Алексей Самойлов - Аксиома подлости
– Да, мы знаем. Простите нас за вторжение, мы ненадолго, – Наташа присела.
– Чаю? Может, водки? – предложила няня.
Наташа посмотрела на Мэй, та кивнула. Нина Дмитриевна достала из холодильника початую бутылку и три рюмки. Разлила. Выпили залпом, молча и не чокаясь. После чего Нина Дмитриевна произнесла:
– Какая-то криминальная разборка. Я так ничего и не поняла. Почему? За что? Что они натворили? Я-то думала, они в Америке… Господи, что же нам теперь делать… – няня смахнула слезу, – что же теперь будет с мальчиком…
– Нина Дмитриевна, – Наташа тщательно подбирала слова, – Ольга и Илья рассказывали вам о том, как они договорились с американскими врачами?
– Да, в общих чертах.
– Что они вам говорили в последний раз? Какова была информация?
– Оля говорила, что летом, в августе, доктор… забыла фамилию… но у меня где-то записано… Доктор готов принять Борю в свою клинику, а сейчас они с Ильёй решают финансовые вопросы.
– Вы знаете адрес клиники?
– Да, у меня записано. Но… – Нина Дмитриевна перевела взгляд с Наташи на Мэй, – но какое это теперь имеет значение?
Няня держалась молодцом. И Наташа, и Мэй видели, с каким трудом ей это удаётся. Женщина вновь потянулась за сигаретами и открыла окно.
– Дело в том, – продолжила Наташа, – что Ольга и Илья решили все финансовые вопросы. Они успели связаться со мной… Со мной и Машей, и попросили нас… сказать, что если с ними что-нибудь случится, мы пришли к вам.
Мэй, чувствуя, что подруга не справляется с ложью, поддержала:
– Они оставили нам деньги. Вот они, – и Мэй пододвинула кейс к няне.
Нина Дмитриевна растерянно заморгала глазами. Наташа вздохнула – самое трудное позади. Спасибо тебе, Мэй…
– Вы сможете отвезти мальчика в Америку. И заплатить доктору за лечение. Здесь хватит, – вздохнула Наташа.
– Я бы порекомендовала положить сумму на счёт в солидный американский банк, – предложила Мэй, – я могу найти хорошего банковского специалиста, который вам поможет. Можно открыть благотворительный счёт. Звоните На… Юноне…
– Меня зовут Наташа, – избавившись от этой маленькой неправды, она улыбнулась, – а Юнона просто моё прозвище. Нина Дмитриевна, звоните мне, или я вам. Мы найдём специалиста.
– Вы что, девочки? – няня никак не могла ничего понять, – вы это всё серьёзно?
Вместо ответа Мэй положила кейс плашмя и открыла. Женщина, увидев море денег, схватилась за сердце.
– Это деньги на лечение сына Ольги, – улыбнулась Мэй и посмотрела на подругу.
Рыжая дикарка. Русско-китайская англичанка. Несбыточная гипертрофированная мечта идеалиста Женьки. Своенравная, непосредственная, гордая. И – безжалостная к тем, кто даже жалости не достоин…
Нет, всё это не то.
Маша, Мэй, Мэри. Самая обыкновенная двадцатилетняя девчонка. С самым обыкновенным человеческим сердцем.
Наташа сама её придумала. Таких на свете не бывает.
Эпилог
Все законы – лишь имитация реальности. Коля Вакуров пёр тяжёлый чемодан по направлению к зоне посадки аэропорта «Шереметьево» и проклинал закон тяготения. Джон и Бартоломью были увешаны сумками, баулами и рюкзаками, как рождественские ёлки, и проклинали закон субординации. Мистер Хойт не отлынивал, ибо на его руке вместо позолоченной цепочки висела сумка, набитая русскими сувенирами для пятерых детей двух каменнолицых ребят. Но он уже не проклинал российское беззаконие…
Зато девушки и Женька, замыкающий этот необычный кортеж, шли налегке. Женька скорее даже не шёл, а волочил ноги по земле. Его присутствие в стане провожающих никого, кроме него самого, не напрягало.
Наташа уже обо всём договорилась с Мэй накануне, и теперь шла с лёгким сердцем.
Пристроив Мэй и Джона в хвост очереди, мистер Хойт и Бартоломью попрощались с Наташей и остальными, взяли часть багажа на себя и отправились своим виповским путём. Джону поставили задачу пересечь с Мэй границу, помочь с вещами, а затем оставить в покое.
Женька, на лице которого вместо глаз находилось что-то отдалённо напоминающее смятение, подошёл к Мэй:
– Можно с тобой ещё раз поговорить на прощанье?
Они отошли в сторонку, а Вакуров, всё давно знающий, заметил:
– Бедный парень! И как тебя угораздило в него влюбиться?
– Точно, бедный, – откликнулась Наташа, – вот если бы Мэй ответила на его чувства, стал бы богатым.
– Эх ты, меркантильный филантроп! Ой, прости… Я больше не буду. Кстати, о бабках. У меня в голове давно идейка кружится. Может, нам с тобой это, бизнесом заняться?
– Каким-таким бизнесом? – прищурилась Наташа.
– Мы неплохо сработались, а? Я имею в виду это последнее дельце.
– Первое, ты хотел сказать?
– Вот именно, первое! – Вакуров обрадовался, что его понимают, – а что, если продолжить? Откроем детективное агентство, у меня опыт есть и кое-какие связи, у тебя… ну, у тебя башка варит неплохо.
– Спасибо. В секретутки хочешь взять?
– Ну вот, опять ты всё испортила! Я даже название придумал – бюро детективных услуг «Вакула». Нравится?
– А причём тут Гоголь?
– Не причём. Это от наших фамилий – Вакуров и Лаврова.
– И как, по-твоему, мы сможем работать? Во-первых, мы друг другу не доверяем, а во-вторых, у нас денег нет, чтобы организовать фирму.
Но у Вакурова были заготовлены ответы и на эти вопросы:
– Не доверяем – хорошо. Вспомни Малдера и Скалли. Будем сомневаться в версиях друг друга – быстрее раскроем преступление. А деньги… Ну, ты с Машкой попереписываешься, предложишь ей спонсорство. Может, мы контору сразу же на Бейкер-стрит и откроем!
Наташа скептически поправила очки. Коля улыбался во всю ширь своего круглого лица. То ли придуривается, то ли издевается.
– Лучше собирай свои жареные факты, – бросила Наташа.
– А может, я не журналист, а? – вдруг произнёс Вакуров, – может, я тебя прикалывал всё это время?
– Тогда какого чёрта? – Наташа приняла стойку разъярённой мамаши.
– А может, я влюбился!
– В Мэй? В неё все влюбляются, тоже мне, удивил!
– А может, не в Мэй. А может, в тебя!
Точно, придуривается. Наташа отвернулась и посмотрела на Женьку, который беседовал с Мэй тет-а-тет.
– Понимаешь, – в тысячный раз говорил он, – я до сих пор не могу поверить в то, что ты существуешь. Мне кажется, это какой-то сон. Ты сейчас улетишь, но я не проснусь. Ты улетишь, и тебя снова не будет, как и не было. И я точно решу, что ты мне приснилась.
– Понимаешь, – в тысячный раз возражала Мэй, – я – это не я. Наташа писала тебе от моего имени, но не от моей души. Она писала от своей души, и тот образ, который создала в письмах, это не мой образ. Я внутри совсем другая, я не та, которая тебе нужна.
– Понимаешь, – в тысяче первый раз заводил Женька, – мне не важно, какой образ создала Наташа. Мне важно, что ты, такая, какая есть – мне нужна. Именно ты, а не образ. Это трудно объяснить на словах, ты – некая внутренняя абстракция, а твоя телесная оболочка один к одному схожа с моим представлением о том, какая ты должна быть.
– Понимаешь, – в тысяче первый раз моргала Мэй, – я плохо понимаю, что ты пытаешься мне объяснить…
Наконец, очередь подошла, и каменнолицый Джон позвал Мэй.
– Я не смогу забыть тебя. Понимаешь?
– Понимаю и сочувствую. Мне жаль, – Мэй порылась в ридикюле и вытащила потрёпанную книжицу в мягкой обложке, – держи на память. Это моя любимая книга.
– Ты мне напишешь? Я оставил тебе адрес, – Женька взял книгу, – я буду ждать твоего письма!
– Может быть. Мэй би, – Мечта медленно отдалялась, – мне пора лететь! Мне пора флай! Пока!
Вакуров помахал ей рукой. Таможенник уже начал проверять багаж, и Наташа подбежала к подруге. Чтобы обняться, но не проститься.
– Не реви, – шепнула Наташа на ушко, – мы скоро обязательно увидимся!
– Я вряд ли теперь приеду в Россию! – шепнула Мэй.
– Но ведь я могу приехать в Англию! – шепнула Наташа, – если пригласишь, конечно!
– Обязательно приглашу! Ты чего ревёшь? Не реви!
Наташа стояла возле ограждения и смотрела, как Мэй грузит багаж на транспортёр, как получает посадочные талоны. Последний раз помахав ей рукой, Наташа всхлипнула и обернулась. На сердце её было легко, но на душе – грустно и тоскливо от одиночества.
Вакуров и Женька рассматривали какую-то книжку возле лотка с мороженым. Наташа быстро-быстро прошла мимо них и бегом направилась к выходу из аэровокзала.
Имя автора ни о чём не говорило. Женька открыл первую страницу – любимая книжка Мэй оказалась сборником стихов, переведённых с английского, и Вакуров сразу же утратил к ней интерес. А Женька прочитал про себя:
Энн Ривер
А потом, кто убит был в спектакле,
Подойдут на поклон к авансцене.
В реквизит возвратятся пентакли,
Шпаги, шляпы – старьёвщик оценит.
Мы из жизни скроили сценарий,
Сжали, сплавили – не для оваций.
Мы играли себя. Мы играли
Без суфлёров и декораций.
Где слеза по бумаге черкнула,
Там корнями слова зацепились.
Мы волшебную ось покачнули,
И незримые связи явились…
Мы любили, страдали, шутили,
Пара гениев, магов несчастных.
Сколько новых миров сотворили,
Сколько старых разбили на части!
Всё забудь. Отгремела премьера.
Подойди, улыбнись, сделай милость.
Но… растаяли кресла партера,
Постановка нам только приснилась!
Никогда, кто убит был в спектакле,
Не придут на поклон к авансцене.
Мы погибли напрасно, не так ли?
Кто же знал, что умрёт в самом деле?
…На улице моросил летний дождь, а у неё не было ни зонтика, ни плаща-дождевика. Наташа быстро побежала к автобусной остановке.
