Анна Литвиновы - Даже ведьмы умеют плакать
Лиза внимательно посмотрела на меня и тихо сказала:
– Я вижу. Но все равно лучше в другой раз.
Я наклонился и поцеловал ее в губы. Она ответила на поцелуй. Ее губы были одновременно прохладными и жаркими.
– А когда он будет, другой раз? – с оттенком горечи проговорил я. – Ты завтра улетаешь.
– Ты приедешь ко мне в Москву, – прошептала Лиза. – Или я вернусь сюда.
И мы снова поцеловались – словно близкие люди, которые уже имеют какие-то обязательства друг перед другом.
ХУДОЖНИК. Я РАСКРЫВАЮСЬ
Мы поехали обратно в Вену. Лизе надо было купить подарок бабушке и сувениры коллегам, пока не закрылись магазины.
– А что-нибудь себе? – спросил я.
– Для себя я лимит покупок уже исчерпала, – улыбнулась она.
Мы отправились назад в столицу. Когда я въехал в город, уже начался вечерний трафик. Иногда, когда я останавливался перед светофорами, мы целовались. Не знаю, чего больше было в этих поцелуях: радости обретения или горечи предстоящей разлуки. Раза три нам сигналили сзади нетерпеливые машины.
Я отвез Лизу на торговую улицу Мария-Хильфер-штрассе. Мы договорились встретиться с ней через два часа в баре, который первым попал мне на глаза. Я терпеть не мог сопровождать женщин в их шоппингах. К тому же приобретение сувениров коллегам – процесс интимный, и я не желал быть ему свидетелем.
Лиза явилась с пятнадцатиминутным опозданием, когда я приканчивал уже вторую чашку меланжа. Заказала себе эспрессо и пирожное.
– Кофе мне спать не мешает, – весело заявила она. – А от пирожных я не толстею.
Потом Лиза стала хвастаться трофеями. Она приобрела фарфоровую шкатулку в форме кроватки – для бабушки, кружку с видами Вены – для начальницы, футболку с надписью «Ленивые денечки в Вене» – для некоего Берга, приятеля из отдела, который ее вечно во всем поддерживает.
– Я и на себя кое-что выкроила, – продемонстрировала она пакет с надписью «Палмерс» 10 .
– Посмотреть можно? – усмехнулся я.
– Не сейчас, – лукаво ответила она. – Потом. Когда-нибудь.
– А я тебе тоже купил сувенир. На память.
И я протянул ей через стол милого фарфорового ангела.
Лиза взяла его в руки. Ее глаза повлажнели.
– Какая прелесть… – протянула она дрогнувшим голосом.
Она поцеловала ангела в макушку и спрятала его в сумочку.
– Я поставлю его на тумбочку и буду смотреть на него, засыпая. И вспоминать тебя.
Потом мы сложили покупки в багажник машины, и Лиза попросила еще немного прогулять ее по Вене. Штука, кажется, заключалась в том, что нам обоим не хотелось расставаться.
Уже стемнело, когда мы не спеша пошли по Рингу в сторону ратуши. Молочный свет многочисленных фонарей освещал музейный квартал слева, городской театр и Хофбург – справа от бульвара. Своими подавляющими имперскими зданиями город напоминал Петербург – если бы город на Неве каждодневно мыли и драили все последних двести лет. Мы с Лизой были одни на бульваре, только велосипедисты как вихри проносились навстречу и мимо. Лиза доверчиво взяла меня за руку.
И тут, когда до нашего расставания оставалась пара часов, я вдруг взял и выложил Лизе подспудную историю своего исчезновения из Москвы.
Не знаю зачем, но я поведал ей все. И про то, как кто-то вычеркнул меня из числа живых в компьютерной базе данных. И про мою заблокированную вдруг кредитную карту. И про предсмертную записку, написанную якобы моим собственным почерком. Рассказал я Лизе и про дурацкий сайт «Кукушечка-два», нагадавший мне умереть – причем умереть как раз сегодня. «Теперь ты понимаешь, – закончил я, – почему я с такой охотой удрал из Москвы».
К моему удивлению, Лиза восприняла мой рассказ очень всерьез.
– А здесь с тобой ничего такого не случалось? – участливо спросила она.
– Аб-бсолютно. Как рукой сняло. Кстати, если ты думаешь, что я шизо, могу тебя заверить: сроду психом не был, и все это мне не привиделось, а было на самом деле.
– А кто сказал, что я тебе не верю? – пожала она плечами. – Очень даже верю. Интересно, что это было?
– Похоже на чью-то злую шутку.
– Или на сглаз.
– Ты веришь в сглаз? – удивился я.
– С некоторых пор верю, – кивнула она и задумчиво добавила: – Но ведь тебя в том списке не было… Точно не было… Впрочем, заказать тебя могли какому-то другому колдуну…
– Ты о чем? – не понял я.
– Да так, – она махнула рукой. – Не обращай внимания.
– И все-таки?
– Долго рассказывать. И потом, я думаю, к твоему случаю это никакого отношения не имеет… Скажи, пожалуйста, – она заглянула мне в лицо, – у тебя есть враги?
– Враги? – Я пожал плечами. – Думаю, нет.
– Неужели?
– А откуда им взяться? Я по жизни не подличал. Никого никогда не кидал.
– А кто был заинтересован в твоем исчезновении? Может, коллеги?
– Да нет. Что мне с ними делить? Работы на всех хватит.
– Родителей и детей у тебя нет… А кто унаследует все твое имущество, если ты вдруг, не дай бог… Ну, ты понимаешь.
Я задумался: официально с женой мы еще не разведены, а, значит, по закону наследует она.
– Двоюродная сестра все наследует, – соврал я.
– Неужели? – пристально посмотрела на меня Лиза.
– Да, я так думаю. А что?
– Да нет, ничего. Права моя бабушка: у каждого человека на свете найдется что скрывать. Ладно, проехали. Сам-то ты что по этому поводу думаешь?
– Дурацкая история, которую хорошо бы поскорее выкинуть из головы.
– Она похожа, – задумчиво проговорила Лиза, – на проделки какого-нибудь крутого и хитрого хакера.
Я вздрогнул. Моя бывшая жена была очень талантливой компьютерщицей, работала по специальности и разбиралась в программном обеспечении – дай бог. Взломать чей-нибудь сервер для нее пара пустяков.
– Хакер вполне мог бы, – продолжала развивать свою мысль Лиза, – организовать специально для тебя сайт «Кукушечка». И вычеркнуть тебя из базы данных ГАИ. И списать твои деньги с кредитной карты.
Мне кажется, я слегка покраснел. Я и не подумал о своей бывшей жене в контексте тех непоняток, что со мной происходили в Москве. Она? Не может быть… Или все-таки может?
– А как же письмо о самоубийстве, написанное моим почерком? —
возразил я.
– По-моему, это тоже просто, если разбираешься в компьютерах, – пожала плечами Лиза. – Берется образец почерка – какое-нибудь твое старое письмо. Оно сканируется, и в компьютер закладывается образец того, как ты пишешь каждую букву. Ну, а потом этими буквами можно написать что угодно – хоть предсмертную записку. Ты, кстати, не обратил внимания: письмо было написано от руки или отпечатано на принтере?
– Нет, – покачал головой я, – я его сразу сжег. Такая гадость!
– А зря. Можно было бы провести экспертизу.
– По-моему, – улыбнулся я, – ты, Лизочка, слишком близко к сердцу принимаешь эту историю.
– А, по-моему, – возразила она, – все события, что происходят с человеком, даже самые невероятные, нуждаются в объяснении.
Незаметно, за разговором, мы прошли по Рингу парламент и ратушу и уже приближались к университету. Величественные, эти здания позапрошлого века высились в весенней ночи, освещенные молочным светом фонарей.
– Сколько там отмерила тебе твоя «кукушечка»? – спросила Лиза.
– Срок истекает как раз сегодня, – усмехнулся я.
Я взглянул на часы: они показывали половину десятого.
– Если ты не против, я могу побыть с тобой до полуночи, – улыбнулась Лиза, – чтоб тебе не было страшно.
– Мне и так не страшно, – улыбнулся я. – Но с тобой мне весело. И просто хорошо.
И мы опять поцеловались, стоя на пустынном бульваре. Проносившийся мимо велосипедист поприветствовал наш поцелуй веселой трелью звонка.
ХУДОЖНИК. СПАСЕНИЕ
Потом мы свернули с Ринга направо, к историческому центру, и немедленно заблудились на нешироких улочках. Шли по ним без направления, без цели, взявшись за руки. Один раз зашли, чтобы согреться, в какой-то ресторан и выпили там по бокалу вина. Мы говорили обо всем – и ни о чем. Мне было легко с Лизой, и я дурачился и смешил ее – верный признак влюбленности.
Закрытые магазины светили витринами. Аккуратные дома уходили ввысь. Народу на улицах практически не было, и ни одна машина не проезжала мимо – только стук наших каблуков раздавался в ночи.
Наконец, в половине двенадцатого, Лиза вздохнула:
– Мне пора.
– Очень жаль.
– Завтра в девять самолет, а у меня еще вещи не собраны.
Неожиданно быстро мы нашли дорогу к Мария-Хильферштрассе, где я бросил свой «народный вагон» 11 .
В молчании мы уселись в машину. Скоро нам предстояло неминуемое расставание, и это наполняло мое сердце невыразимой горечью.
Я свернул на широкую улицу направо. До Лизиной гостиницы езды было семь минут.
