Ольга Миленина - Вольный стрелок
А может, потому, что Вайнберг, выбивая для меня ставку, честно признался, что хотя со мной спал, но старается не поэтому — тем более что все кончилось.
У них с главным всегда были дружеские отношения, они выпивали периодически вместе, и не исключаю, что Ленька мог такое сказать. Хотя, возможно, Сережа сам начал у него выведывать, с кем можно переспать так, чтобы и удовольствие получить, и обойтись без проблем с одно-или двухразовой любовницей, — а тот указал на меня.
Короче, на одной из планерок я заметила на себе пристальный Сережин взгляд — соскальзывавший с лица на жирненькие грудки, которые я и тогда обтягивала водолазками и свитерками. И внимание он вдруг стал на меня обращать чаще, чем прежде, — и даже как-то вызвал к себе, но ничего такого не сказал, может, потому, что день был, народ заходил к нему все время. А может, он все еще колебался.
А где-то в середине сентября на очередной планерке он бросил как бы невзначай, чтобы я задержалась. И, глядя на меня внимательно, начал говорить о том, что в начале ноября в Германии будет отмечаться первая годовщина разрушения Берлинской стены и объединения ГДР и ФРГ — и редакции обязательно нужен там свой корреспондент. Корреспондент, который может объясниться на каком-нибудь иностранном языке и который умеет писать. И Леня Вайнберг настойчиво предлагает меня — а к его мнению он не может не прислушаться, более профессионального человека в редакции нет. Однако кандидатов хватает и помимо меня — тех, у кого стаж работы куда выше, — и в любом случае вопрос пока не решен, хотя мой загранпаспорт ему нужен завтра.
Потом я узнала, что главным кандидатом была Антонова — которой хотелось не столько поехать за границу, сколько оказаться за границей вместе с Сережей.
Да и другие имелись — в основном заведующие отделами, члены редколлегии, тяжеловесы, в общем. И все они были готовы биться до последнего за загранкомандировку, коих тогда в редакции не было — если не считать редкие поездки в соцстраны по комсомольской линии. И тут я — молодая девчонка, которая в редакции всего три года, а в штате — полтора.
Но я этого не знала тогда. Знала только, что, если поеду, напишу настоящий шедевр — для меня именно возможность написать нечто фантастическое была важна, а не сама поездка. Хотя Сережу скорее всего материал не интересовал — его заказать можно было кому-нибудь или просто поставить в номер приходящие по телетайпу сообщения корреспондентов ТАСС и АПН, дешевле бы обошлось. Да и для нашей газеты событие было не слишком значимым. Но главный наверняка слышал историю с Кавериным, пытавшимся меня купить заграничным круизом, и, возможно, решил, что это лучший способ получить то, что он хочет, и гарантировать мое согласие, а потом и расставание без обид после недельной поездки, читай: недельного секса.
Тогда мне это в голову не приходило, и я не сомневалась, что моя кандидатура возникла именно потому, что я пишу лучше, чем подавляющее большинство в этой редакции, — даже лучше всех, за исключением Вайнберга. Так что вовсю готовилась к поездке, часами просиживая в читальном зале и набирая фактуру для будущего материала. И когда Ленька известил меня через несколько дней, что еду именно я — подмигнув при этом весьма двусмысленно, — я сочла это само собой разумеющимся. А подмигивание приняла за намек на то, что я ему кое-что должна за его хлопоты — хотя получать долг он почему-то не торопился.
Я, кстати, даже не заметила, как вдруг охладела ко мне Наташка — у которой якобы возникли какие-то проблемы с документами, помешавшие поездке. Мы были такими подругами, и вдруг наступила зима. Да и некоторые другие стали внезапно холодны и неприветливы. Так что на планерках вокруг меня образовалась стена покрепче Берлинской. Но я этого не видела и не чувствовала — я уже была в Германии мысленно и обдумывала черт знает какой по счету заголовок для первого репортажа.
Репортажи, надо сказать, и вправду получились блестящими — за неделю пребывания в Германии я их пять штук передала в редакцию по телефону. Мне даже по возвращении одно солидное издание заказало большой аналитический материал — при том, что я не политический обозреватель, — а популярный журнал попросил путевые, так сказать, заметки. И все это я написала быстро и с удовольствием, потому что всю неделю впитывала происходящее вокруг меня. Настроение людей, воздух, архитектуру, запахи и краски — все материальное и нематериальное. И была этим просто переполнена.
Как, впрочем, и кое-чем другим.
Я только уже спустя какое-то время после возвращения поняла Сережин коварный замысел. Когда Ленька мне сказал, что этой поездкой я нажила себе кучу врагов, но все понимают, что это решение главного, так что мне должно быть на всех плевать. Когда я заметила наконец охлаждение со стороны Наташки. А тогда я не сомневалась, что меня выбрали за мой талант, — и собиралась доказать работой, что выбор был верен. И буквально через час после приезда в отель сорвалась в город — вернувшись только вечером. Пропустив, как выяснилось, грандиозную пьянку, организованную немецко-фашистскими друзьями для московской делегации, состоявшей из десятка журналистов. Все уехали в ресторан — а меня не нашли. Оставив мне, правда, внизу адрес — но я туда не поехала, рассудив, что, наверное, они сами скоро вернутся.
Я была жутко возбуждена приездом и тем, что я здесь, и прогулкой по Берлину. И пошла в бар отеля, заказав себе бокал пива и слушая разноязыкую речь вокруг. И проникалась значимостью события — соединения двух половинок одной страны, разъединенных когда-то на целых сорок пять лет. И беседовала с какими-то иностранцами, которые ко мне подходили, видя карточку прессы на груди, и выслушивала комплименты в адрес Горбачева, позволившего немцам объединиться, и принимала угощения в виде бокалов с местным пивом — вино я тогда не особо любила, а к тому же пиво символизировало для меня дух Германии, традиционный ведь напиток.
И наверное, я уже больше часа беседовала с одним английским журналистом обо всем на свете — начиная от перемен в Москве и кончая английской королевой, — когда наконец появился Сережа. Немного нетрезвый — выпить он любил, но не во всякой компании, и в любом случае от коллег старался дистанцироваться, справедливо считая себя выше, потому что газета у него лучше, — и, как мне показалось на мгновение, недовольный моей пропажей.
— Вот материал собираю, Сергей Олегович! — сообщила весело, познакомив его с англичанином — тут же, правда, слинявшим, но впихнувшим мне в руки визитку, на которой записал три цифры, номер своей комнаты в отеле. — Жалко, что с вами не поехала, — но зато…
— А я думал, ты иностранцев снимаешь. — Сережа хмыкнул критически. Но тут же смягчился, увидев мой непонимающе-изумленный взгляд. — Выпить хочешь?
Давай не стесняйся — заказывай…
За следующий час мое мнение о главном редакторе переменилось полностью.
Если раньше я к нему относилась с опаской и он мне казался чем-то недосягаемым, то тут предстал обаятельным, остроумным мужчиной, вдобавок наговорившим мне кучу комплиментов. И я, никогда не думавшая, что буду сидеть за одним столиком с Сережей и пить пиво, уже чувствовала себя так, будто это в порядке вещей, — и то, что он мне говорит, что я очень привлекательна и возбуждаю мужчин, это тоже самой собой разумеется. Как и то, что я с ним достаточно откровенно кокетничаю.
Потому что та внутренняя дрожь, которая возникла у меня, как только я приехала в Шереметьево на редакционной машине, била меня и била. Заставляя радоваться всему на свете, воспринимать все происходящее как бесконечный праздник со множеством сюрпризов — волшебный, фантастический праздник, на котором возможно все. О том, что возможен даже секс с главным, я, правда, представить себе в тот момент не могла.
В одной постели мы оказались где-то через час. Когда я почувствовала, что опьянела от легкого и очень вкусного, но все же бившего в голову пива, и сказала, что с меня уже хватит, — тем более что на завтра намечена пресс-конференция для журналистской братии и экскурсия по знаковым местам. И я хотела бы весь день посвятить работе.
— А ночь? — Сережа спросил это так легко, что я даже не поняла намек. — Ночь-то кому посвятить собираешься — англичанину этому, очкарику? Да ладно — я же видел, что он тебе номер записал…
— О, перестаньте, Сергей Олегович! — так я, кажется, ответила. — Работа для меня прежде всего — вы же знаете…
— Знаю, знаю. — Сережа произнес это с улыбкой, притом очень многозначительной — как бы давая мне понять, что слышал кое-что о моей личной жизни. Но я не смутилась — тем более в этот волшебный день, перешедший плавно в волшебную ночь. И взгляд его, открыто меня рассматривавший, даже заставил чуть намокнуть внизу. Мне было лестно, что он видит во мне не только журналистку из своей редакции, но и женщину — хотя разве могло быть иначе в том фантастическом мире, в который меня перенес всего за два с лишним часа самолет Москва — Берлин?
