Джесси Келлерман - Философ
– Мина! – я выпалил это ласковое прозвище не подумав и тут же приготовился к гневной отповеди. Таковой не последовало.
– Прекрасный ковер, – сказала она.
Я неуверенно кивнул.
Она присела, провела по ковру ладонью.
– Он, наверное, целое состояние стоит. А вдруг случится пожар? Ты когда-нибудь думал об этом?
– Я…
– Тебе следует научиться думать о подобных вещах. Нужно ценить то, что у тебя есть.
– Ясмина. Что с тобой?
– Со мной ничего, договорились? Перестань. Ничего важного. Я просто устала.
– От чего?
– От многого. Свадьба – дело нешуточное. – Она встала, направилась к креслу, но передумала, опустилась на ковер, скрестила ноги и погрузила кончики пальцев в плотный ворс. – Нет, действительно хороший ковер. Можешь мне поверить, я в них разбираюсь.
Я промолчал.
– Все чего-то хотят, одни одного, другие другого, – сказала она. – Одни этого не едят, другие едят только это. Моя мама… о господи. А его мамаша так еще и похуже. И когда они встречаются…
Ясмина всплеснула руками, изображая взрыв.
Молчание.
– Ну, рассказывай, – попросил я.
– Тебе это не интересно.
– Мне интересно. Расскажи.
Молчание.
– Ладно, – наконец сказала она.
Наиболее сильное впечатление на меня произвели: пререкания о том, раввин которой из семей будет на свадьбе главным; распри по поводу подружки невесты (сестры Педрама единодушно отказались надеть выбранные Ясминой платья с открытыми плечами); все еще остававшийся не решенным вопрос о главном блюде – курятина, говядина или их дуэт.
– Слушаю себя – и мне кажется, что я о сумасшедшем доме рассказываю.
– Да нет.
– Какое там нет. Сумасшедший дом и есть. Бедлам. Кто ты и что себе думаешь, никого уже не интересует. Ну скажи, почему нужно тратить все силы на один-единственный день? Я тоже хочу, чтобы свадьба получилась хорошая, но ведь я еще и платье примерить не успела, а все уже вышло из-под контроля.
– Дата, я так понимаю, назначена.
– Двадцать третье июня.
– Раньше, чем ты рассчитывала.
Она кивнула.
– Ну что же, – сказал я, – надеюсь, к тому времени все уладится.
– Не уверена.
– И потом, вы всегда можете сбежать в Лас-Вегас.
– Ты так и не понял, верно? Это общественное событие, общинное. Ко мне оно уже никакого отношения не имеет. Да и Педраму мысль о большой свадьбе по душе. Он-то как раз самый сумасшедший и есть.
– Понятно, – сказал я.
– И что это должно означать?
– Я всего лишь сказал: «Понятно».
– Вот только давай без этого твоего высокомерия.
– Мина…
– Как будто ты всегда знал, что именно это со мной и случится.
– Я так не говорил. И даже не думал.
– Думал, думал.
– Я только одного и хочу: чтобы ты была счастлива.
– Ну так я не счастлива, – сказала она. – Понятно? Я не счастлива. Ты доволен?
– Я…
– Я этого уже видеть больше не могу. И их, и все остальное. Хочется запрыгнуть в первый попавшийся самолет. О черт. Дай мне платок, пожалуйста.
Я снял с круглого столика коробку с бумажными платками, опустился перед Ясминой на колени.
– Все это так постыдно.
– Тебе нечего стыдиться.
Ясмина усмехнулась, промокнула платком глаза.
– Ладно. – Она достала второй платок, завернула в него первый. – Мои родители уже потратили на это дело семьдесят тысяч. И мне даже думать не хочется о том, во что оно в конце концов обойдется. В списке гостей значится триста имен – это только с нашей стороны… Я не знаю, что мне делать. Не знаю даже, могу ли я что-нибудь сделать.
– Это твоя жизнь.
– Если бы. Моя, его, моих родителей, его родителей, их родителей… И каждый вкладывает в эту свадьбу все, что у него есть. Мама относится к ней как к величайшему событию своей жизни. И я ничего тут поделать не могу.
– У человека всегда есть выбор, – сказал я.
– Ты опять за свое.
– То есть?
– Говоришь афоризмами.
– Это твоя свадьба. Твой брак. Не покупка пары новых туфель.
Она тряхнула головой.
– Жаль, что я не могу тебя к родителям послать, – ты бы им все объяснил.
– Если хочешь, я поговорю с ними. Дай мне их номер.
– Да они только обложат тебя на фарси. «Кто есть вы? Заниматься чем?» – Она печально усмехнулась. – Ладно. Хоть один из нас счастлив, и на том спасибо.
– Ты тоже должна быть счастливой.
– Буду стараться.
– Ты заслуживаешь большего. Счастья во всем.
Из глаз ее опять потекли слезы.
Я извинился.
– Ничего, – сказала Ясмина. Она вытерла лицо и, поколебавшись всего лишь мгновение, потянулась ко мне.
Если я считал библиотеку святилищем, – а так оно и было, – мне, наверное, следовало бы стыдиться того, что я ее осквернил. Я не стыдился. Я чувствовал себя потрясающе. Чувствовал покой, наслаждался мягкостью ковра под голой спиной. Ясмина лежала, подобрав колени, рядом. Косметика ее размазалась, черные волосы спутались, близость ее тела навевала мне воспоминания о тихих воскресных утрах прошлого, когда я, рано проснувшись, смотрел, как ее влажная кожа темно просвечивает сквозь чистую белую простыню, а одна ладонь с аккуратно покрытыми лаком ногтями подергивается, словно собираясь прихлопнуть кнопку будильника, – мирная комедия, которая могла продолжаться без малого час. Ей не давали тогда покоя волоски на коже – сзади на шее, на предплечьях, на пояснице, – она пыталась то обесцветить их, то удалить совсем. Мне же Ясмина нравилась такой, какой была, честное слово. Я всегда думал о ней как о дикарке, которую сумел приручить.
Она села, начала собирать свою одежду.
– Мина.
Она отвернулась, чтобы надеть лифчик.
– Мина. Поговори со мной.
– Что ты хочешь от меня услышать? Я выхожу замуж.
– Правда?
Она не ответила.
– Мина…
– Конечно, правда.
– Погоди. – Я тоже сел. – Давай поговорим.
– Перестань, пожалуйста. Мне и без этого плохо.
– Плохо?
– Разумеется. Я же помолвлена.
– С человеком, которого ты не любишь.
– И все равно, так нельзя.
– Как мне тебя переубедить?
– Никак. Это даже тебе не удастся.
* * *Проводить ее домой она не разрешила, поэтому я вызвал такси, и в ожидании машины мы вышли на веранду. Было холодно, луна пряталась за тучами. Я всей спиной ощущал махину дома. Моего дома. Удовольствие, с которым Ясмина осматривала его, наполнило меня несказанной радостью.
– Скоро снег пойдет, – произнесла она.
Из-за угла вывернули две горящие фары.
– Все зависит только от тебя, – сказал я. – Не забывай об этом.
– Ладно, Конфуций.
Я стоял на веранде, и мне очень хотелось, чтобы такси развернулось и привезло ее назад. Но разумеется, этого не произошло – два часа ночи, Ясмине завтра идти на работу. Принимать решения. Даже я не смог ее переубедить. Я предъявил ей все, чем владел, теперь оставалось только ждать.
Я уже протянул руку к двери. И тут ярдах в пятидесяти от меня, на другой стороне улицы, шевельнулась темнота. Яркий оранжевый огонек – кончик сигареты – пронзил маслянистый мрак и исчез.
Глава двадцать первая
В пору каникул Кембридж пустеет. Дрю отправился в Рино, на покерный турнир. Ясмина вернулась в Лос-Анджелес, на второе празднование их с Педрамом помолвки, устроенное на сей раз ее родителями. Я сидел дома, еду заказывал по телефону, путешествовал по Интернету, набирал куски текста и стирал их, медленно продвигаясь вперед и снова сплывая назад. И в один прекрасный день, поняв, что пора принимать решительные меры, я позвонил детективу Зителли.
– Вообще-то, нет, – сказал он, когда я спросил, не может ли он рассказать мне, как продвигается расследование.
– Но ведь с аутопсией, насколько я понимаю, покончено, – сказал я. – Уже и похороны состоялись.
– С аутопсией покончено.
Заключение было таким: остановка сердца, вызванная чрезмерной дозой сразу нескольких лекарств, принятых покойной по собственному почину.
– А что насчет Эрика?
– А что насчет него?
– Вы с ним не разговаривали?
– Послушайте, – сказал он. – Дело веду я. Не вы. Вы можете помогать мне, а можете мешать. Выбирайте.
Я извинился.
– Вам придется поверить мне на слово, договорились? Так вот, из тех данных, какими мы располагаем, более-менее ясно следует, что мисс Шпильман покончила с собой.
Я молчал, думая о последних ее одиноких часах на земле.
– Я понимаю, принять это нелегко, – продолжал он. – Насколько я в состоянии судить, она была вам далеко не безразлична.
Его тон, совсем чуть-чуть не дотянувший до искреннего, мгновенно насторожил меня. Мне захотелось закончить разговор, однако я еще не задал главного вопроса, ради которого и звонил. И, попытавшись сделать переход к нему естественным, пролепетал, заикаясь, точно не выучивший роли актер:
