Ксавье-Мари Бонно - Первый человек
Де Пальма вернулся к своей машине — взятой напрокат «клио» — и отъехал. Больничный товарищ Тома Отрана провожал автомобиль взглядом. На правом сиденье полицейский обнаружил сверток, на котором было написано крупными буквами, с интервалами между ними: «ТОМА ОТРАН».
По пути в Париж, уже далеко от Виль-Эврара, де Пальма припарковал автомобиль на стоянке какого-то супермаркета и осторожно снял со свертка скреплявшие его кусочки клейкой ленты. Внутри полицейский обнаружил мини-аудиокассету и старую книгу — «Преступный человек» Ломброзо.
37
Дом номер 30 стоял на той стороне Китайской улицы, которая идет от Луговой улицы до проспекта Гамбетты. В этот час дня и пешеходов, и машин здесь было мало. Дома на улице были построены из каменных блоков. Когда облака рассеивались и дождь прекращался, солнце вонзало свои лучи в тесаные поверхности камней.
Де Пальма смотрел на клавиатуру замка. Чтобы попасть в нужный дом, надо было набрать на ней код. Такие приборы всегда вызывали в его уме ассоциацию с обществом, где каждый сидит взаперти наедине со своей тоской. Он подождал несколько минут, но никто не вошел в дверь и не вышел из нее. Де Пальма решил расспросить хозяев торговых заведений квартала и начать с булочной, которая, как ему казалось, была на этом месте уже целую вечность. Толстая женщина, стоявшая за кассой, сообщила ему, что торгует здесь уже больше сорока лет, но никогда не слышала о матери с сыном, про которых он спрашивает. Барон поблагодарил ее и пошел к соседнему бару, который назывался в честь музыкального инструмента — «Рожок».
— Расскажите мне о женщине, которая жила в доме номер 30 вместе с сыном! — потребовал он у хозяина.
Хозяин вырос в этом квартале и, должно быть, провел несколько лет в тюрьме до того, как нажил деньги на продаже лимонада.
— Ничего не могу припомнить. Это важно?
— Достаточно важно, — подтвердил де Пальма, который понял, что собеседник угадал его профессию.
— Что-то серьезное?
— Да. Этому сыну сейчас примерно пятьдесят лет. Он совершил убийство и теперь в бегах.
После нескольких фраз о том, что тюрьмы теперь стали дырявыми, как решето, что сумасшествие — опасная вещь, что надо бы снова ввести смертную казнь, которая решила бы все проблемы, хозяин бара подал кружку пива пенсионеру, который, сгорбившись, ждал у стойки. Потом задумался, и на его лбу появились три уродливые морщины.
— Вы из Марселя?
— От вас ничего не скроешь, — ответил де Пальма.
— Странно, — сказал хозяин, — но я не помню ни эту женщину, ни молодого человека, о котором вы говорите. Помню, что в доме номер 30 жил мужчина, который часто ездил в Марсель.
— Вы помните его фамилию?
— Ох, это было так давно! Я только помню, что он по утрам приходил сюда выпить кофе и я разговаривал с ним о футболе. Он вроде бы болел за «Олимпик Марсель», а клиенты за это над ним подсмеивались. Правда, без грубостей…
— Он был из Марселя? Я хочу сказать, у него был акцент, похожий на мой?
— Не совсем. Насколько я помню, акцент у него был, но слабее, чем у вас.
— Вам известно, чем он занимался в Париже?
— Да. Он был врачом. Я это знаю потому, что однажды он лечил мою дочь.
— Терапевт?
— Нет, психиатр или что-то в этом роде. Но он умел лечить и другие болезни. Мою дочь тошнило, нашего семейного врача не было на месте, и этот доктор выписал нам рецепт.
— Он жил один?
— Нет. Он был женат и, кажется, имел сына.
Евы не было дома — куда-то ушла. Войдя, де Пальма поставил свои вещи у двери, бросился в ванную и долго стоял под душем, надеясь, что вода приведет его в форму. Примерно в двенадцать дня Ева вернулась с багетом под мышкой.
— Как себя чувствует сыщик-путешественник?
Де Пальма обнял ее и ответил:
— Как человек, который возвратился из психушки. Голова полна вопросов, а на сердце словно тяжелый камень.
— Надеюсь, тяжесть на сердце чуть меньше, чем при отъезде?
— Как раз наоборот. Мне кажется, я еду в маленькой повозке по призрачной дороге и не знаю, что меня ждет за следующим поворотом.
Он надел джинсы и чистую рубашку, провел щеткой по ботинкам и вышел на балкон выкурить первую задень «Житану». В последнее время он замечал, что курит все меньше, но не слишком старался найти этому объяснение.
— Я должна придумать, чем ты станешь заниматься на пенсии, — сказала Ева.
— Я хотел купить себе яхту, но я же перестал ходить на курсы по вождению судов, и мне не дадут судовой билет.
— Начни учиться снова!
— Это нелегко. Я уже старик и не хочу возвращаться в школу.
— Тогда давай купим дом в деревне, — предложила Ева, закрывая холодильник.
— Почему бы и нет? Где именно покупать, я пока не знаю, но об этом стоит подумать.
Разговор перешел на дочь Евы, но ум де Пальмы был слишком занят, и он плохо слушал свою спутницу жизни. Ева заметила его невнимание и рассердилась. Де Пальма извинился и ушел в маленькую комнату, которая служила ему кабинетом.
Книга «Преступный человек» ждала его в чемодане. Де Пальма предусмотрительно положил ее в пластмассовый пакет. Отнести ее в лабораторию научно-технического отдела? — подумал он, но анализы могут занять несколько дней и не дать ничего интересного. Барон вынул книгу из защитной оболочки и открыл ее концом бумажного обрезка. Под обложкой — ни надписи, ни посвящения. Издание 1902 года — несомненно, первый перевод на французский язык. Много лет назад де Пальма прочитал эту книгу — просто из любопытства.
Ломброзо был человеком другого века. В то время много говорили об антропологии преступности. Этим какое-то время занимался Дарвин. А также Морель [63]. Повсюду говорили об атавизме и френологии.
Ломброзо, итальянский врач, обследовал 5907 живых нарушителей закона и 383 черепа преступников. Он обнаружил, что у некоторых убийц особенно сильно развита затылочная ямка черепа. Позже он описал пять типов преступников — прирожденный преступник, душевнобольной, преступник по страсти, случайный преступник и привычный преступник. Ломброзо признал, что в трех последних случаях играют роль общественные условия, но о первых двух случаях, гораздо более опасных, он твердо заявил: это атавизм.
Де Пальма листал страницы одну за другой, следя за тем, чтобы не оставить следов на бумаге. Книга не помогла ему узнать ничего нового об Отране. Ни одного подчеркнутого параграфа, ни одной закладки на месте, которое нужно прочесть. И тут в его уме стал возникать мостик, который можно было перебросить к этой книге. Де Пальма открыл старый шкаф, где хранил все тетради с записями, которыми пользовался за годы работы в розыске. Среди них он легко нашел ту, в которой сделал несколько комментариев по поводу «Преступного человека» в то время, когда читал эту книгу.
О своих впечатлениях от прочитанного он написал очень мало. Несколько слов были выделены красным цветом:
«Важна социальная среда. Смотри Лассань и Дюркгейм, „Самоубийство“ (1897)».Эти два автора были полной противоположностью Ломброзо. Они утверждали, что при изучении преступности определяющими являются социальные факторы. Барон отметил в уме, что среди исследований на эту тему были невероятно смешные и нелепые сочинения, но были и серьезные научные работы.
В шестидесятых годах исследователи пытались доказать, что одним из элементов того, что они называли благоприятной биологической почвой для преступлений, была аномалия формы черепа. В хромосомах, двадцать три пары которых содержит клетка, могли возникнуть нарушения, схожие с теми, которые приводят к болезни Дауна. Многие английские, американские и французские биологи работали в охраняемых отделениях психиатрических больниц. Они заметили, что среди опасных преступников люди с этим ненормальным типом черепа встречаются гораздо чаще, чем среди остальной части общества. Среди преступников таких было один или два на сто человек, среди остальных всего один или два на тысячу.
Среди тех, кто окружал Отрана, единственным человеком, который мог интересоваться такими исследованиями, был доктор Кайоль.
— Сегодня днем мне придется уйти по делу, — сказал де Пальма Еве.
— Куда?
— В больницу имени Эдуарда Тулуза.
— Будешь искать новый призрак?
— Вот именно.
38
— Я хочу видеть все, что он оставил здесь! — потребовал де Пальма и выставил перед собой свое трехцветное удостоверение — талисман, открывающий все двери.
Секретарша доктора Кайоля тяжело вздохнула, оторвалась от вращающегося стула и сняла с доски ключи от кабинета Кайоля.
— Здесь нет ничего важного, — предупредила она, стуча каблучками по белым плиткам пола.
— Мы ищем понемногу во всех направлениях: это сложное расследование, — объяснил де Пальма.
