Марина Крамер - Роскошная хищница, или Сожженные мосты
– Ты... не сможешь... – Она выдавила некое подобие улыбки. – Вот видишь... как вышло... ты... про гроб не забудь...
Она потеряла сознание, и Хохол взвыл, напугав стоящих рядом строителей. С трассы слышался вой сирен «Скорой помощи», через несколько минут белая «Газель» с красными крестами влетела на территорию базы, и из нее буквально на ходу выскочили трое медиков, на ходу крича:
– Дорогу, дорогу дайте!
Оттолкнув Хохла, они принялись резать Маринин пиджак и водолазку, осматривать рану. Молодая девочка-фельдшер уже накладывала жгут на предплечье, готовясь ставить капельницу. Старший из докторов убрал фонендоскоп на шею и распорядился:
– Лена, физраствор четыреста, гормоны. Кровопотеря, шок. Успеть бы довезти...
– Я тебе не успею, лепила!!! – заорал Хохол, подскакивая к врачу и хватая его за отвороты халата. Но доктор спокойно отцепил его пальцы и произнес:
– Не орите, молодой человек! Давайте на каталку ее, только осторожно.
Забравшись следом за врачами в машину, Хохол сел прямо на пол рядом с носилками, на которых лежала Марина, и, когда Гена попытался что-то сказать ему, только отмахнулся:
– Отвали! Реши все сам, я потом позвоню!
«Скорая», завывая сиреной, понеслась в город, девочка– фельдшер то и дело промокала Маринин лоб салфеткой, но он все равно покрывался холодным липким потом, кожа заливалась синевой, дыхание то учащалось, то почти замирало. Второй фельдшер добавлял в висящую над Марининой головой бутылку какие-то препараты, мерил давление и качал головой.
– Дотянем? – одними губами, чтобы не услышал не сводящий глаз с Марининого лица Хохол, спросила девочка, и фельдшер пожал плечами:
– Вряд ли...
* * *Через три дня город был шокирован заявлением о смерти Марины Коваль.
Кладбище было оцеплено крепкими парнями, они не подпускали близко к гробу никого. Не было Марининого отца, только племянник стоял рядом с черным от горя Хохлом да прилетевшая буквально за два часа до похорон Мышка в по-бабьи замотанном траурном платке. Возле гроба, обняв за плечи плачущую Виолу, находился и Бес, вернувшийся из Парижа сразу, как только получил телеграмму о гибели Марины.
Хохол закатил шикарные похороны, единственное, что смутило всех, так это густая вуаль на лице лежащей в черном гробу Наковальни. Но Хохол категорически запретил понимать ее:
– Она не хотела бы, чтобы ее видели такой...
Ее похоронили рядом с Малышом, вся могила оказалась засыпана желтыми хризантемами. Такими, как любила Коваль...
Увлеченные разговорами люди даже не заметили, как Хохол, опуская на могилу Малыша шесть белых роз, шепнул чуть слышно:
– Тебе привет от Маринки, Егор. Прощай, Малыш, еще свидимся...
* * *Россия, два года спустя.
Николай Коваль нервничал. Он ехал на пресс-конференцию и страшно переживал. Его лоб то и дело покрывался испариной, хотя на улице было еще холодно и майское солнце совершенно не грело. Руки то и дело скользили по кожаной оплетке руля, и Николай в который уже раз проклял себя за то, что снова поехал сам, а не с водителем. Упаковка одноразовых носовых платков худела на глазах, а ворох розоватых комков под пассажирским сиденьем «ауди» становился все внушительнее.
«Ну а что? – с ожесточением думал молодой человек, сжимая пальцами руль так, что белели костяшки. – Я уже ничем ей не обязан! Почему я должен теперь отвечать за то, что сделала она? Совсем мне не улыбается познакомиться с тем, как выглядит тюрьма изнутри! А ей, как ни крути, уже все равно – мертвым вообще по барабану наши земные проблемы, вот так-то!»
Решение созвать пресс-конференцию далось Николаю нелегко. И не стал бы он делать этого, если бы не «дружеский совет» начальника милиции Грищука. Именно он подъехал как-то в офис футбольного клуба и объявил, что по факту нарушений на днях начнется масштабная проверка деятельности руководства футбольной команды. И Николаю Дмитриевичу, как президенту, придется давать ответы на многие вопросы уже в прокуратуре. Николай сперва вспылил: он прекрасно знал, что в бухгалтерии все в порядке, строительные работы на всех объектах тоже завершены, расчет с рабочими произведен без задержек и обмана, да и вообще дела в команде идут хорошо. Разве что с покупкой игроков есть небольшие «ситуации», как называл это главный тренер, но никаких документов, подтверждающих махинации, ни одна проверка не отыщет, потому что лежат они в сейфе одного надежного заграничного банка.
Однако спокойный, неторопливый Грищук, попивая кофе, разъяснил, что деятельность нынешнего руководства никого не интересует, а вот фигура прошлого президента и все, что с ней связано, неожиданно привлекла внимание кого-то «сверху».
– Да она мертва уже почти два года! – недоуменно протянул Николай. – Что же – ворошить то, что происходило раньше? С мертвой какой спрос?
– А при чем тут Марина Викторовна? Спрос с вас будет, Николай Дмитриевич, – также спокойно проговорил Грищук, принимая из рук секретарши новую чашку кофе.
– С меня?!
– А как вы думали? Вы ее племянник, следовательно, были в курсе.
– В курсе – чего?! – Николай выскочил из-за стола и заметался по кабинету. Располневший не по годам, всклокоченный и заметно перепуганный словами подполковника, он выглядел довольно странно.
Грищук наблюдал за ним с оттенком презрения: надо же, а говорят, у родственников много общего. Например, у этого рыхлого обеспокоенного мужчины с волевой, жесткой и умной Наковальней? Та не бегала бы тут как курица, она сразу начала бы прокручивать комбинации, вышла бы сухой из воды, как пить дать. А этот, скорее всего, начнет сейчас метаться и в конце концов утопит память своей знаменитой тетушки в такой выгребной яме, что и подумать противно. Грищук неплохо разбирался в людях и видел, что у Коваля-младшего просто не хватит ума и характера повернуть ситуацию в свою пользу. Милиционеру отчасти было не по себе – не слишком хотелось участвовать в этом спектакле: к Марине он относился хорошо, отдавая дань уважения ее изворотливости и складу ума. Но и отказаться подполковник не мог – слишком влиятельный человек решил завладеть футбольной командой. Словом, история намечалась некрасивая, грязная и скандальная. И в том, что Николай без посторонней помощи и подсказок извне сделает все как нужно, Грищук тоже убедился. Осталось дать маленький совет...
– Вы бы, Николай Дмитриевич, подумали над тем, как лучше сделать, чтобы ваше имя как можно меньше ассоциировалось у людей с именем Марины Викторовны, – начал подполковник тихим, вкрадчивым голосом, и Николай вдруг приостановился, замер напротив кресла, в котором восседал Грищук.
– Что... что вы имеете в виду? – пробормотал молодой человек, и Грищук удовлетворенно подумал, что все идет именно так, как он и рассчитывал.
– Ну... как вам сказать... ведь, насколько я знаю, Марина Викторовна вам не на сто процентов родная тетка, да? Она незаконнорожденная дочь вашего деда?
– Да...
– Так это же меняет дело, Николай Дмитриевич! Чем вы обязаны женщине, которая втянула вас в такие неприятности?
– Она... она меня никуда не втянула, наоборот... – попытался сохранить остатки мужского достоинства Николай, и Грищук сразу поскучнел, отставил чашку и поднялся:
– Ну, если вы так ставите вопрос... Тогда мне остается только сожалеть о потраченном на эту беседу времени и проститься с вами до встречи в прокуратуре. Всего доброго, Николай Дмитриевич.
Подполковник пошел к двери, в душе твердо уверенный в том, что Николай не даст ему уйти. И не ошибся.
– Что я должен сделать? – раздалось за спиной, и Грищук повернулся.
– А вот это уже мужской разговор. – И по-хозяйски предложил: – Присаживайтесь, обсудим.
* * *Небольшой зал пресс-центра УВД был забит репортерами до отказа. Со дня гибели Наковальни прошло уже два года, однако все, связанное с ее именем, по-прежнему будоражило воображение местной прессы и вызывало живой и неподдельный интерес. Упустить возможность раскопать еще что-то в биографии скандальной криминальной леди не желал никто.
Николай поежился и в который уже раз вытер вспотевший лоб платком. «Надо попросить бутылку минералки», – подумал он, но тут же решил, что это будет выглядеть не очень хорошо.
На него нацелились десятки камер и фотоаппаратов. Он сначала растерялся, как растерялся и от первого прозвучавшего вопроса о том, что Марина занималась финансовыми махинациями и выкачивала деньги из бюджета города. Но потом Николай взял себя в руки и начал более-менее спокойно отвечать так, как ему вчера подсказал Грищук. Да, Марина часто пользовалась своим положением и запускала руку в городскую казну, да, она отмывала деньги через клуб, да, она для прикрытия вела благотворительную деятельность, однако все это – лишь ширма, маскировавшая ее махинации, да... да... да... И так на все вопросы, в которых уже заранее содержался ответ. И чем дальше, тем сильнее увязал в нагромождениях лжи Николай, даже не замечая, как меняется лицо сидящего в первом ряду Грищука.
