Евгения Михайлова - Темные тени нехорошей квартиры
Он уснул. Лара погладила его по щеке с колючей щетиной: ему некогда бриться, они стараются не терять ни минуты общего времени, и ей так даже нравится. Ее губы, щеки, подбородок, шея, грудь… да вся кожа горит, как обожженная крапивой. Лара идет босиком, обнаженная, отражаясь в зеркалах во всех комнатах и в ванной, и улыбается самой себе. Рассказать бы клиенткам ее клиники, как без пластики, без питательных кремов, без ухода за волосами (Лара уже два дня не мыла свои длинные волосы) стать за пару дней настолько моложе и красивее… Получилась бы наивная сказка, а ведь это правда. Она вспомнила, как у нее на приеме шипела, кричала и размахивала руками прооперированная довольно известная дама. Она доказывала, что все это делает только для себя. Вот захочется ей есть жирную колбасу с газеты, запивая холодной водкой, – она получит еще большее удовольствие. Потому что и это будет для себя. Ей противны другие женщины, которые крутятся ради того, чтобы у кого-то на них что-то встало… Она была тогда страшно некрасивой, отталкивающей, возможно, даже хотела такой быть. С психологами многие ведут себя, как наедине с самим собой. Ларе не было противно. Несмотря на то, что она старалась исключить свои эмоции при контакте с пациентками, ей было немного жаль эту однозначно несчастную даму. У Лары тоже бывали долгие периоды жизни без мужчин, она с детства самодостаточна, как говорит мама. Но это последнее дело – создать для себя жалкий каркас теории и пытаться втиснуть в него все многообразие отношений. На самом деле только колбаса и водка туда и впишутся. А любви никогда не было и уже быть не может, потому что… Как сказать человеку, который зачем-то все же приходит к психологу, то есть помощи хочет, – как сказать, что можно больше не кипятиться и не плеваться желчью. Ты уже не вызовешь ни любви, ни желания. Никогда. Легче черепахе под панцирем вызвать симпатию существа другого пола, чем женщине, закованной в злобу. Это сулит одиночество в любом союзе, в любой семье. Каждый человек должен подсознательно готовиться к одиночеству. Но одиночество строгий партнер. Ему требуются достоинство и стойкость. Можно умудриться вступить в конфликт с собственным одиночеством. И это будет кошмар. Лара со своим нормально ладила. И даже допускала, что оно с ней на всю жизнь. Но изменила ему легко, и одиночество простило… К нему вернуться можно всегда.
Лара постояла под контрастным душем. Ей было это приятно. Она стояла под водой без шапочки, сначала собиралась вымыть волосы с шампунем, потом передумала, в ее случае это очень долгая процедура, а она уже спешила к Алеше. Просто вытерла мокрые волосы, расчесала, они почему-то поскрипывали, как будто их тщательно промыли. Лара смотрела на свою светящуюся кожу, яркие глаза и губы, как будто запоминая. Нет, точно запоминая. Ей вдруг показалось, что она такой больше никогда не будет. Как не была такой раньше.
Она услышала какие-то звуки на кухне. Алексей включил кофеварку, с кем-то говорил по телефону. Сейчас она придет, что-нибудь приготовит, они поедят, попьют кофе и вернутся в свой уют на двоих. Она набросила махровый халат Алексея, вошла на кухню… И сердце ее оборвалось. Алексей стоял в джинсах и свитере, на ходу допивал кофе, он даже побрился в комнате. Его, наверное, вызвали, он же говорил по телефону. Но почему его поведение опять какое-то вероломное. Можно было войти к ней в ванную, сообщить. Понятно, что они расстаются ненадолго, но…
– Лара, – быстро сказал Алексей. – Мне нужно уехать на несколько дней. Заказчик из другого города желает работать именно со мной. Ты можешь здесь жить сколько захочешь. Только когда будешь уходить, проверь, пожалуйста, захлопнулась ли дверь. Замок надо менять, никак не соберусь.
Это уже серьезный удар. После того, что между ними было, любой нормальный мужчина сказал бы: «Оставайся здесь. Живи со мной. Подожди меня». Дал бы ключи. Она бы, наверное, не осталась здесь без него, у нее свои дела, но ее выставляют! Он хочет, чтобы все было, как при большой любви, но чтобы она оставалась в качестве девушки по вызову. Впрочем, он ее не вызывал, она сама пришла.
– Такой важный клиент? – спросила она ровно. – Нельзя ему назначить хотя бы время на завтра?
– Ну, у него какие-то свои соображения, не мое дело. Заказ крупный. Я в нем заинтересован. И что меняет один день?
– Многое, – сказала Лара, понимая, что этого говорить не стоит.
– Да, – вдруг произнес Алексей, порывисто прижал ее к себе, посмотрел в глаза… Так, что она перестала что-либо понимать. Это была любовь. Сильная, запредельная любовь. – Лара, я хочу тебя постоянно. Я люблю тебя так, что желал бы встретиться с тобой в следующей жизни, в другой истории… Но в этой жизни я не могу приспосабливаться к тебе. Я должен уходить, когда мне нужно, понимаешь?
– А потом я буду тебя ждать, ловить, бояться, что не пустишь?
– Когда ты так говоришь, я начинаю себя ненавидеть. Собственно, я особенно никогда себя не любил, – улыбнулся он. – Мне это даже не больно. То, что обижаю тебя, – ужасно, конечно. Но, извини, я ведь предупреждал, – закончил он неожиданно сухо, отстранил ее, взял с пола рюкзак и быстро вышел из квартиры.
Лара упала на диван и плакала до тех пор, пока слезы не кончились. Их оказалось много. На половину оставшегося дня и целую ночь. Утром она ушла из квартиры Алексея.
Глава 26
Григорий Васильев, отец Анатолия, оказался очень грустным человеком. Больше чем грустным – он был безутешным, это сразу стало понятно и Сергею, и Славе. Сергей по дороге придумал какую-то интересную феньку, чтобы подобраться к вопросу о покойной жене и о сыне. Но посмотрел в бледно-голубые, измученные глаза и понял, что для этого человека ничего на свете сейчас не важно, кроме собственного горя. И Сергею, и Славе приходилось видеть людей, в жизни которых самое важное место занимала смерть, разлучившая их с близким человеком. Они еще ее не приняли и не смирились. Их самих, по сути, в это время нет с живыми людьми. Они – в прошлом, они в пути, они провожают.
Григорий пригласил их в маленький дом, предложил сесть, даже не спросив, кто они такие.
– Григорий Витальевич, – сказал Сергей. – Мы расследуем убийства в квартире, где живет ваш сын. Интересуемся каждым жильцом. Это понятно?
– Да.
– Вы в курсе того, что там случилось?
– Он что-то говорил. Если честно, я не особенно вникал. У меня… – Он посмотрел на Сергея таким беспомощным и тоскливым взглядом, что стало окончательно ясно: его даже сын сейчас не очень интересует. Свет померк. Нужно быстро обо всем спросить и оставить его одного.
– Мы знаем… Нам очень жаль. Извините, что в такое время вас побеспокоили, просто время не ждет… Это важно.
– Ну, да. А при чем тут Толя?
– Ни при чем. Говорю же: мы узнаем обо всех жильцах. Пришли к вам с вопросом, на который Анатолий может не знать ответа.
– Что за вопрос?
– Анатолий вам родной сын?
– Нет, – медленно ответил Григорий. – Но он об этом не знает. И я не хочу, чтобы знал.
– Вы его усыновили? Каким образом?
– Такой процедуры не было. Дело в том, что я врач-педиатр по профессии. Работал в детской больнице. В мою смену по «Скорой» поступила женщина с грудным ребенком. У него была пневмония. Документов на сына у нее не оказалось. Она жила с очень тяжелым человеком, он ее бросил одну, когда начались роды, она как-то справилась. Но вскоре он их выгнал из квартиры, она не успела даже получить свидетельство о рождении. Ребенок простудился, они пару дней прожили дома у ее подруги, потом стало совсем плохо. Короче, это и были Вера с Толиком. Я влюбился в нее с первого взгляда, как говорится. Злоупотребил служебным положением, – улыбнулся он. – У меня был договор с одним роддомом. Главврач оформила все нужные документы. Будто Вера родила у них, а отец – я. Так и написано в его свидетельстве. Расписались мы через месяц. Жили в это время уже у меня, в той комнате, где Толя сейчас живет. Он думает, что там и родился.
– Это правда, что вашему предку принадлежал весь тот дом?
– Принадлежал. И не один. Но мы были счастливы и в комнате. Нам больше и не нужно было. Потом я купил этот домик. Толя женился, разумеется, неудачно. Он хороший парень, но часто делает глупости. В общем, вроде бы особых событий и не было. Вот пока…
– Кем работала ваша жена?
– У меня и работала. У нее только школьное образование. Мы ее оформили на полставки санитарки, три дня в неделю. Но я сам ее всему научил, и вскоре она работала как отличная, профессиональная медсестра. Чем хороша коммуналка – ребенка есть с кем оставить.
– Наверное, с Ниной Георгиевной? Больше не представляю, с кем там можно оставить.
– И с ней. И дочь у Нины была. Больная девушка. Подрабатывала как раз нянькой. Нам помогала, когда нужно, за очень маленькие деньги – просто отказывалась больше брать, – или за какие-то подарки. Конфеты она очень любила. «Пьяную вишню». И «Киевский» торт. Вероникой ее Нина назвала в честь героини Самойловой в «Летят журавли».
