Иван Жагель - Страна игроков
Дальше могло последовать что-то еще более крепкое, забористое, поэтому Ребров быстро произнес:
– Я просто пытаюсь помочь вам преодолеть раздвоение личности.
Эту фразу он приготовил заранее, и она произвела необходимое впечатление. Игнатьева словно наткнулась на невидимую стену. Пытаясь понять смысл сказанных им слов, она нахмурилась и даже потерла пальцами лоб.
– Преодолеть раздвоение личности? Что за чушь вы несете?! – продолжала кипятиться она. – Вы можете более или менее внятно объяснить, зачем вы сказали Кролю, что мы с вами чуть ли не старые друзья?! Вы же подставили меня! Я либо должна была сообщить этому пауку, что вы – тот самый человек, который пять месяцев назад вывалял в грязи компанию «Русская нефть» и всех, кто там работал, либо скрыть это… Да, можете радоваться, я ничего Кролю не стала о вас рассказывать! Но теперь неприятности могут быть у меня!
– А если бы вы ему все обо мне рассказали, то, насколько я понимаю, неприятности были бы уже у меня, так? – усмехнулся Виктор. – Причем неприятности настолько серьезные, что вы, очевидно, не захотели чувствовать себя в этом замешанной. Даже косвенно. Даже несмотря на все ваше отвращение ко мне. Таким образом, сейчас вы фактически признали: ваши друзья имеют отношение к той давней истории. Они – бандиты, и связываться с ними опасно.
– Никакие они мне не друзья! – отмахнулась она.
– Хорошо, не друзья, а коллеги, начальники. Но все равно – бандиты! Кстати, вы и встречу-то эту назначили, потому что боитесь, что ваши телефоны прослушиваются. Я не ошибаюсь? Правда, вы считаете, что ко всей этой мерзости не имеете никакого отношения. Но тут уж вы глубоко ошибаетесь! – Виктор поставил ногу на скамейку и сбил перчатками прилипшие к носку ботинка мокрые желтые листья. – Вы прекрасно все знаете и продолжаете на них работать… Поэтому я и говорю, что пытаюсь помочь вам преодолеть раздвоение личности. Для этого вам нужно только сказать своим… коллегам, что тот самый надоедливый журналист, который уже доставил им немало неприятностей, опять сует нос в их дела. Ну а они переломают мне ребра… После этого вы полностью и окончательно станете членом этой команды.
– Господи! – воздела руки Анна. – Зачем ты меня наказал встречей с этим человеком?! Неужели вы не можете понять, что я работала раньше во внешнеторговой компании и работаю сейчас в банке только потому, что это позволяет мне общаться со многими интересными людьми, использовать мои знания, иностранные языки, наконец, хорошо зарабатывать… Я не член мафии! Я не умею стрелять! – Она увидела саркастическую улыбку на лице Виктора и опять разъярилась. – Нет, вы все-таки мерзавец!! Вы подставили меня и еще заставляете оправдываться!
– А вы хотите убедить меня в том, что, зная Владимира Шелеста много лет, переходя за ним с одного места работы на другое, вы ничего не подозревали о его грязных делишках?! Вы – чистенькая? Вашему старому другу мало того, что он наворовал на государственной службе, так он теперь завел еще боевиков, которых боитесь даже вы! И может быть, на его совести уже не одна смерть…
Интуиция подсказывала Виктору, что он недалек от истины.
– Вы можете весь этот ваш бред доказать? – перебила его Игнатьева.
Ребров какое-то время молчал, прикрыв глаза и пытаясь успокоиться.
– Пока нет, – уже почти совсем равнодушным голосом сказал он. – И вероятно, вообще никогда не смогу это сделать. Но я все равно не дам вашему Шелесту покоя.
– Да вы просто мстите ему! Вами движет какая-то обида. Очевидно, у вас ничего не получается, и вы избрали меня в качестве человека, на котором удобно разряжаться.
– Если вы от меня устали, то пойдите к своему шефу и скажите ему об этом. Он вас быстро избавит от меня.
Виктор развернулся и пошел по бульвару в сторону Никитских Ворот.
– Я вас ненавижу! – громко сказала Игнатьева ему вслед.
– Я вас тоже! – бросил он через плечо.
Хотя Виктор изображал праведный гнев, он, по большому счету, притворялся. Когда Анна призналась, что ничего не рассказала о нем Кролю, у него появилась надежда, что она и в самом деле не имеет никакого отношения к тому, что творилось в компании «Русская нефть». И это давало ему шанс, что все еще может быть…
Глава XIV
НАУЧНО-СЛЕДСТВЕННЫЙ ОРГАН
1
Еще на подходе к секретариату редакции Ребров понял, что в стране произошло что-то особенное. Количество выбегающих из кабинета ответственного секретаря «Народной трибуны» Николая Головко и вбегающих туда журналистов явно превышало среднедневную норму. И это так же однозначно свидетельствовало о наличии суперновостей, как ударившие в Москве двадцатиградусные морозы – об окончательном приходе зимы.
Виктор зашел в кабинет и увидел за длинным, как командировка в провинциальный город, столом все руководство газеты, начиная от главного редактора и заканчивая редакторами отделов. А вдоль стен на стульях сидели рядовые «журналистские штыки», готовые в любой момент броситься в бой и добыть во славу любимой редакции необходимую информацию.
В этом бардаке на появление Реброва никто не обратил внимания. Оглядевшись, он подсел к одному из лучших репортеров «Трибуны» Гаязу Ситдикову, тоскливо дожидавшемуся очередного невыполнимого задания типа «Срочно дозвонись до министра внутренних дел и спроси его…» или «До подписания газеты выясни номера счетов, открытых в швейцарских банках нашими коррумпированными чиновниками…».
– Привет, – поздоровался Виктор. – Хочешь, с двух раз отгадаю, что случилось?
Ситдиков без особого энтузиазма кивнул головой.
– Кто-то проворовался в родном российском правительстве?
Теперь много повидавший на своем веку репортер покачал головой из стороны в сторону.
– Тогда… кого-нибудь убили. Скорей всего, крупного бизнесмена…
Предположение оказалось верным.
– Кого? – не отставал Ребров.
– Нашего алюминиевого короля… – Ситдиков назвал фамилию директора одного из крупнейших в стране металлургических комбинатов, который во времена ударно проведенной приватизации государственного имущества успел передать крупный пакет акций предприятия подконтрольным ему же финансовым структурам.
– Снайпер?
– Нет. Два бойких паренька поджидали директора во дворе его московской квартиры – сидели за мусорными баками. И когда он вчера поздно вечером приехал домой, эти ребята всего лишь с помощью автоматов искромсали два новехоньких «мерседеса». В одном ехал директор, а в другом – охрана. Жалко…
– Ты его знал? – поинтересовался Виктор.
– Я о машинах, – грустно уточнил огрубевший на своей работе душой Ситдиков. – Каждая из них стоила тысяч по сто баксов.
– Ну да, – попытался Ребров подлизаться к репортеру. – Как будто эти идиоты не могли выйти из машин и построиться перед киллерами, чтобы «мерседесы» остались в целости и сохранности…
Обычно такого рода события сталкивали с первой, а то и нескольких последующих газетных полос множество вполне приличных материалов, а коллектив редакции делился на две группы. Одни журналисты просиживали в буфете за чашкой кофе, так как что бы они сейчас ни писали, было работой на корзину. Другие же почти в буквальном смысле слова рыли землю в поисках информации, которая если и не проливала свет на убийство, то позволяла хоть в чем-то обскакать конкурентов.
– А ты чего сюда пришел? – потеплевшим голосом поинтересовался Ситдиков в благодарность за то, что Виктор также не одобрял расстрела «мерседесов».
– Хотел пристроить заметку на экономическую тему, – вздохнул Ребров.
– Интересную?
– Ну… смотря для кого.
– Понятно. Если в твоей заметке никого не убивают, тогда повесь ее на гвоздик в туалете и иди пить кофе, – дружелюбно посоветовал бывалый репортер.
2
Ребров послонялся по редакции, а потом и в самом деле поплелся в буфет. Но и там все разговоры вращались вокруг главного события дня. На этой почве даже серьезно поспорили два признанных редакционных авторитета редактор отдела культуры Ольга Трубина и маститый публицист Игнат Дробинкин, известный тем, что его мнение никогда не совпадало с мнением других.
– Самое страшное, что эти убийства уже стали совершенно обыденным явлением в России! – восклицала маленькая, незаметно для себя самой состарившаяся Трубина.
Не признавая современного искусства, она, как и тридцать лет назад, продолжала писать о состарившихся вместе с ней немногих титанах театра и кино. На их фоне Трубина все еще чувствовала себя молодой, что отражалось в ее когда-то легкомысленных, а теперь смешных нарядах, в прическе, в излишнем жеманстве привыкшей к обожанию галантных поклонников женщины.
– Вас потому страшит пусть и уродливая, но реальная жизнь, что вы привыкли к театральным мелодрамам и искусственным чувствам, – подначивал ее Дробинкин. – Поймите, страна переходит от коммунизма к примитивным формам капитализма, а это не может быть без крови. Я бы даже сказал, без большой крови… Идет колоссальный процесс передела собственности, и именно он, а не ваши театральные постановки определяет сегодня нравы людей.
