Марина Крамер - Роскошная хищница, или Сожженные мосты
Но сегодня Ветка решилась нарушить этот приказ мужа. В конце концов, их с Николаем связывала не только память о Марине, но и любовная история, длившаяся довольно долго. Поэтому она дала себе слово помочь ему и отчасти облегчить состояние подавленности, ужаса и безнадежности.
– Сядь на место, – негромко приказала она, и Николай подчинился, даже не заметив, что делает это как-то машинально, словно не по своей воле.
Прозрачные голубые глаза Ветки уставились в его лицо, чуть тронутые розовой помадой губы зашептали какие-то непонятные слова, и Николай почувствовал, как все тело становится ватным и податливым, руки бессильно лежат на подлокотниках кресла, а ног он совсем не ощущает. Ветка все бормотала и бормотала, и молодой человек вдруг увидел себя на залитой солнцем осенней поляне. Вокруг расстелился ковер из опавших желтых и красных листьев, а солнечные лучи словно прошивали лес через ветки деревьев. И по этим листьям к нему идет Марина в своем неизменном черном наряде, с волосами, скрученными в узел, с легкой улыбкой на строгом красивом лице. Она раскидывает руки и говорит тихим голосом, как никогда не говорила при жизни:
– Не переживай, Колька, я не в обиде...
Внезапно она разворачивается, грозит кому-то невидимому пальцем и быстро исчезает за деревьями. Николай пытается догнать ее, но не может сдвинуться с места, хочет окликнуть, но голоса нет, и его немой крик так и застревает в горле.
...В этот момент к Николаю вернулось сознание, и он, очнувшись, увидел, что Ветка неподвижно сидит в кресле, вцепившись в подлокотники пальцами. Лицо ее было белым, как свежевыпавший снег, а глаза... Глаза из прозрачно-голубых стали вдруг почти черными, страшными и совершенно слепыми. Николаю сделалось не по себе от этой картины, он поежился и осторожно кашлянул. Ветка дернулась, будто получила электрический разряд, и очнулась, сразу схватив сигару и поднося к ней дрожащей рукой зажигалку.
– Ну, полегчало? – спросила она через пару минут, окутавшись сигарным дымом.
– Да... спасибо тебе.
– Не благодари – я сделала это не ради тебя. И запомни: если еще раз ты скажешь о ней хоть слово лжи, твои кошмары вернутся и убьют тебя. Я не шучу. Бойся врать, Коля... А так все в твоей жизни будет хорошо. Ты женишься, у тебя родится дочь. Знаешь, какое имя ты ей дашь? – спросила Ветка, чуть прищурив глаза, и Николай кивнул, потому что в нем созрела уверенность в том, что только так он и поступит:
– Да, знаю. Ее будут звать Марина Коваль. Но...
– Не бойся, она не повторит судьбу твоей тетки, – перебила Виола. – А теперь иди отсюда, я устала. И съезди на кладбище прямо сейчас. Все, уходи.
Она откинулась на спинку кресла, бросив в пепельницу сигару, и закрыла глаза. Николай осторожно поцеловал ее руку, но Виола даже не отреагировала, не пошевелилась. Постояв над ней с минуту, он развернулся и вышел, чувствуя, как прояснилось и в голове, и в сердце. И даже собственная подлость перестала казаться чем-то смертельным. Такова жизнь...
Эпилог
Бристоль, Англия, это же время.
– Грегори, куда ты подевался, хулиган? – молодая черноволосая женщина с короткой модной стрижкой, одетая в черный брючный костюм и белую блузку, стояла на крыльце двухэтажного дома.
Май в этом году выдался теплый, деревья распустились рано, и небольшой дворик уже утопал в зелени. Откуда-то из глубины доносился детский смех и стук мяча.
– Миссис Мюррей, Грегори с мистером Силвой играют в баскетбол на заднем дворе! – сообщила, высунувшись из окна, худощавая девушка в очках.
– Спасибо, Сара, – откликнулась женщина. – Нам пора в аэропорт, а они...
– Приезжает ваша подруга?
– Да.
– Значит, вы не будете ужинать дома?
– Нет. Позвоните, пожалуйста, в «Токио», закажите татами-рум на вечер.
– Хорошо.
Девушка скрылась, а миссис Мюррей спустилась с крыльца и направилась на задний двор, где носились с мячом огромный, бритый наголо мужчина и мальчик лет четырех, синеглазый и темноволосый. Увидев приближающуюся мать, ребенок бросил свое занятие и понесся ей навстречу:
– Мамуля! А меня папа научил мяч высоко-высоко кидать! До неба! – Он с разбега повис на ее руках и заболтал ногами в кроссовках.
– Ты куда забрался? – раздался возмущенный голос отца. – Маме нельзя тяжелое поднимать! – Мужчина подошел ближе и поставил мальчика на ноги.
Сын надулся и забормотал что-то по-английски. Брюнетка засмеялась, щелкнула мальчика пальцем по носу:
– Не ворчи! Пора ехать, скоро тетя Вета прилетит.
– Лучше бы Маша приехала с Аленкой, – буркнул Грегори и вприпрыжку направился к стоящему возле гаража «Геленвагену».
Открыв заднюю дверь, он шустро вскарабкался внутрь. Отец и мать, идущие чуть позади, засмеялись. Мужчина нагнулся и поцеловал спутницу в щеку:
– Как ты?
– Все хорошо, не беспокойся, – улыбнулась она и погладила его по щеке. – Что, мистер Силва, пустите меня за руль сегодня?
– Даже не проси! – покачал он головой. – Ты ведь обещала, что никогда не вернешься к прежним привычкам.
– О, боюсь, я уже нарушила обещание! Попросила Сару заказать татами-рум в «Токио»! – захохотала она, и мужчина укоризненно покачал головой:
– Хулиганка!
– Скажи по-другому... – Она вмиг стала серьезной, пристально посмотрела ему в глаза и замерла в ожидании.
– Стерва ты... – шепнул он ей на ухо.
– Ничего не поменялось, да?
– Ничего, – подтвердил он, усаживая ее на заднее сиденье к сыну.
Брюнетка потянулась к CD-плееру, нажала на кнопку, и салон машины заполнил мужской голос, хрипловатый, грустный. Он пел о своей любимой женщине, и она могла гонять этот диск бесконечно. Мужчина же только ухмыльнулся, глядя на ее счастливое лицо.
Бокал дешевого вина,
Изломанная сигарета...
Мой бог, какого же рожна
Я от тебя всё жду ответа?
Я понимаю – это льстит,
Что стал ручным, почти послушным,
Что стал надежным, как гранит,
Игрок, давно продавший душу.
Но снова мучает в бреду
Невыносимая усталость...
Скажи мне «нет» – и я уйду,
Скажи мне «да» – и я останусь[2].
– Только ты мог выбрать такой чудовищный по смыслу текст, – заметила женщина, щелкая зажигалкой.
– Ну почему? Как раз хороший смысл – и тебе подходит, ни убавить, ни прибавить. Ты в каждой строке – разве что вино не пьешь, тем более дешевое, – с усмешкой произнес он.
– Ты знаешь, я только сейчас поняла: я ведь совсем тебя не знаю. Даже не представляла, что ты способен провернуть такое в одиночку, – вдруг призналась она, паркуя машину на обочине совершенно пустой трассы и разворачиваясь лицом к своему спутнику. – Ты расскажешь мне?..
Мужчина помолчал, глядя поверх ее головы, закурил, приоткрыв окно и выпуская облачко дыма на улицу. Синие глаза брюнетки прожигали насквозь, от этого взгляда хотелось съежиться, сделаться меньше, как будто это могло спасти ситуацию. Он прекрасно знал, что еще через пару мгновений сдастся и выложит ей все, что так долго и тщательно скрывал, – а делать этого нельзя. Она не должна знать, не должна чувствовать себя обязанной – это лишь унизит его...
– Мэриэнн, давай не будем, – попросил он, привлекая ее к себе. – Есть вещи, о которых я не буду говорить даже под пытками.
Она вдруг непринужденно рассмеялась, чуть откинув назад голову, и ее смех показался мужчине самым желанным звуком из всех, которые ему доводилось слышать. Разумеется, он ни на секунду не поверил в то, что она оставит попытки выведать у него все, что не дает ей покоя уже почти два года, – слишком уж хорошо он ее знал. Но пусть это случится не сегодня, не сейчас... Он даже себе порой запрещал вспоминать то, что последовало за роковым выстрелом киллера, перевернувшего всю устроенную жизнь, перечеркнувшую возможность дальнейшей жизни там, в России. Он старался мысленно не возвращаться в те суматошные дни.
* * *Россия, два года назад.
...В больнице уже ждали. Прямо из машины Марину увезли в операционную, а Хохол метался по приемному покою в поисках Кулика. Нашел в ординаторской, упал на один из стоявших вдоль стены диванов и попросил:
– Будь человеком, узнай, как она...
Лежавший на диване в хирургическом костюме Кулик привстал и обеспокоено взглянул на посетителя. Нехорошее предчувствие оцарапало душу – Хохол не мог приехать просто так...
– Случилось что-то?
– Ранили ее, Валерка... кажется, рядом с сердцем пуля...
Кулик все понял, ему не нужно было дополнительно объяснять, кто эта загадочная «она». Он набросил халат и ушел, а Хохол устало закрыл глаза, откинувшись на спинку дивана. Доктор отсутствовал минут сорок, за это время Женька успел вздремнуть, очнувшись от прикосновения руки к своему плечу:
– Что?!
– Не ори! Жива, в реанимацию увезли.
