Наталья Андреева - Соло для пистолета с оркестром
— Но тогда получается, что он…
— Приедет, чтобы убить самого себя? А кого он должен убить? Меня? Нет, дорогая, это есть логический конец истории, совершенно в духе Андре Никольски. Или Акима Шевалье. Он придет, чтобы узнать имя человека, сломавшего твою жизнь, а когда поймет, что это он и есть, сломается сам. Разве я не прав?
— Он не приедет. Не купишь ты его на такие дешевые трюки.
— На эти, быть может, и не куплю. А куплю на другой дешевый трюк. С музыкой. Ты же окончила музыкальное училище. Я не ослышался?
— Нет, — тихо сказала Юлия.
— Вот об этом обязательно надо упомянуть. О твоей любви к музыке, о том, что вдохновение пропало, что вместе с семьей ты потеряла возможность нормально работать. Правду и только правду. Ничего больше. И он приедет, вот увидишь. А мы будем ждать.
— Мы?
— Есть же еще Аркаша Мельников. Он будет, как запасной вариант. Сначала я сам с этим деятелем разберусь, с Никольским, а если мы друг друга не поймем, в дело вступят представители законной власти.
— Постой, как это? Почему ты? И о чем ты собираешься с ним говорить?
— Это уже мое дело. Я не могу всю жизнь сидеть на твоей шее. Замуж за меня ты не собираешься, как я понял. Жена требует размена квартиры. И куда мне деваться?
— Что-то я не пойму…
— И не надо. Время для взаимных откровений еще придет. У нас несколько месяцев, прежде чем письмо дойдет, и Никольский решится на новый вояж в Россию. А сейчас просто сделай то, о чем я тебя прошу. Учти только, что он придет к тебе. Значит, я должен быть рядом. Не боишься?
— Хорошо, я напишу, — согласилась Юлия. — Диктовать будешь?
— Нет, просто набросай черновик, а я откорректирую.
— Когда начать?
— Сейчас. Чем быстрее напишешь, тем меньше придется нам ждать. А ждать нелегко. Конечно, я в своем расчете уверен на все сто, но чем черт не шутит? Вдруг он решил завязать? Или лег в клинику и лечится от болезни. Деньги на это у режиссера есть.
Юлия тут же ушла в комнату, принесла лист белой бумаги, ручку, села к столу. Несколько минут грызла пластмассовый колпачок, в нерешительности примеряясь к листку так и этак. Потом спросила:
— А как мне к нему обратиться?
— Ну, «неизвестный благодетель», наверное.
— А серьезно?
— Серьезно? «Дорогой друг». Он должен почувствовать тебя твоим другом.
Она послушно написала так, как сказал Глазов. Потом опять стала грызть ручку. Дмитрий видел, что она колеблется. Ну что тут такого? Всего лишь написать правду!
— Что случилось? — спросил он.
— Тебе и в самом деле это нужно?
— Нам.
— Очень?
— Очень.
Она посмотрела с сомнением, но его взгляд был тверд. Потом Юлия еще с минуту думала о чем-то, вздыхала, разглаживала белый лист бумаги. Потом усмехнулась и стала быстро-быстро писать. Дмитрий замер, следя за ее рукой, словно боялся спугнуть.
Ему вдруг вспомнились школа, уроки в старших классах, когда его внимание все время отвлекала девочка с третьей парты. Ему был виден только краешек ее щеки и прядка русых волос, заправленная за ухо. Эта прядь все время выбивалась, падала на щеку, и тогда Дима Глазов видел еще и тоненькие пальцы, которые поспешно хватали ее и убирали на прежнее место. На мочке ее маленького розового уха была родинка. И от внезапной нежности он погружался в сладостное оцепенение…
Теперь Юля тоже сидела боком к нему и то и дело поправляла волосы, падающие ей на лицо. И он испытывал прежнее, почти детское наваждение, следя за ее рукой. На Дмитрия нашло оцепенение. Он опять не мог поймать что-то очень важное, что услышал недавно. Он удивился, хотел переспросить, а оно опять ускользнуло. Прошло минут сорок, Юлия закончила писать. Протянула ему листок, вопросительно нагнула голову: ну что?
Он встряхнул головой, пытаясь избавиться от наваждения, взял листок и стал читать. В принципе, все так, как он и хотел. Мило, трогательно. О музыке подробно и со вкусом. Юлия все поняла, умница. Но почему сидит теперь и улыбается?
— Я смешное что-то сделал? — надувшись, спросил он. — Или сказал?
— Ты умница. Только глупый ужасно. Обожаю тебя, — она подошла и поцеловала его в нос.
Он рассердился. Почему это глупый? Да еще и ужасно? Она, все так же улыбаясь, ушла в комнату, вернулась с конвертом в руках.
— Ты хочешь, чтобы я написала адрес? — Ударение на местоимении.
— А кто? Не я же. Вот, списывай отсюда, — Дмитрий подвинул к ней газету. — Единственное, о чем попрошу, напиши обратный адрес… В общем, этот. Ты давно купила дом?
— Уже после смерти Петра. Прежний особняк продала.
— Вот и хорошо. Значит, режиссер не догадается, что встретит здесь именно тебя. И фамилию девичью напиши. Не Шумова. Хорошо? Иначе он поймет.
— Как скажешь. — Юлия стала заполнять графу «Обратный адрес».
Потом Дмитрий вдруг рассмеялся:
— Представляю, если бы объявление американского миллионера попалось на глаза моей жене! Светке! Она непременно загорелась бы идеей и попыталась выклянчить у неизвестного благодетеля машину. Иномарку. Предел ее мечтаний.
— Почему ты вдруг вспомнил о жене? — усмехнулась Юлия, протягивая ему конверт.
— Надо бы съездить, поинтересоваться насчет развода. Когда ж долгожданная свобода? Ты не будешь завтра без меня скучать, малыш?
— Буду.
— Не грусти. Я теперь буду тебя охранять. Вот опущу завтра письмо, заеду домой, возьму кое-какие вещи и вечером вернусь. Завтра выходной? Суббота? Я перепутал дни. Обленился. Увы, отпуск затянулся! Чем бы заняться, чтобы скоротать время?
Следующий день выдался нескучным. Глазов вернулся в Москву и первым делом опустил письмо, долго выбирая почтовый ящик. Так всегда бывает, когда человек отправляет важную корреспонденцию. Один ящик кажется слишком старым, заброшенным. Вдруг почтальон туда не заглядывает? Другой, напротив, слишком новенький. Может, из него и почту-то еще не вынимают? Третий висит на жилом доме, что нежелательно, лучше уж почта, у четвертого щель, в которую опускают письмо, по краям ржавая. Наконец, Глазов нашел почтовый ящик, который полностью его устраивал и, мысленно перекрестившись, бросил в него конверт. Теперь в деле Акима Шевалье от Дмитрия больше ничего не зависело, и он решил заняться, наконец, личной жизнью.
К его удивлению, жена была дома. Сумка с ее вещами стояла в прихожей. Дмитрий споткнулся об нее и выругался. Потом удивился еще больше: из кухни пахло едой. Глазов первым делом снял кроссовки, потому что заметил: пол чист.
— Димулик, привет! — высунулась из кухни раскрасневшаяся жена. Она все еще была блондинкой. Но алую помаду уже сменила на «коричневый золотистый».
Начало произвело на Глазова впечатление. Он прошел на кухню, где жена, стоя у плиты, помешивала в кастрюльке какое-то варево. Он понял, что у Мельникова со Светланой не сложилось, но на всякий случай спросил:
— Прекрасно выглядишь, дорогая! Замуж выходишь?
— Надо было, — тут же фыркнула Светка. Потом опомнилась и ласково продолжила: — Знаешь, Димулик, я была не права. Ну, с кем не бывает? Погуляли друг от друга — и хватит. Провели на стороне по медовому месяцу. Тебе понравилось? Мне — да.
— Ну, и за чем же дело стало? — все еще не понял Глазов.
— Знаешь, Димулик, супружеская жизнь — это, к сожалению, не праздник. Серые будни. И лучше уж быть замужем за таким надежным человеком, как ты.
— Так… Гм-м-м… Откровенно! Значит, Мельников кофе в постель не подает? Туфли любимой жены не чистит, полы не моет? Зарплату до копейки отдавать не собирается? Человек-праздник. Так… — повторил он.
— Нет, ты не понял. Аркаша милый, очень хороший человек. Но, Глазов, ты — это ты. Ой, прости, — жена вспомнила, что Дмитрий не терпит, когда его называют по фамилии.
— Видишь ли, дорогая, — Дмитрий решительно подвинул к себе табурет. Сел. Улыбаясь, сказал: — Я, конечно, понимаю твою проблему. Моя беспрецедентная верность на протяжении всей супружеской жизни создала у тебя иллюзию, что я тебя безумно люблю. Но я просто порядочный человек. Таким уж меня мать воспитала. Я женился не из-под палки, сам выбирал спутницу жизни, и готов был соблюдать правила. Исполнять взятые обязательства. Но есть вещи…
— Ты же мне первый изменил! — тут же сорвалась Светлана.
— Не уверен, — задумчиво ответил Глазов. — Я обо всем уже догадался. Сколько их у тебя было? Мужчин-праздников? Помимо Аркаши? К тому же ты всегда считала, что я — серость. Быдло. Хам. А ты — женщина тонкая, изысканная. Так в чем же дело? Всегда можно найти себе миллионера. Такой-то женщине, как ты! Вон они, стоят в очередь на каждом углу. Ты фильм «Красотка» каждые выходные смотришь. И пребываешь в иллюзии, что, как и у всякой б… извиняюсь, у тебя всегда есть шанс.
— Хам! — взвизгнула Светлана.
— А я что говорю?
— И что я, по-твоему, должна теперь делать?
— Я же сказал: найди себе миллионера.
— Ты ужинать-то будешь?
— Спасибо, меня накормили.
