Наталья Андреева - Нагадали мне суженого
Похоже, я сказала это вслух. Потому что услышала:
– Восемьдесят девять. Двух месяцев не дожила до своего девяностолетия.
– Ого! Для того образа жизни, который она вела, неплохо! Питалась-то всякой дрянью и экономила даже на мыле! Представляю, что творится у нее в квартире!
– Зато хозяева не будут дорого просить, – поспешно сказала риелторша. И, видимо, вспомнила о своих профессиональных обязанностях: – Квартиру часто смотрят, и если кому-то придет в голову оставить залог…
– Хорошо, я согласна ее посмотреть. А кто наследник?
– Племянница.
– У нее есть племянница?!
– Дочь ее старшей сестры. Семидесятивосьмилетняя бабка, почти невменяемая. Сестры Пионовны не общались. – Риелторша сто процентов видела старухин паспорт! – Говорят, вдрызг рассорились из-за отцовской квартиры. Он отписал ее старшей сестре, а младшую обделил. Вот они и перестали общаться. Но, оказывается, за квартирой Пионихи родственники внимательно следили. Сторожили наследство, потому что сразу побежали к нотариусу. У племянницы Пионихи есть сын.
– А ему сколько? – невольно улыбнулась я. Людям пора приватизировать кладбище, а они недвижимостью торгуют.
– Полтинник с хвостом.
– Ну, этот по крайней мере вменяемый.
– Да, – махнула рукой риелторша. – Холостяк.
Для нее это звучало равносильно смертному приговору. Сколько раз я замечала: о чем люди больше всего думают, на то и обращают внимание. Когда я решила купить себе зимние сапоги, смотрела исключительно на ноги встречающихся мне женщин, а как только захотела шубу, мой взгляд тут же переместился выше. Девушка, похоже, очень хочет выйти замуж. И у нее есть кто-то на примете. Любопытно.
– Вы там с новым мужем собираетесь жить, Анфиса Иннокентьевна?
Так и есть! Она зациклилась на замужестве!
– Да, я хочу съехать наконец от мамы. А у моего жениха нет отдельной квартиры.
– Знаю, он живет в однушке с отцом, а отец пьет. И почти не выходит из дома. Вам там будет неудобно. Так что подумайте.
– Когда вы можете показать квартиру?
– Да хоть сейчас! – обрадовалась она. И вскочила. Видимо, они уже не чаяли сбыть с рук эту квартиру. У Пионихи была дурная репутация. До моего прибытия в этот город – самая дурная, потом я ее, конечно, переплюнула. Так, может, это судьба?
– Идемте, – решительно сказала я. – Кстати, как вас зовут?
– Настя. Анастасия, – тут же поправилась она.
Да, ей лет двадцать пять. Был такой переходный период между Бориславами и Анжеликами, когда детям давали нормальные имена. Я бы сказала, бытовые, те, что не режут слух. Это длилось недолго, поэтому Настин возраст нетрудно подсчитать. Она моложе меня всего на пять лет, а такое ощущение, что между нами пропасть. Неужели все дело в образе мыслей? У меня на все есть собственное мнение, а она руководствуется исключительно чужим. Суммой мнений, главное из которых – мамино. Это, так сказать, фундамент. На нем и строится здание: первый этаж – мнения ее подруг. Второй – родственников. Потом идут коллеги по работе. Связующий раствор марки «Что люди скажут?». И крыша – мнения о ней молодых людей, которых она рассматривает как потенциальных женихов. Вот вам приличный домик, пол застелен мягкими коврами, на окнах белоснежные занавесочки. Мило, чисто, уютно. А у меня уродство в стиле модерн, напоминающее творение Антонио Гауди. Какой-нибудь Парк Гюэля. Вот что такое мой образ мыслей. Неудивительно, что люди смотрят на меня с опаской.
Я невольно вздохнула. И все-таки буду жить в своем мрачном парке, хватит с меня Полкаши.
…Дом оказался старой пятиэтажкой из красного кирпича. А что я хотела? Зато эти дома теплые, и в них стоят замечательные советские батареи. Чугунные. Те, что ставят в новых домах, им и в подметки не годятся, несмотря на всякие там современные технологии.
Что ж… Ради чугунных батарей…
Мы поднялись на пятый этаж. Настя немного запыхалась, и мне пришлось ее подождать. Лифта, разумеется, не было. Но мы дошли. И вот как только я увидела эту дверь, я словно почувствовала удар молнии. Точь-в-точь как в музее, когда смотрела на картину Зимы. Мощный электрический разряд прошел через все мое тело с головы до ног, да так, что ступни приросли к полу. Мне даже показалось, что я сейчас рассыплюсь и на полу останется лишь горка пепла. Я сгорела за пять секунд. Сердце почти не билось.
– Что с вами? – испуганно спросила Настя.
Я какое-то время не могла вымолвить ни слова. Смотрела на дверь и видела ВСЕ. Хотя что можно увидеть через новенькую железную дверь? Но я так ясно видела прошлое, что мне стало страшно. Три ржавых ключа. Мне долгое время было непонятно, где та дверь, которую они должны открыть? И вот она нашлась! Я поняла, почему, увидев картину Зимы, сразу подумала о трупе. Короче, я уже сказала, что поняла ВСЕ.
– А почему железная? – спросила я, когда вновь обрела голос. – У Пионихи не было таких денег. Ее наследники что, богаты?
– Видите ли, вскоре после того, как старуха померла, случился неприятный инцидент. В квартиру кто-то залез. Соседям даже пришлось вызвать полицию, потому что среди ночи раздался вдруг такой грохот!
– Грохот? Черти нагрянули по душу Пионихи?
– Точь-в-точь! Соседи говорят: словно железом скребли по стеклу. Нечеловеческие звуки. Они испугались и позвонили участковому. И по 02.
– В «Скорую» не звонили?
– Зачем?
– Медицинский случай: явились черти.
– Да ну вас! – рассмеялась Настя. – Им и так хотели выписать штраф за ложный вызов, – сказала она, доставая ключи.
– Почему?
– Потому что замок на двери оказался целехонек, а в квартире никого не было. И никаких следов беспорядка, – добавила она слова из протокола. Я была уверена: так и написали люди, приехавшие из 02. – Проходите!
– Но дверь все-таки сменили?
– Пришлось. От греха подальше.
– Думаете, новая железная дверь спасет от нечистой силы?
– А вот спасла! Больше такого не повторялось.
– И что люди говорят? – спросила я, осматриваясь.
– Что ее душа попала в ад, – простодушно сказала Настя. – Явились черти и уволокли ее. Это было на третий день после того, как она померла. То есть как ее нашли. Труп начал разлагаться. Сосед, который за старухой вроде приглядывал, как раз был в отъезде. В Геленджик уехал, в отпуск. – Я кивнула: понятно. – Вот и не уследили. Естественно, запах пошел, сначала все подумали, что крыса подохла. Потом сообразили, в чем дело, позвонили племяннице Пионихи. У той оказались ключи. Она открыла дверь, и тут все увидели, что старуха померла. Ну и забрали ее в морг. А на третий день пришли черти. А до того она, то есть душа Пионихи, находилась в чистилище. – Настя щелкнула выключателем в единственной комнате. – Вот. Смотрите. Только сразу не пугайтесь. Все это можно выкинуть. Просто у новых хозяев руки не дошли. А запаха давно уже нет. Выветрился.
Я невольно потянула носом: лучше-то не стало. Такое чувство, что крыса сдохла и лежит где-нибудь за мусорным ведром, в котором тоже полно тухлятины. Или это пахнет плесень, которой покрыты потолок и стены? Пятый этаж, дом старый, крыша наверняка протекает.
– Дом в аварийном состоянии, – заметила я.
– Нового жилья у нас давно не строят, – поспешно сказала Настя. – Один-единственный дом – долгострой, но и в нем все квартиры уже расписаны среди местной элиты. – Я кивнула, потому что как раз на этот дом рассчитывала Капка с детьми, один из которых был внуком мэра. Мне там ничего не светит. – Да, ремонтик требуется.
Ремонтик?! Ремонтище, я бы сказала! Ремонтозавр! Глобальная перестройка вплоть до чердака!
Квартира была убитая, иного слова не подберешь. Железную дверь можно было и не ставить, разве что против нечистой силы. Все прелести цивилизации заканчивались новой дверью, смотревшейся в этом убитом подъезде нелепо. Аварийный ремонт срочно требовался всему дому, который построили лет за десять до моего рождения. Подоконники с тех пор не менялись, о них нещадно тушили окурки, ковыряли их ножами, били бутылками, а кто-то, возможно, приложился и головой. В таком же состоянии находились и стены, сплошь исписанные похабными словами и пламенными признаниями в любви. Пока я поднималась на пятый этаж, насчитала штук двадцать сердец, пронзенных стрелой, и выяснила, в какой квартире подрастает наша новая Офелия.
Примерно того же я ожидала от квартиры Пионихи и не ошиблась. У меня возникло чувство, что я села в машину времени и улетела лет этак на тридцать назад. Как раз в день своего рождения. В углу стояла колченогая этажерка, вся в проплешинах, поскольку янтарный лак, когда-то ее покрывавший, вздулся от капающей сверху воды, пузыри лопнули, и показалось обескровленное старческое дерево-тело. На прогнувшихся полках горой были навалены еще советские газеты, похожие на слежавшиеся пласты прошлогодней листвы, которую по осени не успели сжечь и в начале апреля она во всем своем уродстве выступила из-под растаявшего снега. На древней, полуразвалившейся тумбочке «из ценных пород дерева» стоял ламповый телевизор марки «Рубин». На полу лежал вытертый палас, который соседи отдали Пионихе вместо того, чтобы выкинуть. Обои были такие старые, что рисунок полностью выгорел, и даже сам их цвет определялся с трудом. На пол я старалась не смотреть.
