Елена Арсеньева - Если красть, то миллион
– А говорила, через две недели! – проворчала Аня, яростно расчесывая только что вымытые волосы (в Хабаровске как отключили в июне горячую воду, так до сих пор не дают, а у потомков первостроителей вода, как ни странно, была, вот она и воспользовалась случаем) и сокрушаясь, что придется выходить на улицу с мокрой головой, а дни уже прохладные, все-таки сентябрь. И вообще ей казалось, что Ирка, как обычно, подвирает.
– Сидели бы дома, так оно и случилось бы через две недели, а теперь меня на поезде небось растрясло! – простонала Ирка. – Ой, не могу! «Скорую» вызывайте!
– Сейчас, ну прямо все бросили и побежали вызывать! – фыркнула Аня. – Забыла наш план? В гостинице никто ничего не должен знать! Надевай плащ, пошли.
Ирка послушалась, стеная и причитая. На Димино перевернутое лицо Аня старалась не смотреть. Чувствовалось, что ее мужу больше всего на свете хочется сбежать отсюда с максимально возможной скоростью и вернуться только тогда, когда Аня уже будет держать на руках туго спеленатый живой сверточек.
– Может, правда вызвать сюда врача? – пролепетал он. – А то еще родит по дороге.
– Ничего страшного, – хладнокровно сказала Аня. – У нас в институте была военная кафедра, нас учили роды принимать. Так что не о чем беспокоиться.
Вранье это, ничему такому на военной кафедре не учили, да и чуть ли не десять лет прошло после института, однако и Дима, и Ирка почему-то успокоились и покорно потащились на улицу.
Вокзальная площадь, заранее намеченное место дислокации, была за углом, и, как только добрались до нее, Аня приступила к осуществлению генерального плана – вызвала из автомата «Скорую». Времени и правда терять нельзя: у Ирки внезапно отошли воды.
Надо было видеть выражение Диминого лица при этом!.. Ведь полное впечатление, что Ирка прилюдно обсикалась. Впервые в жизни Аня кощунственно порадовалась, что рожает не она. Небось не пережила бы, увидав столько брезгливости на любимом лице. Но теперь она спокойна за будущее: Дима на Ирку и смотреть не захочет.
Забегая вперед, можно сказать, что так оно и вышло.
Итак, «Скорая» прибыла, Ирку запихнули туда, а вместе с ней – «мужа» и «сестру», то есть Диму и Аню. Чей «муж» Дима, всем было как бы понятно само собой, ну а чья «сестра» Аня, никого не интересовало, потому что Ирка держалась из последних сил, то стеная тихонько, то вскрикивая. Конечно, даже раз в жизни она не могла поступить по-человечески: все-таки не додержалась и прямо в приемном покое родила крошечную лысую девчонку. Ладно, хоть не в машине!
Как-то так получилось, что в этой суматохе Ане и впрямь пришлось помогать. И именно ей впопыхах медсестра сунула в руки младенца, еще покрытого кровавой слизью, даже не запеленатого, а так, еле прикрытого тряпицей. Аня поглядела на красненькую мордочку, бестолково шевелящиеся ручонки, беззубый, орущий ротишко – и вдруг прижала ребенка к себе, к своему светлому плащу, коснулась губами маленького сморщенного лба…
– Да вы что, женщина, ошалели?! – завопила подоспевшая акушерка, грубо выхватывая дитя из Аниных рук. – Еще и целовать! Это… это…
От возмущения она не находила слов.
– У нее лоб горячий, – прошептала Аня, не понимая, что говорит. – Может, температура?
– Да уж поднимется температура, если так будет хватать кто попало! – рявкнула акушерка, передавая девочку медсестре. – Бирку, бирку не забудь привязать. Времени одиннадцать тридцать, слышишь? Имя как? Фамилия?
Она спрашивала у Ирины, однако та, по счастью, не смогла справиться с дрожащими губами, и Ане удалось ее опередить:
– Фамилия матери – Литвинова. Анна Литвинова. Глаза Ирины вдруг наполнились слезами, она с болью взглянула на Аню, но все, что могла, – это резко отвернуться от нее. И вдруг новая судорога прошла по ее телу, Ирка пронзительно вскрикнула…
– Ни фига себе, листья ясеня, – сказал молодой доктор со «Скорой», так и стоявший около топчана с окровавленными руками. – Это у нас что?
– Не что, а кто, – буркнула акушерка, с хищным видом наклоняясь над Ириной. – Да у вас двойняшки, мамочка!
Аня схватилась за сердце. Растерянно обернулась к палате, куда унесли орущую кроху – ее дочь.
То есть у нее уже есть одна дочь. А вторая зачем?!
– Еще одна девка, – сообщил доктор, глядя на новое существо, явившееся из недр Иркиного тела. – Батюшки, ну и уродик маленький…
Девочка посмотрела на него белесыми глазками, разевая ротишко, но не крича, а тихонько, чуть слышно вякая. Похоже, малышка зевает.
– Ты лучше спроси у своей мамки, сам каким был, – проворчала акушерка, косясь при этом на Аню, как бы опасаясь очередных диверсий с ее стороны.
Однако Аня стояла неподвижно, стиснув руки за спиной, и глядела на вторую девочку недоуменно.
«Погодите, зачем вы достали еще и эту? Мы договаривались только об одном ребенке!» – хотелось ей сказать, но пришлось прикусить губу, чтобы промолчать.
– Ишь, какая тихоня получилась, не то что та, первая, крикунья! – Акушерка ловко перекинула с ладони на ладонь красненький скользкий комочек, показывая ребенка Ирине, прежде чем отдать медсестре. – Имена-то придумали?
Ирина зажмурилась, ничего не ответив.
– Мы решили, если девочка родится, назовем Лидочкой, Лидией, – хриплым, незнакомым голосом произнесла Аня. – Если мальчик – Сережей. А насчет двух девочек мы не… мы еще не…
– Ну ничего, время есть придумать, – сказала акушерка, хлопоча над Ириной. – Вот в старину проще было, когда в бога верили. Понесут ребенка в церковь крестить, глянут в святцы – ага, какой сегодня день, какого святого? – ну и выбирают такое-то имя. Нынче у нас что? Вроде бы Вера, Надежда, Любовь и мать их Софья.
– Мать их Софья? – хохотнул доктор. – Во-во, самое то имя для этой зевающей крохи. Соня-засоня! Тогда первую надо Любой назвать. Или Надей.
– Лидочка, – упрямо сказала Аня. – Ее зовут Лидочка!
– Да увезут женщину в отделение или нет? – не слушая ее, с усталым возмущением вопросила неизвестно кого акушерка. – Дети – вот они, послед я вынула. Чего тянут время?
Именно в эту минуту распахнулись двери, и молоденькая сестричка лихо втолкнула в приемный покой каталку.
Вокруг Ирки поднялась суматоха – ее поднимали, перекладывали, потом увезли в палату.
На Аню уже никто не обращал внимания. Она забилась в уголок, ждала – и дождалась-таки минуты, когда из соседней комнаты вышла медсестра с двумя запеленатыми головастиками в обеих руках.
Вытянув шею, Аня проводила взглядом лысенькие головенки. Та, что справа, – Лидочка. Ее Аня узнала бы даже с закрытыми глазами. Слева – эта, как ее там…
Нет, серьезно, что теперь делать, с двумя-то детьми?!
А вот у Димы, перепуганного, бледного – краше в гроб кладут! – Димы, который нервно метался около роддомовского крыльца, такого вопроса почему-то не возникло. Наоборот – он ужасно обрадовался.
– Да это ж здорово, что сразу двое! – закричал он, целуя и обнимая Аню с какой-то особенной, щемящей нежностью и бережностью, словно именно она только что произвела на свет близняшек. – Все проблемы сняты. Плохо, когда в семье только один ребенок, а у нас теперь сразу двое. Две дочки, предоставляешь?!
Лидочка и…
– Может, Соня? – с усмешкой предложила Аня, и муж, к ее изумлению, пришел в восторг:
– Какое чудное имя! И, главное, редкое! София! Сонечка! Лидия и София!
Лидочка и Сонечка! Две сестры! Две дочки! У нас две дочери, Анька!
Он вдруг подхватил Аню на руки и закружил, закружил, закружил так, что наткнулся вместе с нею на внезапно оказавшееся на пути дерево и чуть не уронил.
Ох как же они хохотали… а между тем это ведь предзнаменование, причем дурное. Потому что меньше чем через месяц, совершенно вот так же, как на это дерево, они натолкнулись на Ирку.
Не часто, но случалось: статистика вдруг начинала сбываться. Врачи ведь входят в группу риска. В том смысле, что профессия эта – одна из наиболее опасных. Недавно Струмилин где-то вычитал: самая рисковая работа – быть президентом. Дескать, на них, на руководителей государств, совершается самое большое число покушений, ну а поскольку они льют куда больше невидимых миру слез, чем представители остальных профессий, то и сердечные мышцы напрягают куда сильнее, и нервных клеток расходуют невообразимое число.
А что? И очень может быть!
Но к сведению президентов и статистиков: невидимые миру слезы льют и врачи «Скорой». Очень часто не только по поводу страданий своих пациентов, но и мизерной зарплаты. Еще хорошо, что ее практически не задерживают. Хотя даже если бы и задерживали, забастовок бы все равно не было. Как-то не поднимается рука хватать за хрип людей, если их жизнь от тебя зависит.
Ну а что касается покушений…
Этот нарк, которого пришлось выводить из комы, обкушался реланиума.
Реланиум прописывали бабушке, у нее проживал великовозрастный безработный внучек, но бабуля лекарство не пила: или рецепт, или сами таблетки отдавала своему дорогому Антоше. Благодаря сволочному характеру дорогой Антоша был в быту тираном, а реланиум его здорово-таки утихомиривал. Опять же кайф… Во время кайфа Антоша бабку не поколачивал и денег с нее не требовал. Но однажды в процессе ловли кайфа Антоша впал в наркотический сон, а глупая старуха, вместо того чтобы порадоваться и передохнуть, залилась слезами и вызвала «Скорую».
