Галина Романова - Ты у него одна
Сейчас снова все, как тогда:
– Да открой ты глаза в самом-то деле!!!
И вновь соленая влага по губам. И тот же голос, кажется…
Ресницы Эммы дрогнули, и она медленно открыла глаза. Свет, нестерпимо яркий свет, заставил ее вновь зажмуриться. Но она постаралась снова открыть глаза, потому как происходящее подле нее заслуживало внимания.
– О, нет! – простонала Эльмира, трогая огромную шишку на макушке. – Какого черта ты меня шарахнула по голове?!
– Живая! – выдохнула подруга. – Слава тебе, господи!!! Ты живая!!!
И она зарыдала в полный голос, роняя слезы на Эльмирино лицо. Вот, оказывается, откуда солоноватый привкус на губах. Лизка сидела на полу, положив ее голову себе на колени, и орошала лицо подруги горючими слезами.
– Помоги подняться, изверг! – С кряхтением и стонами Эмма поднялась с пола и, привалившись спиной к боковинке детской кровати, уставилась на Елизавету. – Ну, и что все это значит?!
– Что именно тебя интересует? – всхлипнула Лизка, устраиваясь рядом.
– Ну для начала хотелось бы знать, за что я получила по башке?! – попыталась возмутиться Эмма, но тут же сморщилась от боли в затылке. – Саданула-то как сильно, чуть черепушку не раскроила! Старательная ты моя! Так за что?!
– За что, за что… Кто же знал, что это ты? На территории посторонний. Мне доподлинно было известно, что быть его не должно. Выхожу из душа, а какая-то шмара лезет в шкаф. Подумала, что воровка, и шарахнула что есть мочи скалкой по голове. Что?! Что ты на меня так смотришь?! – психанула Елизавета и, вскочив с места, принялась метаться по детской.
– Неубедительно, дорогая. – Эмма снова поморщилась, на сей раз от Лизкиного мельтешения. Перед глазами тут же поплыли огромные оранжевые круги. – Сядь ты, наконец!
Лизка послушно приземлилась на ковер напротив подруги и только что язык не вывалила от преданности, что сочилась из ее глаз.
– Почему неубедительно, Эмма? Почему? – Она робко улыбнулась.
– Потому… Ээ-эх ты! Хоть бы придумала что-нибудь получше. Во-первых, в душе тебе скалка ни к чему. Иметь ее в руках ты могла, только взяв в кухне, когда услышала, что кто-то посторонний проник в дом. К тому же что ты делала в душе?
– Мылась, – промямлила та.
– Шума воды я не слышала – раз. Волосы у тебя сухие – два. И где это ты видела людей, выходящих из душа в свитерах и кроссовках? Может, кто-то так и выходит, но только не ты. Врать надо уметь, Лизонька. Вот так-то!
Лизка опустила глаза долу и несколько раз шумно втянула носом воздух.
– Ты права… Никогда не умела врать. Никогда… Но клянусь!.. – Лиза приложила руку к сердцу и подняла на подругу полные слез глаза. – Я тебя не узнала! Я так испугалась… У меня аж зубы свело, как мне сделалось страшно. Знаю, что никого не должно быть, а тут кто-то с котомками.
– Откуда знаешь, что здесь должно было быть пусто, если Валька меня оставила смотрителем?
Лизка фыркнула:
– Так она и меня уговаривала присмотреть за этим райским уголком. Недели две уламывала. Я все отказывалась. Тогда она, наверное, за тебя принялась. Я и думать забыла про нее. А когда приспичило, вспомнила… Думаю, что здесь меня вряд ли будут искать. Я тут уже почти неделю. Все шло нормально, пока ты не объявилась.
Она как-то уж слишком торопливо объясняла ей причину. Как-то чрезмерно внимательно отслеживала ее реакцию. И излишне навязчиво хотела казаться напуганной. Интересно, почему?
– А чем тебе так мое появление не по нраву? Я вообще-то тоже в бегах. – Слегка качнув головой и не услышав характерного звона в ушах, Эмма приподнялась с пола и, подойдя к окну, осторожно выглянула наружу. – Как думаешь, сколько еще человек знает об этом укрытии? Кого еще Валюшка могла попросить приглядеть за ее дачкой?
– Не знаю! – Опять быстрый, словно заранее заготовленный ответ. – Откуда мне знать?! Я и про тебя не знала. Если бы знала, никогда бы не ударила…
Может быть, да, а может быть, и нет… Ударила, потом испугалась. Чувство вины или что-то еще взыграло, и она начала приводить подругу в чувство, орошая ее лицо своими слезами, радуясь и одновременно огорчаясь, что не смогла убить…
– Где ребенок? – Эмма быстро, чрезмерно быстро оглянулась, и Лизке не удалось вовремя справиться с синюшной бледностью, предательски выползшей на щеки.
– Кк-какой ребенок?! – Она икнула, ей-богу, икнула от страха. – Ты чего, Эмка, сбрендила окончательно?! Наверное, я тебе очень сильно шарахнула по голове, раз ты мелешь невесть что…
– Слушай, хватит!!! – Эмма стремительно двинулась к кровати. Выхватила оттуда пижамку, потом наподдала ногой раскиданные игрушки. – Ты же не будешь меня убеждать в том, что все это твое?! Эта пижама и эти разбросанные в беспорядке игрушки. В дочки-матери играла, что ли? Или в «человека-паука»?! Где мальчик, Лизка, где он?!
Что-то хищное мгновенно проступило в лице Лизки. Высокие скулы словно окаменели. Губы сжались в узкую линию. А кисти рук в кулаки. Еще минута-другая, и она кинется на нее с диким воем. Попытается сделать то, что ей не удалось с первого раза…
Но подруга быстро пришла в себя. И кулачки разжались. И уголки губ расслабленно поползли вверх в загадочной ухмылке. И на лице заиграло самое паскудное из Лизкиного арсенала выражение.
– Какой мальчик, дорогая? – надменно-покровительственным тоном поинтересовалась она и тоже встала на ноги. – Ты о чем? Или, вернее, о ком? Определи возрастную категорию, что тебя интересует? Все же решила внять моему совету и найти себе кого-нибудь?..
Так, все. Момент упущен. Теперь она будет кривляться и ломаться сколько угодно, но правды из нее не вытащить ни за что. Это было и плохо и хорошо одновременно. Если Лизка играла на ее стороне, то все идет как надо. Она под страхом смерти не выдаст мальчишку, которого успела куда-то спрятать, пока Эмма пробиралась от ворот к крыльцу. Правда, вопрос – зачем это ей – повисал в воздухе.
Но ежели то, о чем сейчас с ужасом подумала Эмма, окажется правдой, то лучше бы этому мальчику вообще никогда не родиться…
– Где твой муж? – вдруг спросила Лизка, без тени былого расположения наблюдая за подругой.
– Дома, наверное… Я не знаю.
– Слышала я, что ты с ним помирилась. Он от Ланки съехал. Та в бешенстве. Правда?
– Ты о чем? Если о Ланке, то о ней я ничего не знаю…
– Эмка! – Было видно, что спокойствие ей дается с великим трудом. – Прекрати ваньку ломать! Ответь мне, про Данилу – это правда?! Ты с ним помирилась?!
– Да… Мы решили начать все сначала. И… кажется я беременна. А ты меня по голове, дура!
Она не знала, зачем рассказывает ей об этом. Зачем ищет в глазах подруги подтверждение своих самых лучших надежд. Так хотелось верить ей?! Верить в ее непричастность?! Или в то, что эта подруга не окажется такой же гнусной и подлой, как та, умершая пять лет назад?! Ох, как велик комплекс в ее душе! Велик и неистребим! Комплекс веры в любовь и надежность. А нет ничего уже на этом свете! Нет и быть не может! И Лизавета такая же гадкая и гнусная мерзавка, как и Зойка. Она так же попытается использовать ее, прикидываясь доброй, прямодушной и отзывчивой. Ей ведь невдомек, что Эмма только что вспомнила, где, когда и на ком она видела вечернее синее платье с красивой сверкающей брошью в виде цветка. Лиза же не может предполагать, что, держа ее голову на своих коленях, она возродила в Эльмириной памяти похожий эпизод из прошлого.
Тогда они были много моложе. То ли на новогоднем балу в институте, то ли просто на какой-то вечеринке. Эмма жутко набралась и блевала в студенческом туалете, перегнувшись пополам через ее – Лизкино колено. Колено, обтянутое синей шерстяной тканью.
А потом они укрылись в раздевалке. И Эльмира легла на пол, что-то подстелив под спину, а голову положила Лизке на колени. Та сидела, вытянув длинные ноги, привалившись к стене, поглаживала ей лоб прохладными, приятно пахнущими пальцами и что-то тихо говорила. Их потом обнаружили их ребята-сокурсники. Помогли подняться, одеться. Развели их по домам. Наутро они долго трепались по телефону, сдавленно хихикая в трубку, вспоминая суматошность прошедшего мероприятия. А потом все забылось. Все, кроме этого синего платья и отчаянного блеска бриллиантовой броши, приколотой к глубокому декольте.
– Любимый подарил, – говорила тогда всем небрежно Лизка, взбивая кудри у зеркала. – Так, стразы, безделушка. Но подделка хорошая…
Все это напрочь стерлось у Эммы из памяти. Пьяный ли угар был тому виной, либо время, но беспорядочные фрагменты воспоминаний отчего-то слились в единую картину только сейчас. И вспомнив все, она заледенела.
Лизка молниеносно уловила происшедшую в ней перемену. Как-то сжалась вся. С лица пропала холодноватая надменность, в нем что-то дрогнуло. Задергалось правое веко, и она попыталась скрыть это, приложив к нему ладонь. Губы горестной скобкой опустились вниз. Она прокашлялась еле слышно и пробормотала:
