Сэм Льювеллин - Прилив
В квартире стоял такой запах, какому там и следует быть, если окна не открывались почти две недели. Квартира состояла из одной большой комнаты с печью и террасой, кухни и трех спален, из которых использовалась лишь одна, разве что Фрэнки приезжала погостить. Когда это случалось, весь дом наполнялся ее друзьями, которые пили мое вино, играли на моем фортепьяно и спорили на моих диванах. Как было бы здорово, если бы все они находились здесь сейчас!
Но никого не было. Лишь фотография яхты «Фрея», кровать, телефон и картина Уоллера... Я закинул в комнату свои вещи, открыл окна и раскупорил бутылку бургундского.
За окнами затаились убийство, произвол и люди, способные растерзать ваших детей, чтобы продолжать делать деньги. Мир за окнами был страшен.
Почти так же, как и думы, терзающие изнутри.
Я выпил стакан бургундского словно микстуру, затем повторил. В незашторенном окне я мог видеть свое отражение: долговязый, худощавый, небритый, обгоревший на солнце человек с темными мешками под глазами развалился на диване. Олицетворение покоя? Олицетворение ужаса? Я не желал быть олицетворением чего бы то ни было. Я жаждал превратиться в ничто, чтобы никто не причинил вреда моей дочери. Я позвонил в квартиру Джастина в Лондоне. И, услыхав голос автоответчика, сказал:
— Я нездоров. Пригоню твою машину, когда в другой раз приеду в Лондон.
Задернув шторы, я вытащил шнур телефона из розетки, допил вино и бросил бутылку в камин. Затем отправился в спальню, растянулся на влажных, пропитанных солью гавани простынях и заснул тревожным сном.
Когда я проснулся, за окном пламенело солнце. Кто-то колотил в дверь. Я повернулся в постели и натянул на голову одеяло.
— Мик, это ты? — донесся крик через прорезь почтового ящика.
Я вскочил, набросил халат, пробрел по светлым доскам гостиной к двери и открыл. На пороге стоял худощавый мужчина с прядями темных волос над загорелым лицом. Судя по виду, он не спал пару недель.
— Неужели я разбудил тебя?! — удивился мужчина.
— Чарли, — сказал я.
Семья Чарли Эгаттера выводила яхты из Пултни с тех стародавних пор, которых уже никто и не помнит. Чарли был конструктором судов, довольно хорошим: его имя постоянно было на слуху в яхтенных гаванях от Тасмании до Анкориджа. К тому же Чарли являлся консультантом верфи «Яхты Сэвиджа».
— Не найдется ли у тебя чашки кофе? — спросил он.
Я попросил его поставить чайник. Через большое балконное стекло в комнату вливалось солнце. Снаружи шумы набережной разрастались до грохочущего гула, обычного для переполненной гавани юго-западной Англии. Он был привычен и ему следовало бы оказывать на меня воздействие своеобразного успокаивающего бальзама для опустошенной души. Но он лишь мешал мне изолироваться от внешнего мира.
Я натянул джинсы и рубашку из имеющейся в шкафу одежды, пришел на кухню. Там Чарли с огорчением на лице созерцал кофейник.
— Молоко прокисло, — сообщил он.
— Будем пить черный кофе.
Я поставил блюдца и чашки на поднос, и мы отправились на балкон. В воде гавани прыгало солнце. Лодки для ловли омаров были окружены виндсерфингами. В глубине гавани скучились шесть крейсерских яхт.
— Я слыхал, у тебя были трудности с «Арком»?
— Можно и так сказать.
Мне хотелось думать о Пултни, позволяя обычным вещам наполнять глубокую пропасть, что разверзлась предо мной.
— Что случилось?
— Негодный кингстон. Он сломался в пути.
Я не хотел говорить об этом.
Но Чарли был не из тех, кого легко отвлечь.
— Сломался?
Расселина, ничем не заполняемая, зияла предо мной. Когда я поставил кофейную чашку обратно на блюдце, она клацнула словно кастаньета.
— Электролиз, — объяснил я.
— Но как, черт побери, это произошло?
— Кто-то пытался организовать несчастный случай, желая потопить яхту, чтобы подать исковое заявление по страховому полису.
— А, — понимающе протянул Чарли. У него были темные умные глаза. — И ты знаешь кто?
— Да.
— И каким образом?
— Нет, — сказал я. И сунул руки в карманы джинсов, чтобы Чарли не заметил, как они дрожат. — И меня это не интересует, черт возьми.
Он нахмурился и спросил:
— Ты уверен?
— Сложное положение, — объяснил я. — Игра мерзких интересов.
— Вот оно что!
— А теперь, — начал я, — видишь ли, я слегка не в себе. У тебя же, я уверен, впереди занятой день и много дел...
Чарли, не глядя на меня, допил свой кофе.
— Что ты сделал с собой? — спросил он.
— Пьянство проклятое, — как мне показалось, довольно умно объяснил я и усмехнулся. Я ощущал вкус железа между зубами, горло все еще саднило от джина. «Нам это еще больше понравится, когда займемся малышкой Фрэнки», — обещали они.
— Ну ладно, — сказал Чарли и встал. Его глаза равнодушно смотрели на меня. — Да, не знаю, нуждаешься ли ты в чем-нибудь. Но если это так, тебе известно, где я живу.
— Спасибо, Чарли, — поблагодарил я, пытаясь изобразить улыбку.
Она не убедила ни меня, ни его. Когда Чарли уходил, я подбирал с пола письма, чтобы создать впечатление, будто я намереваюсь поработать. Потом закрыл за ним дверь, накинул на нее цепочку, бросил письма в корзину для бумаг и снова отправился в постель.
Я знал Чарли добрых пятнадцать лет. Он объявился в Вест-Индии на яхте, которую сам сконструировал. Когда Чарли вернулся в Англию, я навестил его и он убедил меня купить на оставшиеся деньги эту квартиру на набережной. Она расположена над его конструкторским бюро, и это было замечательное вложение капитала. Я работал с Чарли, участвовал с ним в гонках. Он был тверд как скала. И если был кто-то, с кем я мог бы поделиться трудностями, так только с ним.
Но я не мог делиться ни с кем, поскольку при одной лишь мысли об этом ощущал вкус железа и джина и слышал мурлыкающий голос:
«Нам это еще больше понравится, когда займемся малышкой Фрэнки».
Одетый, я лежал на кровати, прислушиваясь к нарастающему гулу набережной и крикам чаек. Я пытался сосредоточиться на птицах, парящих в бризе в ясном солнечном свете. Но всякий раз, когда я думал о чайках, глубокая пропасть разверзалась передо мной и я начинал падать в нее.
Я забылся в полусне, мучимый истерзанной печенью и больной совестью. Во сне я увидел себя, дрожащего как осиновый лист, шарахающегося от теней, отчаявшегося доверять кому-либо, потерявшего самообладание. И я как бы понимал, что напоминаю себе кого-то. Я знал, кого именно.
Я напоминал себе Тибо Леду и покойного капитана Спиро Калликратидиса.
Глава 22
Когда я проснулся, уже стемнело. Я приготовил кофе, съел полпакета рыбных палочек, оставленных в морозильной камере Фрэнки, когда она была здесь последний раз. Ночью лучше, чем днем. Натянув спортивную куртку и бейсбольную кепочку, я вышел на улицу.
Мой велосипед стоял в сарайчике с обратной стороны коридора. Я скатил его по ступенькам на отшлифованные гранитные булыжники набережной. Из «Русалки» высыпали на улицу выпивохи, а столики на террасе яхт-клуба заполнились людьми в продуманно-небрежной одежде, приобретенной в лавках на Ки-стрит. Я надвинул на глаза козырек кепочки, вжал голову в плечи и повел велосипед мимо тыльной стороны яхт-клуба вверх, к Йелм-Хилл, где не было пивных и людям нечего было делать в вечернее время. Пешком преодолев подъем улицы, я снова сел на велосипед и закрутил педалями.
Я ехал без определенной цели, сам не зная куда. Просто не мог больше спать, но нуждался в темноте и одиночестве. А потому предоставил ногам везти меня куда им вздумается.
Я продвигался на восток сначала по узким извилистым улочкам. Свет от велосипедного фонарика рыскал по деревянным изгородям, одна-две собаки залаяли на меня со двора какой-то фермы. Затем я направился с холма вниз, к морю, до самого горизонта отливающему металлическим блеском. Вблизи него в матовой неотражающей тьме сияла гроздь ртутных ламп. Посвистывали спицы велосипеда, влажный воздух обтекал мое лицо. Меня притягивали огни ламп на болотах вдоль устья реки Поул.
Гудрон сменился гравием. Справа появился большой щит-указатель. Он не был освещен, но я наизусть знал, что там написано: «Новый портовый бассейн Пултни» и «Производства предприятий яхтенной гавани». А ниже располагались более мелкие надписи: «Свечное производство Невилла Спирмена», «Многокорпусные суда Диксона». И — «Яхты Сэвиджа».
Я продолжал крутить педали. Мимо пронесся автомобиль, из которого донеслось стереозавывание Дефа Леппарда. В прошлом году предприятия выкупили портовый бассейн у Невилла Спирмена, тут же удвоив арендную плату за места стоянки судов. Власти Пултни заявляли тем самым, что только члены правления компании да торговцы наркотиками могут позволить себе держать там свои яхты. Миновав главные ворота, сквозь ослепительный блеск голубых ламп, я направился к огороженной проволочной сеткой площадке; на фоне неба неясно вырисовывался большой, в металлическом корпусе, эллинг.
