Инна Бачинская - Два путника в ночи
Около подъезда стояла полицейская машина и тупо любопытствующая толпа зевак. Знакомая дверь была распахнута настежь, в квартире были люди.
– Сюда нельзя! – рявкнул амбал в форме. – Идите, девушка, не мешайте.
– Я… специалист по африканским культам, – заявила я находчиво. – Меня вызвали. А что случилось?
– Игнатьев! – крикнул амбал. – Тут специалист по африканским культам пришел!
К моему изумлению, из квартиры Эллы появился Леонид Максимович.
– Вы? – удивился Кузнецов. – Какими судьбами?
– А что случилось? – спросила я.
– Вы знакомы с хозяйкой квартиры?
– Знакома, а…что?
– Бывали здесь раньше?
– Один раз.
– Давно?
– Позавчера.
– Чего ж мы тут стоим, – спохватился он, – заходите, Екатерина Васильевна. Будьте, как дома. – Он посторонился и пропустил меня вперед.
– А где Элла Сергеевна… – начала было я и осеклась, увидев! Маленькая ведьма лежала лицом в пол у стола. Руки ее в черных кружевных перчатках и ноги в черных чулках были разбросаны в стороны, что придавало ей сходство с пауком. В лакированной поверхности черной лужи, в которой я с ужасом определила застывшую кровь, отражались открытый глаз ведьмы и ее бледная щека. Большая черная маска, много больше головы Эллы, лежала рядом с ней – казалось, Элла молится своему богу даже после смерти. Две другие маски покачивались в воздухе, словно подчиняясь движению невидимой руки. В квартире стояла неприятная удушливая вонь благовоний и духов….
– Что с ней? – Мой голос мне не повиновался.
– Убита. А вы, я вижу, изволите продолжать расследование? Играете в детектива? Можете подойти поближе, – предложил Кузнецов, не дождавшись ответа. – Не стесняйтесь.
Я не двинулась с места. Мне казалось, если я сделаю хотя бы шаг, то тут же упаду. Вокруг суетились и переговаривались люди, щелкали затворы камер, вспышки мертвого белого света били по нервам. Кто-то все время приходил и уходил…
Я была, как во сне. Плотная прозрачная стена отделяла меня от людей. Я смотрела на держательницу алтаря и думала, что, Элла – третья, что сбылось пророчество! Вопросов Кузнецова я не услышала.
– Что вам здесь нужно? – спросил Кузнецов резко. – Вам скучно? Приключений не хватает? Вы что, хотите стать следующей? – Он не сказал «жертвой», но это было понятно и так.
Я помотала головой – не хочу!
– Почему вы молчите? Вам нечего сказать?
Я продолжала молчать, странное оцепенение охватило меня. Я уставилась на светлое пятно на лакированной поверхности – лицо Эллы, открытый ее глаз… мне чудилось там движение, пробегающий блик, мне казалось, она видит меня…
– Уходите! – сказал Кузнецов. – Хотя нет, погодите. Коля! – позвал он и, когда помощник явился на зов, приказал: – Запишешь показания свидетеля. Зачем приходила, что связывает с убитой, алиби и вообще все. Все!
– Идемте, Екатерина Васильевна, – сказал Коля Астахов сочувственно и взял меня под локоть.
– Что случилось? – снова спросила я, когда мы вышли в прихожую.
– Убийство. Ее ударили маской. Раздроблена затылочная кость. Эта маска на вид небольшая, а весит прилично. Каменное дерево, не поднять. – Коля объяснял подробно, испытывая неловкость за резкость начальника.
– Когда?
– Вчера днем. Вы меня извините, Екатерина Васильевна, я должен вернуться. Идите домой.
– А допрос?
– Леонид Максимович пошутил, идите. Если понадобитесь, он вас вызовет. А вы ее хорошо знали?
– Нет, мы познакомились позавчера.
– Как?
Самый трудный вопрос.
– Я позвонила, мне хотелось с ней поговорить. Она была близкой подругой Медведевой.
– И с тех пор…
– С тех пор я ее не видела и не звонила ей. Вчера меня здесь не было. У меня алиби.
Коля рассмеялся и сказал:
– Всего вам доброго, Екатерина Васильевна. До встречи.
И я пошла вниз, крепко держась за перила. Зевак внизу прибыло. Люди перешептывались. Толстая женщина рассказывала товарке: «Колька из третьей квартиры обозвал ее ведьмой, а на другой день сломал ногу!» Нездоровое истерическое любопытство витало в воздухе.
Я уже уходила со двора, когда до моих ушей донесся истошный кошачий вопль. Я обернулась и увидела двух малолетних бандитов, лет по десять, поглощенных интересным занятием. Один держал конец бельевой веревки, перекинутой через ветку молодой липы, а другой засовывал в петлю на другом конце голову большого черного кота. Они собирались его вешать. Я закричала:
– Немедленно отпустите!
– Ага! Еще чего! – хладнокровно ответил тот, что был с петлей, нимало не испугавшись. – Это ведьмин кот! Давай! – завопил он, затягивая петлю на шее кота.
Сообщник дернул за свой конец веревки. Несчастное животное взмыло вверх и забилось в воздухе.
– Убью! – рявкнула я, бросаясь к насильникам. Я схватила за патлы главного палача, сообщник выпустил из рук веревку и отскочил в сторону. Веревка, оставшись без присмотра, под весом кота скользнула вверх. Я попыталась поймать летящего к земле Маркуса, ибо это был он, Эллин кот Маркус, но не успела, и несчастное животное грохнулось оземь. Я подхватила кота с земли, прижала к себе, и снимая петлю с его шеи, бормотала, успокаивая его:
– Бедняжка, лапочка моя, успокойся… да не дрожи так, не бойся…
Обезумевший Маркус рвался из рук, но я держала крепко. Тогда он, смирившись, полез мордой под ворот моей куртки – прятаться. Я чувствовала на шее его теплый мех и холодный влажный нос. Мне передалась дрожь кота, и теперь трясло нас обоих.
Дома Маркус сразу же забился под диван и притаился. Я предложила ему молоко, котлету и кусочек сыра, но он не выходил.
– Маркус! – звала я. – Кис-кис-кис! Выходи, дурачок! Ты живой? Ну, пожалуйста, выходи!
Но все было тщетно. Маркус, смертельно испуганный, выходить не собирался…
Глава 26
Наследница. Уходите, она умерла!
Положив трубку, Кузнецов подошел к окну. Еще один прекрасный весенний день. На тополях вдоль тротуаров появился пух. Ярко голубеет небо, по нему неспешно плывут белые легкие облачка. Он смотрел через тусклое, немытое после зимы окно, и думал, что сон, который снился ему, а также предчувствие неприятностей не обманули. И еще думал, что когда-то, когда он был моложе, он не видел снов вообще. Стоило ему добраться до постели – и он мгновенно проваливался в глубокий сон, иногда на полуслове, не успев договорить. И предчувствий не было. То есть было ожидание заслуженных или незаслуженных разборок и втыка от вышестоящих, не без этого. Ожидание, а не предчувствие.
«Старею», – подумал он, не вкладывая в это утверждение никакого кокетства, так как сказано это было наедине с собой, и никого не было рядом, кто мог бы возразить и утешить, сказав: «Ну, какая же это старость? Зрелость, опыт… Самый расцвет!» – «Старею, – повторил он. – Старею и ничего уже не хочу! Не хочу ходить на работу с неподъемным портфелем, не хочу крови, грязи и трупов. Все! Есть же предел. Я устал… Не хочу быть ассенизатором. Как это говорилась в давней песенке про старого гнома? «Я стар, я устал, да и двигаться стал я с трудом…»
«А друзья-товарищи-современники?! Отставники-пенсионеры. Седые, плешивые, одышливые… Вон Мишка Савенко заходил на днях, анекдот рассказал, похабщина та еще, настоящий мужской анекдот, который рассказывают в компаниях, где нет женщин. Захохотал, закашлялся, захрипел, схватился за сердце… валидол с собой таскает. Едва не помер. А был первый бабник на деревне! И в перспективе – манная каша и слабительное на ночь, а также от давления, желудка, сердца. Тьфу! И курить бросить! Не дождетесь! Старшая дочка уже подъезжала с экономическими расчетами…»
Настроение было паршивым. Утром оказалось, что кончился кофе. И винить было некого – жена неделю как уехала в пригородный дом отдыха, и жизнь у него вполне холостяцкая. Вчера зашел на огонек Коля Астахов и выдул весь кофе. Привык пить крепкий, как деготь. Ему-то что, жеребец здоровый, молодой, дурной – кофе на ночь! Коньячок, кофе, копченое наперченное мясо, принесенное Колей в подарок, приготовленное его матушкой по особому домашнему рецепту. И он туда же, старый дурак! Кузнецов погладил недовольную печень. В итоге пришлось пить цветочный чай из запасов жены (бр-р-р!) вместо кофе и глотать клейкую растворимую овсянку, которую он залил к тому же недостаточно горячей водой, подлизываясь к печени.
Они сидели за столом, пили коньяк с кофе, закусывали отвратительным перченым мясом домашнего приготовления и обсуждали убийства генеральши Медведевой и актрисы Эллы Семашко.
Закрыв дверь за гостем, Кузнецов вернулся в комнату, где было не продохнуть от дыма, встал на пороге, обозрел неаппетитные остатки еды на столе и горы окурков в тарелках. Две пустые коньячные бутылки под столом. Мерцал телевизионный экран. Диктор – тощий мужчина с ироническим выражением лица, в бабочке, беззвучно разевал рот и был похож на глупую рыбу. Звук они с Колей отключили, чтобы не мешал сосредоточиться. Он открыл окно, впустив в комнату свежий ночной воздух, пахнущий листьями, и шелест молодого дождя. Подумал, что соскучился по жене. И еще подумал, что к старости человек теряет гибкость, приспособляемость и становится рабом привычки. Спать – в одиннадцать, завтрак – в восемь. По воскресеньям дача, за обедом газета. Неожиданные визиты надолго выбивают из колеи и ничего, кроме раздражения, не вызывают. Он посмотрел на часы. Они показывали два.
