Лаура Ван Вормер - Публичное разоблачение
– Когда вы встречаетесь с ее матерью? – спросила Верити.
– О, она этому воспротивилась. Однако согласилась поговорить со мной по телефону. Она наотрез отказывается встречаться с кем-либо, и у нее особая фотография, которую она позволяет использовать.
– Там видно будет. – В трубке послышался смех. – Что она собой представляет?
– Она… О Господи, Верити, она… настоящая ведьма.
– Это интересно. Послушайте, Салли, я рада, что все идет хорошо, но, думаю, нам надо встретиться. Не буду ничего читать, но мне хотелось бы знать, в каком аспекте вы собираетесь все это отобразить.
Все во мне воспротивилось. Это не обычная процедура, а сигнал к тому, что Верити считает меня новичком, который нуждается в руководстве.
– Вы будете в Коннектикуте в этот уик-энд? – спросила она.
– Да.
– Хорошо. Корбетт уезжает в Даллас, так почему бы вам не навестить меня в нашем доме в Литчфилде, скажем, в час дня в воскресенье? Можете приехать?
– Конечно, – ответила я. – Но вы уверены, что не хотите подождать с неделю, пока у меня будет материал, который вы бы прочитали?
– Абсолютно уверена.
– Прекрасно, – сказала я, делая отметку в календаре.
– Так вы не хотите воспользоваться нашим техническим оборудованием? – спросила Верити.
– Пока нет нужды, – ответила я.
Наступила пауза. В трубке послышалось шуршание бумаги. Я представила себе, что Верити, как и большинство редакторов, просматривает почту или сообщения, пока разговаривает со мной.
– Вы так и не сказали мне, как провели вечер со Спенсером, – сказала она.
О Господи, этого я никак не ожидала.
– Очень мило. Пьеса была хорошей, а он – ну, вы и сами знаете – заговорит любого. Я прекрасно провела время.
– Вы встречались с ним снова?
Я не знала, была ли у нее возможность поговорить со Спенсером и что он сказал ей, если они уже виделись. Не знаю почему, но мне не хотелось, чтобы люди лезли в мои дела, особенно те, на кого я работаю. Однако что-нибудь ответить надо, поэтому я сказала:
– Гм, да. Виделись с ним накоротке. (Много раз – и все накоротке.)
– Чудесно, – весело откликнулась она. – Это не мое дело, конечно, но я любопытна. А как у вас дела с Дагом?
– У нас нет друг перед другом никаких обязательств.
– Ах так, – сказала она тоном, который навел меня на мысль о том, что за мной кто-то подглядывает в замочную скважину.
Я не знала, о чем говорить дальше, и, похоже, она тоже ничего не успела придумать, поэтому мы в нерешительности замолчали. Затем она сказала:
– Спенсер – хороший человек. Он очень умный. Может, из этого что-нибудь выйдет, как вы считаете?
Я все еще не знала, что ответить, возможно, за исключением: «Оставьте меня в покое, с меня хватит».
Но Верити ответ не требовался. Мы договорились, что встретимся в ее доме в воскресенье. Когда я повесила трубку, мне надо было торопиться на встречу с Майклом Кохраном.
Я вошла в ресторан и сразу его увидела. Высокий плотный мужчина, вроде бы далеко за пятьдесят. Потом вспомнила, что этого не может быть: он одного возраста с Касси, а ей пятьдесят. Красив, немного грузен. Его рукопожатие твердое, улыбка приветливая, карие глаза добрые. Однако на лице сохранились следы пьянства: красные жилки на носу и обвислые щеки. И все же он привлекателен, его обаяние проявилось, когда он заговорил. Через две минуты я увидела перед собой остроумного, харизматичного человека, лидера по натуре, прирожденного учителя.
– Вы молоды, привлекательны и добры, – сказал он сразу, как только мы сели. – Комбинация черт, которых раньше я не замечал у пишущей братии Верити.
– Я слышала о журналистах Верити больше, чем о работающих на Касси.
– Это потому, что они не так известны. – Он подождал, пока я включу диктофон, и наклонился ко мне. – Они считают нас, телевизионщиков, плохими, но те, кто пишет на Верити, сидят по домам, точат свои когти и размышляют, как бы содрать шкуру с чьих-нибудь костей. Наши работники приходят на телевидение раз и навсегда! Работники Верити сидят за кофе или в комнатах ожидания месяцами.
– Вы говорите так, словно сами пострадали от ее журналистов.
– Да. – Он вскинул голову, слегка пожав плечами. – Меня дважды раскритиковали в пух и прах. И я считаю, что заслужил. Я действительно доставил Касси массу неприятностей, и все это знают.
Официант принес нам меню и спросил, будем ли мы что-нибудь пить. Я заказала сельтерскую с лимоном, и, к своему великому изумлению, услышала, что Майкл заказал себе стакан белого вина.
Значит, он снова стал пить. Вот это новость! Я поняла, что ни Касси, ни Генри об этом не знают. Они оба несколько раз подчеркивали, что Майкл окончательно порвал с пьянством после реабилитации, и все их кошмары остались в прошлом.
Мы немного поговорили с Майклом о других людях, с которыми я уже беседовала. Когда я упомянула Джексона Даренбрука, Майкл проворчал:
– Да, новый муж. – Видимо, он расстроен этим фактом. Не потому ли снова стал пить? – Что именно вы хотите узнать? – спросит он, когда подали вино и он сделал большой глоток. – Я был отвратительным мужем и хорошим отцом. Любил ли я Касси? Я люблю эту женщину, как никакую другую. Любил, люблю и буду любить. Все в порядке, вы можете упомянуть. Моя теперешняя жена знает об этом. Все это знают.
И тут до меня дошло, что он уже выпил до того, как попал в ресторан.
Когда он посмотрел на меня, я увидела печаль в его глазах но не могла понять причину этой грусти. Я вспомнила старую миссис Поттс, жившую рядом с нами в Каслфорде, у которой в глазах была такая же тоска; она несколько лет назад умерла от цирроза печени. Миссис Поттс всегда была такой славной, но ее глаза оставались унылыми даже тогда, когда она улыбалась.
Когда вернулся официант, Майкл заказал графин белого вина и салат на ленч. Он попросил официанта принести еще один стакан для вина, и я поняла, что это для меня. До пяти часов у меня не было других интервью, и я решила пропустить стаканчик-другой.
Сейчас восемь часов, а я уже нагрузилась, сидя в баре, расположенном на нижнем этаже клуба «21», с Майклом Кохраном. Мы уже записывали четвертую пленку. Я узнала о прошлом Касси гораздо больше, чем от нее самой, но это была гнетущая, темная история любви, изложенная Майклом. Он рассказал мне о ее глубокой неуверенности в себе, о ее чувстве неполноценности, о ее страхе остаться одной. В деталях описал мне, что Кэтрин Литлфилд, чудовищный монстр, постоянно орала на Касси, предрекая ей, что настанет день, когда она потеряет свою красоту и останется ни с чем, как это случилось с ней. Она без конца твердила дочери, что красота принесет ей одни несчастья.
Майкл вечно заставал свою жену рыдающей. Он сказал, что она скучала по отцу каждый день своей жизни. (В этом мы с ней схожи.) И однако, из его рассказа выходило, что отец Касси в жизни своей не совершил ничего хорошего, а только постоянно разбивал сердце маленькой девочки, которая его обожала.
– Из-за матери-монстра, – добавил он, – у нее всегда были натянутые отношения с женщинами.
– Правда? Как так?
– У нее не было подруг, как вы понимаете.
– А как насчет, гм, Александры Уоринг, Джессики?…
– Она с ними работает, а это совсем другое. У нее нет настоящих подруг, и никогда не было. У нее есть Сэм Уайатт, как я полагаю, но он мужик. – Он отпил глоток вина и сморщился так, словно хлебнул кислоту. – Она женщинам не доверяет.
То, что я услышала, все больше отдаляло меня от сложившегося образа. Но для того я и беседовала с людьми, чтобы раздобыть разнообразные сведения. Это позволит мне увидеть свою героиню в разных ситуациях и периодах жизни.
Я делала пометки, но сомневалась, что сумею потом прочитать их, так как рука меня едва слушалась.
– Знаете, она годами лечилась у специалистов, – сплетничал Майкл. – Чертовски боялась, что ее неврозы отразятся на Генри. Но Генри вырос хорошим парнем. Гораздо лучше, чем мог бы. – Он нахмурился. – Однако это ненормально – быть таким довольным своей жизнью, ведь так? Ведь так? – потребовал он ответа, склоняясь ко мне. – Разве этот ребенок мог быть счастливым?
Я ответила, что не знаю, и попыталась выяснить, почему Касси посещала врачей.
– О, у нее полно комплексов. Ей надо было кому-то довериться, кому-то исповедоваться. Я говорил ей, что она должна научиться расслабляться, освобождаться от своих комплексов. Она все держала в себе. Наверное, вы уже видели, как она внешне спокойна? Но внутри у нее все кипит. И гнев, и страх, и прочая ерунда – все внутри! Ей кажется, она сохраняет хладнокровие.
– Она представляется мне собранной.
– О Господи, просто задраила все люки, детка, только и всего. Она пытается все организовать вокруг себя, но не в состоянии побороть хаос внутри себя. – Он склонился ко мне совсем близко и ударил себя в грудь. – Вот где у нее хаос, – прошептал он, – глубоко в душе. – Он распрямился. – Когда в браке столько лет, то не можешь не знать партнера. В этой женщине бушуют страсти, и я видел их проявление. Каждый раз, когда у нас с ней был секс, я чувствовал эту страсть. Потом я поставил себе целью выбить из нее все страхи. Иногда мне это удавалось, и они уходили из нее и не возвращались годами. Она может быть спокойной на самом деле. Но если кто-нибудь посмеет обидеть Генри и с его головы упадет хоть один волос, гнев ее будет страшен.
