посмотреть мой номер — что мне показалось вполне естественным. А потом предложил осмотреть свой — который оказался побогаче, разумеется, и мини-бар там был таких размеров, что следовало назвать его макси-баром. И я приняла его предложение выпить на сон грядущий еще немного — мне он извлек из бара пиво, себе что-то крепкое, вроде коньяка или виски, не помню.
Потом я подумала, что он просто не сомневался, что я играю. Все понимаю с самого начала, с Москвы еще, но играю, оттягивая момент. Хотя на самом деле я ничего не понимала. И даже когда он произнес двусмысленный тост — что-то в том роде, что раз объединяются страны, сливаясь в одно целое, то и люди тоже должны объединяться и сливаться, — я игриво усмехнулась.
И вдруг внезапно мне пришла в голову мысль, которая еще вчера показалась бы крамольной, но сейчас вполне естественной — остаться в номере этого мужчины, который мне так нравится. И я переспросила кокетливо, кивнув на огромную постель:
— Вы имеете в виду это?
— Может быть. — Главный пожал плечами. — А ты как думаешь?
Сделать первый шаг я не решалась — хотя бы потому, что никогда не делала его раньше, его всегда мужчины совершали. И я произнесла что-то неопределенное типа «о-о-о», и сидела, бросая на него двусмысленные взгляды, облизывая губы и всем видом демонстрируя желание. И что самое странное, мне казалось, что это я его соблазняю. К тому же именно я внезапно охрипшим, но, наверное, полным возбуждения голосом произнесла через какое-то время:
— О, это такой замечательный тост — такой мудрый, такой верный. И такой… заманчивый…
— Если заманчивый — почему еще не разделась? — Сережа отреагировал так, словно уже с нетерпением ждал от меня этих слов. — А?
Он продолжал сидеть, не двигаясь с места, глядя на меня так по-особому — и я встала, стягивая водолазку, выпуская на свободу незнакомые с бюстгальтером жирненькие грудки. А потом, повернувшись к нему спиной и слыша шорох сзади, сбросила ботинки и потянула вниз джинсы, освободив радостно выпрыгнувшую из них попку, ненавидящую нижнее белье. И ощутила на себе его руки.
— О, мне надо в ванную, — произнесла, не поворачиваясь. — Я сейчас, я быстро, я…
В ванную я попала только часа через два. Не знаю, что уж его так жутко .возбудило — хотелось верить, что именно мое тело, а не долгое воздержание или спиртное, — но следующие два часа он меня не отпускал. И когда то, что заполняло меня сверху или сзади или сбоку, уставало, то тут же заполняло другое место, в котором набиралось сил для следующего рывка.
А я — я совсем не хотела, чтобы он меня отпускал. Как-то все сложилось так — и то, где мы находились, и то, что я ощущала перед сексом и во время, и то, кем он был, и вообще все, — что после этой ночи у меня появилось твердое убеждение, что ничего похожего в моей жизни не было. Не было таких сильных оргазмов, не было такого страстного, постыдного даже желания, заставляющего меня бессвязно — бормотать что-то и просить его продолжать. Не было такого полного растворения в происходящем — и такой готовности делать все, что он хочет. Хотя кое-что из того, что он хотел, я никогда не делала раньше и это могло бы меня испугать с кем-то другим. Но не с ним и не в тот момент.
Это длилось ровно семь дней — ежедневные совокупления, бурные, эмоциональные, вынимавшие из меня все силы. И я, возвращаясь от него в свой номер — он еще в первую ночь сказал, что мне лучше ночевать у себя, что меня, впрочем, устраивало, — тут же выключалась. А через пять-шесть часов просыпалась жутко голодная, полная сил, энтузиазма, желания работать — и заниматься сексом.
И все начиналось сначала.
В последнюю ночь он дал мне понять, что не хочет, чтобы кто-то узнал о том, что между нами было. Он так странно это сказал — очень обтекаемо, — и я кивнула, подавляя желание сказать ему, что «это» я предпочитаю делать, но не обсуждать. И хотя меня задела его фраза — как будто он мог подумать, что я по прилете сразу начну бегать по редакции с выпученными глазами и криками «он меня трахнул!» — он тут же продолжил делать то, что мне так .нравилось. Заставляя меня забыть свои слова.
Они вспомнились только утром, в самолете, где он вел себя так, словно между нами ничего не было вообще, — и в редакционной машине, которая по его указанию высадила меня в центре, не довезя до дома. И в которой Сережа сказал мне холодно и официально, чтоб завтра я была в редакции — и с обобщающим материалом. Потому что халява кончилась — и теперь надо отрабатывать оказанное доверие.
Признаюсь, мне стало обидно — я не поняла тогда, что он сказал это специально для водителя. Мне было всего двадцать лет, я, в общем, не имела большого опыта общения с мужчинами, и никто не нравился мне так, как нравился он всю ту немецкую неделю — настолько нравился, что я даже влюбилась, наверное.
Но с другой стороны, я прекрасно понимала, что если бы не та обстановка, в которой я оказалась, я бы воспринимала все иначе, — и что по-другому он себя вести не может, я тоже понимала.
И хотя, не скрою, ощущение в тот день было такое, словно меня безжалостно вырвали из сказки и швырнули грубо в какое-то зловонное дерьмо — и я тупо просидела весь день дома, чувствуя себя разбитой, onycтошенной, жутко подавленной, — к ночи я пришла в себя. Потому что села за работу, которая всегда отвлекала меня от всех других мыслей, забот и проблем, — и, перенося на бумагу то, что не отразила в переданных из Германии репортажах, этакий калейдоскоп из мелких деталей, фактов и событий, словно заново все пережила. А когда закончила работу, долго сидела и вспоминала ту волшебную неделю — а потом сказала себе, что сказка позади.
Сказка действительно кончилась — хотя отношения наши все-таки продолжились. Видимо, ему понравилось — а к тому же было бы наивно думать, что никому и в голову не придет, с какой целью он взял с собой именно меня. Хотя паузу он выдержал — может, раздумывал, как быть дальше, может, хотел удостовериться, что лично я никому не скажу ни слова, может, хотел убедиться, что я буду себя вести так, словно ничего не было.
Что ж, все было так, как он того пожелал, — и так, как того желала я.
Сталкиваясь с главным в коридоре, я здоровалась вежливо, тут же проходя дальше, на планерках не прожигала его страстным взглядом, а изучала стол. И естественно, никому ничего не сказала — хотя в первый же день моего появления в редакции меня зазвала к себе Наташка, якобы по поводу моего материала, и как бы невзначай поинтересовалась, как мне понравилась поездка.
Наверное, именно потому, что я была абсолютно спокойна и отдавала себе отчет в том, что все позади, и ничего не испытывала уже, я заметила, как она нервничает. Как дрожит голос, и руки тоже, и улыбка слишком неестественная. И хотя и так бы ничего не сказала про то, что было с Сережей, тут неожиданно для самой себя подмигнула Наташке — и начала вдохновенно врать про роман с журналистом из Англии, демонстрируя визитку с написанным на ней номером комнаты. Признавшись, что главного там видела только пару раз — а так собирала фактуру вместе с новоявленным любовником, бродила с ним по городу и занималась сексом.
Однако Сережа сам все выдал. В редакции, в которой работает порядка ста человек — это включая корреспондентов на договоре, то есть гонорарщиков, а также штатных писак, ре-дакторат, курьеров, машинисток, водителей и т.п., — сложно удержать что-либо в секрете. Особенно если говоришь себе, что пусть думают что хотят. Видимо, главный так себе и сказал. Не сразу — но вскоре.
Дней десять спустя после прилета в Москву он меня вызвал к себе под тем предлогом, что спортотдел не представил План на неделю — а обещавший представить его Вайнберг на работу не вышел. И поинтересовался, что я собираюсь делать вечером, — точнее, сказал, что у него есть для меня кое-какое задание, так что в семь вечера я в приказном порядке должна быть у ресторана «Пекин».
Все интересующиеся, разумеется, узнали, что он меня вызывал, — но Сережа в тот раз хотя бы отдал должное всем приличиям, замаскировав предложение продолжить то, что начато было в Берлине.
А дальше он его не маскировал. Он звонил мне домой — мог и через секретаршу, тут же сливавшую информацию всем желающим, — он вызывал меня к себе чуть ли не каждый день, он водил меня не только по ресторанам, но и таскал с собой на всякие презентации и прочие мероприятия, на которые приглашали его. А на выходные увозил к себе на дачу — прямо из редакции. И возвращались мы, естественно, тоже вместе — в редакционной машине. А когда я в первый раз сказала, что лучше вылезу пораньше и дойду пешком, — подразумевая, что, может, шофер и не передаст никому ничего, но если приедем вместе, кто-то обязательно увидит, — он махнул рукой. Как бы говоря, что и так всем все известно — а кто не знает, так узнает все равно.
