Эдуард Фикер - Современный чехословацкий детектив
Потом появился Карличек, причем с грустным видом.
— Что с вами, «Майер»? — спросил я.
Карличек ответил, что со Скалой он, правда, еще не разговаривал, зато вчера вечером, вернувшись домой, застал сынишку спящим — малыш крепко сжимал в ручонке половину страницы, вырванной из детективного романа.
— Видите ли, такую литературу обожает наша бабушка, — в крайней досаде объяснил он. — Потому ей и не нравится, что я занимаюсь подобными делами в действительности. Она воображает, будто у нас все так, как в детективах. На этом обрывке некий инспектор Кеер проваливается сквозь пол в бездонную тьму, а над ним раздается сатанинский хохот. Бабушка сама испорчена и портит мне ребенка.
— Садитесь, Карличек. — Я постарался его утешить. — Мы вам приготовим чай, и скоро придет надпоручик Скала.
Карличек, уже опускавшийся на стул, вдруг снова выпрямился.
— Ах да, мне еще надо забежать к Гадрабе... У меня есть план...
— Опять самостоятельные идеи?
— Да нет... Но мне поручено дополнительно обследовать ателье, а так как я задержался на вилле Коларжа...
— Ну что ж, бегите, — сказал я, от души желая, чтобы он встретился там со Скалой. Не вечно же ему увиливать от начальства!
В приемной ждали два сотрудника, которые должны были в отделе газоснабжения проверить расход газа у Фидлера. Третий сотрудник имел задание обеспечить явку к нам Алоиза Бедрны — Дворничка, как только он нам понадобится.
Я продиктовал краткую диспозицию на завтрашний день и отправил ее полковнику с особым курьером.
Наконец пришел Скала.
— Ничего, — бросил он. — Человек, которого мы с таким трудом нашли, не узнал Гадрабу. Да и Гадраба не мог его узнать. Оказывается, Яндера был на полголовы выше ростом.
— Карличек считает, — примирительным тоном отозвался я, — что вранье насчет появления Арнольда в ателье в такой мере изобличает. Гадрабу, что его идентичность с Яндерой уже и не важна. Мы и без этого имеем право задержать Гадрабу.
Скала окинул меня долгим укоризненным взглядом. Ответ его прозвучал чуть ли не трагически:
— Вам уже не спасти этого потомка доктора Фауста! На месте Гадрабы я бы продолжал настаивать, что видел Арнольда в ателье. Если Фидлер врал, то это вовсе не означает, что врал и Гадраба.
Скале до сих пор не все еще было известно, поэтому я сказал:
— Это, конечно, верно, но нам, пожалуй, удастся найти могилу, в которой Арнольда похоронили за шесть дней до того, как он посетил ателье.
Скала, внимательно выслушав мой рассказ, покачал головой.
— Это уже кое-что! — уважительно проговорил он. — Но вы могли бы хоть немножко пожалеть людей, которые вместе со мной столько носились, высунув язык! Я уже сам себе казался деревенским стражником: везде поспей, за всем угляди...
Долго пришлось мне его успокаивать.
— Без вас мы ни за что не обошлись бы! И знаете, что служит тому доказательством? То, что мы опять вынуждены обращаться к вам за помощью. Могла бы ваша группа взять на себя расчеты расхода газа в квартире Фидлера и обследование вытяжной трубы?
— Сделаем, — кивнул Скала.
— На дачу Фидлера, надеюсь, вы поедете с нами. Поисковую группу составим из наших людей.
Он согласился. Само собой разумелось, что с нами поедет и Карличек. Тем временем Трепинский организует все нужное для завтрашней операции на вилле Коларжа. Более подробное распределение заданий я оставил за собой.
— Только берегитесь комаров и всяких мух, — пробормотал Скала. — Иногда ведь из них делают слонов...
Гонзик Тужима — ему давно полагалось быть дома, у своих тетушек, — самоотверженно готовил нам кофе и бутерброды; он же ответил на телефонный звонок и позвал Скалу к аппарату в соседней комнате. Скала вышел туда, и через минуту мы вздрогнули от его громкого, почти угрожающего:
— Что-о?!
Мы все так и замерли. Скала быстро вернулся, но остановился на пороге кабинета.
— Скорей! У Гадрабы сердечный приступ, его увезли на «скорой». Он умирает и хочет сделать важное признание.
Я вскочил.
— Его положили в отдельную палату?
— Господи, надеюсь, это-то он сообразил! — И Скала завращал глазами.
— Кто сообразил?
Мы уже выходили из отдела.
— Да Карличек же! — со злостью ответил Скала. — Это он у Карличека рухнул! Карличек вызвал «скорую»! От Карличека в этом ателье сплошные инциденты, и он за это поплатится!
21
Наша машина мчалась с недозволенной скоростью. По дороге Скала ворчал:
— В ателье прямо будто молния ударила... Все разметала! Очкастая молния! Только с Бочеком еще ничего не случилось, но и его, пожалуй, ничто не спасет от Карличека!
Карличек уже ждал нас у ворот больницы. Он вскочил на сиденье рядом с шофером и, захлопнув дверцу, крикнул:
— Въезжайте в ворота! Я все устроил!
— Оно и видно, — чуть ли не с угрозой буркнул Скала.
Мы въехали в больничный парк. Карличек показывал, куда сворачивать; так мы добрались до одного из дальних корпусов. Карличек ворвался в дверь — мы едва поспевали за ним — и взлетел по лестнице.
В длинном коридоре у одной из белых дверей нас ждали два сотрудника. У одного висела на ремне через плечо большая кожаная сумка. Поодаль прохаживался молодой врач в белом халате, с сигаретой в зубах. Выбросив окурок в плевательницу, он подошел к нам.
— Дважды впадал в коматозное состояние, — сказал он. — Придется вам немного повременить.
— Надеюсь, похоронами не пахнет? — печальным тоном спросил Скала.
Врач пожал плечами, и Скала накинулся на Карличека:
— Видите?! Доктор плечами пожимает... Что вы теперь скажете?
— Товарищ надпоручик, — вполголоса, проникновенно ответил тот. — Все равно рано или поздно этот вопрос надо было задать Гадрабе. Он сильно нервничал после всех событий в ателье, и это его доконало. Представьте, если б это случилось с ним на допросе у нас в отделе? Что бы тогда о нас...
— О чем вы его спросили?!
— Ну... Почему он солгал.
— И что он?
— Впал в глубокую кому номер один.
— И вы ничего от него не добились?
— Только вздоха.
Скала поджал губы. Он с трудом заставлял себя говорить тихо.
— Нечего сказать, умеете вы допрашивать...
— Ему сделали укол камфары и дали валерьянки. Это спасет его жизнь.
— Что будет скорее вашим счастьем, чем его.
Врач заглянул в палату, поманил нас рукой: можете войти. Сам он остался в коридоре.
В светлой палате стояли четыре койки. Три из них пустовали, на четвертой возлежал Юлиус Гадраба, сложив руки поверх одеяла и закрыв глаза. Здесь его раздели, расстегнули на груди рубашку.
Он был чуть бледнее обычного. Медленно поднял веки, услышав, что мы вошли. Глаза мутные, словно бесцветные.
— Вам уже лучше? — спросил Скала.
Наш сотрудник раскрыл кожаную сумку и включил магнитофон. Второй сотрудник приблизился к кровати с микрофоном в руке.
— Кончено... — Гадраба заговорил, не сразу собравшись с силами. — Завтра меня уже не будет... — Он словно боялся шевелить губами. — Говорил я, у меня слабое здоровье... и никто не...
Ему в самом деле было сейчас очень плохо. Казалось, даже пульса нет.
— Что вы хотели нам рассказать? — очень мягко спросил Скала.
— Правду... Как умирающий... — Гадрабе явно было жалко себя. — Все это я сделал ради Бедржиха... Он был хороший, несчастный...
— Что же вы сделали?
— Помог его сыну... бежать за границу...
— Как и чем?
Гадраба не ответил. Он замер, вперившись взглядом в потолок.
Я отстранил человека с микрофоном, двумя пальцами оттянул нижние веки Гадрабы. Они вернулись на место, как на пружине.
— Доктора! — обернулся я.
Карличек открыл дверь, я вышел. Молодой врач быстрым, но бесшумным шагом подошел откуда-то из глубины коридора. В руке он держал шприц иглой кверху, на которую была надета ампула.
Он бросил на Гадрабу беглый взгляд.
— Третья кома, — пробормотал он. — Подождите в коридоре.
Мы подчинились.
— Все ясно, — проворчал Скала, когда мы закрыли за собой дверь палаты. — Он и впрямь умирает, а умирающие не лгут. Теперь я скажу вам кое-что. Нельзя найти в могиле того, кто разгуливает по Западной Германии.
Скала еще продолжал в ярости вращать глазами, когда из палаты вышел врач с пустым шприцем.
— Скоро будет в порядке.
— А что с ним, собственно? — осведомился я.
— Тяжелая ипохондрия самовнушения. Мы его хорошенько обследуем, но думаю, ему обязательно надо лечиться у психиатра. Душевные состояния сильно влияют на физическое. Воля человека может оказывать положительное воздействие, но этот пациент воздействует на себя отрицательно. Я заметил это при первом же осмотре. Тот, кто постоянно боится, подозревает в себе развивающуюся болезнь и опасается ее, может до такой степени ослабнуть, что сам себя доведет до катастрофы.
— Он считает себя умирающим, — заметил Скала.
— И вполне оправданно.
— Вы хотите сказать, с субъективной точки зрения? Тогда, пожалуйста, не разубеждайте его пока. Нам нужно всего пятнадцать минут. А потом можно дать ему отдых — до тех пор, пока не переведем его в следственную тюрьму.
![Эдуард Фикер - Современный чехословацкий детектив [Антология. 1982 г.]](/uploads/posts/books/155031/155031.jpg)
