Елена Арсеньева - Безумное танго
– Красивая бабенка, верно? – спросил Роман, перехватив взгляд Тамары. – Это, так сказать, контаминация лиц некоторых моих натурщиц.
– У вас есть натурщицы?
Ну и голос у нее. Откуда в нем такая тоска? Прямо умирающий лебедь! У художника должны быть натурщицы и натурщики, это вполне нормально.
– Да так, ходят всякие девчонки.
– Вы им платите? Ну, за работу?
– Нет, я их…
Он запнулся, и в эту долю секунды Тамара мысленно продолжила: «… трахаю в качестве вознаграждения». Нет, не угадала!
– Я на них возлагаю руки.
– Что-о?! Вы, господи помилуй, еще и экстрасенс?
– Нет, что вы! – почти обиделся Роман. – Бесовщиной не увлекаюсь. Но некоторые дамы говорят, что если я кладу руку им на шею, то хондроз проходит, а если на спину, то спину перестает ломать. Я сам-то не очень верю, но разве жалко? Давайте проведем опыт, хотите?
И тотчас, не ожидая ответа, положил руку на шею Тамары.
Рука была горячая и тяжелая; Тамара невольно пригнулась и теперь смотрела вниз, на его ноги в галифе и этих черных гетрах, напоминающих солдатские сапоги.
С ней творилась что-то неладное, причем началось это некоторое время назад: с той самой минуты, как Роман пошел впереди по коридору, показывая дорогу в мастерскую, а Тамара брела следом и смотрела, как натягиваются солдатские штаны на его сильных ягодицах. Наверняка если бы он спустил штаны, задница у него оказалась бы такая же упругая и мускулистая, как у того парня на картине, ну, который сношался с женщиной-змеей. Наверное, это он себя рисовал. К примеру, одна из его натурщиц, с которыми он, без всякого сомнения, спит напропалую, сфотографировала его со спины крупным планом, оттого он и смог так тщательно вырисовать этот эротичнейший зад. Но если бы он нарисовал любовника змеи в солдатских галифе…
Тамара зажмурилась, вонзила ногти в ладони. Надо сказать ему, чтобы убрал руку с ее шеи, не то она сейчас потеряет сознание от жара, который вливается в ее тело.
– Роман, – выдохнула она, не поднимая головы, – пожалуйста, возьмите…
Господи, что она говорит?! Она хотела сказать: «Уберите руку!», а вместо этого чуть не взмолилась, чтобы он…
Роман коснулся раскаленными пальцами ее подбородка и заставил поднять голову.
Эти глаза напротив!
Тамара покачнулась.
– Помнишь, тогда, ночью, я все время спрашивал у того гада, который на тебя напал, сделал он что-то с тобой или нет? Помнишь?
– Пом…ню… – простонала Тамара, ничего не соображая.
– Я думал, что он тебя поимел, потому что ты валялась полуголая, ноги задраны, и он так возился на тебе, как будто трахал на полную катушку. Помнишь?
Она хотела отвернуться, спастись, из последних сил спастись, но Роман схватил ее за плечи и грубо встряхнул.
– Да, да…
– Ну так вот, слушай: если бы он сказал, что имел тебя, я бы его прогнал, а потом сам трахал бы тебя до тех пор, пока ты криком не закричала бы. Я на тебя давно смотрел, сколько раз ты мимо проходила, и мне все время хотелось затащить тебя в подвал, и если бы я узнал, что это кто-то сделал до меня, я бы не удержался и тоже изнасиловал бы тебя.
Изнасиловал… изнасиловал бы!
Тамара покачнулась, вцепилась в его плечи, чтобы не упасть, но Роман чуть толкнул ее, и они упали вдвоем на диван, который стоял позади.
Роман кусал ее губы, одной рукой срывая одежду то с нее, то с себя, но Тамара крикнула:
– Не надо! Скорей!
И он понял: задрал ей платье, расстегнул свои галифе и, не снимая их, врезался в нее.
От боли, от неожиданности слезы выступили на глазах. Сотрясаясь под его телом, Тамара открыла глаза и увидела в косо повешенном зеркале свои голые ноги, с силой обхватившие мужской зад.
…Там, на заставе Приморские Тетюши, в красном уголке, над столом президиума висел большой застекленный портрет какого-то вождя.
– Я хочу, чтобы она со мной кончила, – бормотал Шунька, заливая ее лицо своим потом. Тамара с мукой открыла заплывшие слезами глаза и вдруг увидела в темном стекле содроганье мужского зада, туго обтянутого выгоревшими солдатскими галифе…
Она зажала рот рукой и, не отводя глаз от зеркала, выплеснула наконец из себя всю боль и муку минувших шестнадцати лет, корчась в неистовых судорогах, и если бы не искусала себе край ладони, то ее крики, наверное, разнеслись бы по всем мастерским, которые обосновались в бывших «нумерах».
Юрий Никифоров. Июнь 1999
Он смутно помнил, как его колотил кашель, как вынимало душу отчаянное чихание. Но все это было как бы сквозь сон, то ли с ним, то ли вовсе нет. Потом навалилась тяжелая, беззвучная темнота, и вдруг прорвался чей-то голос:
– Да я этого психа впервые в жизни вижу!
Голос был женский, незнакомый. В нем звенели слезы.
«Какой же я дурак! Обознался! У Алёны не может быть таких длинных белокурых волос, она ведь подстриглась!»
Это было первой на диво связной мыслью. Юрий даже смог понять, почему ошибся: там, на холме возле храма Геракла, Алёна была с точно такими же длинными, взлохмаченными соломенными волосами. Но тогда кто же эта девушка, так на нее похожая, которую ринулся спасать Юрий? И тут же пришел ответ: да младшая сестра Алёны, кто же еще. Как ее там? Инга!
Инга, та самая Инга, которая вызывала у Алёны столько беспокойства. Не зря, не зря. Ну и компанию она себе подобрала! Какое отвратительное, мерзкое насилие прервал Юрий! А где же Алёна? Куда-то ушла, а в ее отсутствие… Или не ушла? Или где-то лежит, связанная, истерзанная, в соседней комнате, а младшую сестру негодяи оставили «на второе»?
От этой мысли по телу прошла судорога, Юрию даже показалось, что он вскочил, ринулся куда-то… но нет, ничего подобного, он только вздрогнул. Однако даже и это легкое движение не осталось незамеченным.
– Эй, он шевелится! – испуганно вскрикнула Инга. – Очухался, что ли?
Кто-то бесцеремонно ткнул Юрия в бок. Стон удалось сдержать, удалось остаться безвольно-неподвижным.
– Не-а, – отозвался самодовольный мужской голос. – Я его крепко приложил!
– Между прочим, он Казю еще крепче приложил, – отозвался другой голос – угрюмый. – В такой отключке валяется, что и не знаю…
– Этот тоже в отключке, – перебил самодовольный голос, и Юрию остро захотелось встать, схватить его обладателя за горло и трясти до сих пор, пока это самодовольство не сменится жалким сипением.
– Вот и хорошо, – сделал вывод угрюмый. – Теперь осталось решить, что делать дальше. Во-первых, какого черта он сюда полез?
– Да окно, блин, не завесили толком! – с досадой выкрикнула Инга. – Окно, понятно вам? Еще слава богу, что он один заявился, а не с отрядом ментов!
– Ну, Казя! – выдохнул угрюмый. – Ну, Ка-зя… Душу выну!
– Не суетись, – подхихикнул самодовольный. – Уже и без тебя постарались.
– М-да… – тяжело прозвучало в ответ. – Ни хре-на…
– Хватит охать! – с истерическими нотками простонала Инга. – Что теперь с этим придурком делать, я вас спрашиваю?
И внезапно до Юрия дошло, что он свалял очередную глупость. Инга-то, похоже, вовсе не жаждала, чтобы ее спасали от насильников! Вообще создается впечатление, что и насилия никакого не было. Ну да, ну да! Если вспомнить скупые намеки Алёны, у младшенькой сестренки множество нетрадиционных пристрастий. Похоже, она неравнодушна к групповухе, это придает остроту сексуальным ощущениям, причем групповуха сия непременно должна вершиться при ослепительно ярком свете. Чтобы, так сказать, никаких недомолвок не оставалось.
О, бог ты мой… Вот уж воистину: хотел как лучше, а получилось как всегда. Но где все-таки Алёна? Ушла небось по каким-то делам, а сестренка воспользовалась моментом, кликнула-гаркнула призывно, слетелись сексуальные маньяки, как воронье на падаль…
– А мне почему-то кажется, Ингусик, что ты врешь, – возник в это мгновение третий голос, по-женски высокий, но при этом, несомненно, принадлежащий мужчине. – Он тебя определенно знает. Он ведь рвался тебя спасать от нас, сволочей таких! Ну скажи, где ты найдешь случайного человека, чтобы ни с того ни с сего ринулся спасать незнакомую девицу, которую трахают двое каких-то слонов? Сметая все на своем пути, рискуя качественно схлопотать по маковке – что, кстати, и произошло. Да он, этот случайный человек, скорее попросится третьим быть!
