Александр Гуров - Исповедь «вора в законе»
Радостный выбегаю от начальника. После долгих тринадцати лет заключения — свобода. Самое время теперь подумать, куда поеду.
На этот раз я сознательно не рассказываю подробно о годах, проведенных в зоне. Потому что к тому, о чем писал раньше, немногое можно добавить. Упомяну разве лишь о том, что жить по своим «законам» ворам было намного трудней, чем прежде. Начальство следило за тем, чтобы они не скапливались в одном лагере (по новому — ИТУ, или колонии), за «общаки», карты и все прочее строго наказывали. Надзирателей, как и «оперов», стало больше, режим ужесточился, и нас, воров, крепко поприжали. Хотя нельзя сказать, что это ужесточение заставило тех, кто жил в зоне, отречься от воровской «идеи». Таких «отказников» насчитывались единицы. Остальные же притаились до поры до времени.
Рядом с поселком, где я жил, была зона особого режима. Зеков, одетых в полосатые робы, выводили на валку леса, где трудились и поселенцы, либо на строительство узкоколейки. Случайно узнал, что здесь, среди «особистов», находится и Хитрый Попик. Осудили его, между прочим, не за «карман», а за валюту — по 88-й статье УК. (Вот тебе, думаю, и неграмотный Володя: стал разбираться и в долларах, и в фунтах стерлингов, да плохо, видать «фарцу» усвоил.) Помогал я ему, чем мог: то чайку передашь, то что-нибудь из съестного. Обычно через одного из конвойных, которого тоже «угощал» чаем.
Были в особой зоне и еще два-три вора, из москвичей, о них я на воле слышал. Одному из них по кличке «Нос» обещали скинуть срок с четвертака до пятнашки при условии, если он даст подписку, что отказывается от воровской «идеи». Но парень наотрез: вор я, и точка. Выходит, не так просто выбить из нас, воров, принципы, на которых воспитала «братва», — подумал я. — Не умерла «идея» и, видно, долго еще ей жить. Просто на какое-то время ушла в подполье, заставив своих приверженцев приспособиться к суровым условиям. Но, ей Богу, она еще о себе заявит. Так что «лягавые» рано победу празднуют. Так, собственно, оно потом и случилось. «Воры в законе» в конце концов вернули свое, да с лихвой. Поработали тут в основном «новые», такие, как Сизый, — этого не могу отрицать, хотя не приемлю их и считаю отступниками.
Куда же мне все-таки податься после освобождения? В Москву и Московскую область с моим «багажом» путь заказан, — это яснее ясного. А что если мотануть в Краснодарский край? Очень звал туда один кореш, Володя, с которым мы почти десять лет вместе «баланду» кушали. Освободился он год назад, но обо мне не забыл, добрые письма пишет. У его отца в станице просторный дом, сад с виноградником. Сам Володя работает в Сельхозтехнике. Успел жениться, недавно родилась у него дочка. Надумал: поеду к нему.
И вот уже я в поезде. Впервые еду нормально, как все люди. Выгляжу вполне солидно — кожаное пальто на меху, ондатровая шапка, модный чемодан с застежками. Успел прибарахлиться в Свердловске, где делал пересадку. С соседом по купе, молодым парнем, который едет с женой, мы потягиваем пивко из тонких стаканов, гутарим о том, о сем. За окнами вагона проплывают заснеженные леса, живописные сопки. Красиво все-таки Предуралье. Но только сейчас, оказавшись на воле, увидел я эту красоту, хотя в таких же, как эти, сопках прожил долгих тринадцать лет.
Среди природы, которая мне открылась как бы заново, а тем более среди людей, чувствую я себя дикарем. Самым обычным вещам радуюсь, будто мальчишка. В нашем купе, кроме молодоженов, едет молоденькая девушка, студентка. Она расположилась на нижней полке. К вечеру в вагоне стало прохладно, и я укрыл ее своей теплой шубой. Она улыбнулась в знак благодарности, и так мне стало приятно.
Хорошо все-таки жить на свете! Нет, больше воровать не буду. Лучше руку себе отрублю.
Приеду к Володьке, устроюсь на работу, а потом напишу Нине, чтоб приезжала. И будет у меня, наконец, семья. Ее сыночка усыновлю.
Да, я забыл сказать, что с Ниной мы переписывались долго, почти шесть лет. И в каждом письме были слова: возвращайся скорее, остаюсь твоей, жду. И вдруг получаю письмо, от которого долго не мог прийти в себя. Нина чуть ли не с радостью сообщает, что у нее родился сын. И это мне, человеку, который на нее молился. И хотя в том же письме она приписала, что замуж не вышла и по-прежнему ждет меня, перенести эту измену я был не в силах. Отвечать ей не стал. После этого она прислала еще три или четыре письма, но я твердо решил, что между нами все кончено. Поняв это, прекратила писать и она.
И вот теперь, оказавшись на воле, понял, что Нинулю надо было простить. Стоит ли строго винить за то, что захотела стать матерью, если природный инстинкт этого требовал. Сейчас ей уже под тридцать, и если б она дождалась меня, неизвестно, смогла ли родить.
И вот я уже в Краснодаре. Володька, которому успел отбить телеграмму, встречает на вокзале. Приезжаем к нему домой. Возле увитой плющом калитки ждет нас его отец дядя Костя. Он инвалид войны, ходит на протезе. А на кухне во всю хлопочет Володина жена Галина.
— Располагайся, Валентин, будь как дома, — обращается ко мне дядя Костя. — Мы для тебя комнату приготовили.
Садимся за стол. Чего тут только нет — виноград, красивые крупные яблоки, салат из помидоров и огурцов. Даже графин своего домашнего вина, какого век не пробовал. И все это сохранилось с прошлого урожая — на дворе-то был еще февраль.
Достаю бутылку коньяка, которую успел купить дорогой. Как же не хватало мне все эти годы домашнего уюта, «мирского» дружеского застолья, крова над головой. И какие вокруг меня хорошие, добрые люди.
— Край у нас благодатный, — улыбаясь, говорит Володин батя. — Воткни в землю былинку — яблоня вырастет, а от нее — сад. А рыбы в нашей речушке столько — и сазан, и таранка… Оставайся, Валентин. Пропишем, на работу устроим.
Да, места благодатные. Чего мне еще искать.
На другой день идем с корешем в милицию — оформлять прописку.
— Биография у вас не из важнецких, — познакомившись с моими документами, сказал начальник уголовного розыска. — Как сами-то мыслите, не потянет на старое?
— С прошлым решил порвать, товарищ начальник.
— Ну, коли решили… Да я и сам думаю, после такого срока на старое не потянет. — Он посмотрел мне прямо в глаза, от чего стало как-то не по себе. — Разрешение на прописку я дам. И с работой поможем. Только уж постарайтесь не подвести.
Первый в моей жизни рабочий день на воле. С этого дня я слесарь ремонтной бригады Сельхозтехники. Опасался, что не справлюсь — надо бы с ученика начать. Но такой должности здесь нет, ребята сказали, что подучат. Получилось, хотя не сразу.
Работа разъездная. Ездим в крытом грузовике — «походке», обслуживаем совхозные бригады.
Не поверите, но неожиданно обнаружил в себе талант «доставалы» (или «выбивалы» — не знаю, как точнее назвать). А заодно — юмориста наподобие Васи Теркина.
Вот как это случилось. У нас в объединении была «напряженка» с водопроводными кранами и трубами. Меня вместе с шофером отправили за ними на краевой склад.
Приезжаем, а там не меньше трех десятков машин — стоят и ждут своей очереди под погрузку. За день тут явно не управишься. А трубы нужны позарез, из-за них бригады на простое.
«Пошли в магазин», — говорю Славе. Покупаю три шоколадки, беру у него папку с документами. — «А теперь — следуй за мной». — И, расталкивая плечами толпу, направлюсь к конторе.
— Куда ж вы лезете без очереди, — возмущаются те, кого мы оттеснили.
— Пардон, товарищи, пресса из Одессы. У нас с товарищем срочная командировка. Попрошу не возмущаться.
Пока люди разобрались, что это шутка, мы со Славой стояли уже перед красотками, которые выписывают бумаги на получение материала со склада.
— Минуточку, девочки, могу я видеть Тамару Васильевну? — задаю им с ходу вопрос.
— У нас такая не работает, — с удивлением отвечает одна из них.
— Тогда это вам.
Я кладу на стол шоколадки и продолжаю:
— Мой приятель прибыл из славного города Одессы. Если можно, уделите ему капельку внимания.
Девчата смеются. Я оставляю Славу оформлять накладные, а сам выхожу из конторы.
— Понимаете, нет Тамары Васильевны, — картинно развожу руками перед толпой, — главбуха из треста.
— Да куда ж она запропастилась? — спрашивает кто-то с иронией, явно мне подыгрывая.
— А вы поговорку такую слышали: когда в НКВД говорят «садитесь», не принято как-то стоять. А коли сесть постесняешься — все равно заставят.
— Ясно, — смеются мужики. — Ну дает одессит. Артист, да и только.
Выходит из конторы Слава, весь сияющий.
— Все в порядке, Василь Иваныч? — спрашиваю его, продолжая разыгрывать роль одессита. — Тогда поспешим, не то Лаврентия Палыча не застанем на складе, в пивную уйдет, а там, глядишь, тоже сядет.
Опять мужики гогочут, — много ли им надо, клюют и на плоские шутки. И вот так смехом, погрузили машину труб и кранов.
